— Я что-то не то сказал, одалиска?
— Все время врешь, Леