Она вдруг обхватывает мое лицо своими руками и притягивается сама к моим губам:

— Оль, — все, что выдавил, успел до своей окончательной «потери» контроля и сознания.

Теперь она играется со мной? Климова стопроцентно меня целует. Ольга точно в этом действии меня ведет. Она отходит от основного блюда, смешно облизывает уголки моих губ, затем поднимается и осторожно прикусывает щеки, скулы, при этом непрерывно шурует ручонками у меня в волосах. Потом я чувствую прикосновения к ресницам. Она издевается? Вот так? От откровенного безразличия до бешеной страсти, слишком теплых поцелуев, может она…

Я смелею и запускаю руку ей за спину, а если быть точнее, то за пояс ее джинсов. Оттягиваю кружевную резинку белья, ладонью прикасаюсь к обнаженному телу. Мягко и горячо. Сжимаю и по кругу глажу, еще разок все повторяю, и добавляю осторожный щипок. Одалиска ойкает, сразу в своих ласках останавливается, отстраняется немного и выпучивает удивленно глазки.

— Что такое, малыш? — сюсюкаю с ней, как с ребенком. — Ты устала или я сделал больно?

— Поехали уже. Ты ведь отдохнул, раз руки распускаешь, — с улыбкой произносит, а потом вдруг опускает глаза и скашивает в сторону взгляд. — Леш, пожалуйста, многого пока не надо. Я не готова…

Пожалуй…

В этот раз я просто промолчу! Но и настаивать на нашей близости с ней не буду. Все равно ведь своего добьюсь! Придерживая за ягодицы, стаскиваю одалиску с капота и несу к ее месту в салоне автомобиля:

— Держись за шею, Оль. Ногами можешь меня за корпус обнять, я ведь в брюках и трусах, значит, не ужалю и не протараню, не проломлю, и не покусаюсь, — смотрю ей в глаза и гордо шествую с такой находкой. — Дверь, дорогуша, откроешь сама! Тут я не смогу! Или на пол, или на руках! Что выбираешь?

Я поворачиваюсь, а Климова хватается за ручку, прижимает язычок и открывает нам с ней пассажирскую дверь:

— Умница! Все на «отлично», — усаживаю женщину и закидываю свободную часть пледа в салон. — Ну, как? Порядок? Удобно? Комфортно? У тебя там под попой все окей?

— Да. Алексей? — она протягивает ко мне руку, а я склоняюсь и приближаю к ней свое лицо. — Спасибо.

— Потом за это все своей натурой отблагодаришь и, вероятно, с небольшими или большими премиальными, с заоблачными процентами, — грожу ей пальцем. — Климова, я ведь «про это», хм-хм, не шучу.

Обнимает двумя руками мои скулы, ногтями очень бережно прочесывает щетину и как-то до охренеть каких небес целомудренно целует меня в губы, хотя я определенно чувствую ее шустро бегающий влажный язык.

— М-м-м, Оль, перестань. Так только хуже. Наличие одежды не спасает — моя фантазия играет, я возбуждаюсь, потом плохо передвигаюсь и все болит. Ты должна понимать… С разрядкой есть проблемы…

— Ты же говорил, что у тебя с ней нет проблем? — прищуривается и отпускает меня.

— Издеваешься, что ли? С сексуальной разрядкой? Ты такие вопросы задаешь, словно напрашиваешься на этот член. Ты что?

— Я про фантазию, про неудовлетворительные сочинения, а ты все об одном?

Это правда! У меня мозги стекают в бубенцы, а нервная система речь вообще не контролирует. И никаких успокоительных таблеток, как всегда, под рукой нет.

— Я — изощренный фантаст только в вопросах секса, солнышко. Настольная любимая книга «Камасутра на каждый день. Как доставить женщине незабываемое удовольствие», но, а в остальном я откровенный лох. В любой другой информации просто не нуждаюсь! Кстати, книжечка всегда со мной. Дать почитать? Или ты взяла какой-нибудь роман? В моей, например, есть очень интересные картинки, — подкатываю глаза. — Все цветные, словно 3D-копии. Качество отменное! Смотришь, гладишь и…

— Роман со мной. А знаешь, как называется?

Ну вот же ж…

— Если честно, не желаю знать. Но только из одной посылки — тупо поржать над тобой! Итак, изумруд души моей, как называется издание пасторально-эпистолярного жанра?

— «Хочу, чтобы ты была со мной!».

Как верно-то! Вот засранка и в то же время умница! Даже книгу подобрала в лейтмотив нашего, думаю, весьма охренительного путешествия.

— Ну зачитаешь мне в постели отдельные моменты. Там, где он берет ее возбужденное тело десятый раз за ночь. Блин, и инфаркт не трахнет мужика.

— Мы будем спать в разных комнатах, Алексей, — серьезно смотрит на меня.

— Естественно. Я все помню, знаю и беспрекословно выполняю, но вдруг ты испугаешься диких табунов полевых мышей. Я, кстати, их не подковывал, поэтому рычаги управления отсутствуют — сереньких не знаю. Когда они начнут у тебя в трусах шуровать, кусаться, сосать или лизать…

Она смеется! Климова смеется! Прикрывает двумя руками свое лицо и откидывается на подголовник, слегка притопывает ножками, пищит и хохочет. Убедительно! Заразительно! Очень! Я ведь тоже на это все ведусь. Твою мать, на моей памяти — это ее второй раз за последние тридцать минут. Самое время начинать ставить на деревьях зарубки. А как дойдем до горизонтали — я буду палить из пистолета столько раз, сколько она будет кончать! Господи, Олька, если за эти четыре дня мы не станем друг другу еще ближе, то я не знаю, что еще надо сделать, чтобы хоть чего-нибудь положительного с тобой добиться. Просто ума не приложу…

— Сколько у тебя было женщин, Смирнов?

Чего-чего? Это еще что за провокация? К чему это все сейчас ведет?

— Не понял? — таращу глаза на улыбающееся веснушчатое лицо Климовой. — Оль, я… — сдаю назад и тщательно обдумываю свой ответ. — Не совсем, видимо, догнал твой вопрос. Возможно, не расслышал. Там есть какой-то подвох или тайный смысл? Ты не могла бы сформулировать его иначе или, — делаю вид, что кашляю, — совсем с повестки дня снять. Я обещал отвечать на все, но с этим, если честно, я — в чрезвычайно легком замешательстве. Одалиска, извини, а что я должен отвечать в этом случае? Только то, что приятно будет услышать тебе? Направь и подскажи, будь так любезна.

Она вздергивает плечами, как будто говорит непроходимому тупице:

«Я не знаю. Вопрос уже поставлен, четко сформулирован и адресован, вот ты и мучайся, старик!».

Скажу, пожалуй, штук двадцать пять! А что? Чем черт не шутит! Двадцать пять живых и сочных телок! Она мне поверит или усомнится, или это будет наш фееричный финал, правда, без эпичного начала?

— Все нормально, Леш. Только правду! Как будто ты на исповеди! Представь на мне рясу и покайся, — спокойно говорит.

С хрена ли? Что за юмор? Я, правда, не пойму! В шоке! Климова сейчас не шутит? Она в роли исповедника? Для меня? Здесь?

— Мне действительно интересно. Ты — очень видный мужчина. У тебя есть все — внешность, отменное здоровье, финансовое благополучие. Плюс с подвешенностью языка и мозгами не наблюдается никаких проблем…

— Охренеть, изумруд! Ты говори-говори, да не заговаривайся, — приближаюсь своим лицом к ее сморщенному от солнечных лучей маленькому носу, одним пальцем оттягиваю черные очки и осторожно продвигаю их по мягкой кожаной переносице. — Что конкретно ты хочешь знать?

— Ты беспардонно перебил меня! — рычит смешно и от меня отодвигается. — Баб сколько было? Что неясно-то? Или сложно подсчитать, Алексей?

— Оль, — отстраняюсь и смотрю на морской закат, — их было не так уж и много. Но зачем тебе? И потом — я не готов! Так сразу?

Она вертит перед моим носом правой рукой с загнутым большим пальцем:

— Пожалуй, немного облегчу тебе задачу. Суворову я посчитала, Алексей, — хохочет, — кто еще? С Надеждой ты вроде как просто брат, если не обманываешь, конечно. С Морозовыми чисто дружеские отношения, значит, только Настя и…

Смешно дергает оставшимися четырьмя.

— Ну? Ну?

— Отгибай свой пальчик. С ней тоже ничего не было и нет, соответственно, — прихватываю ее ручонку и прислоняю тыльную сторону к своим губам. — Ничего там не было. Я ловко обманул тебя. Извини…

По-моему, Оля расстроилась? Лицо как-то слишком погрустнело, она медленно проворачивается на крутящемся стуле и теперь всем телом обращается в закат.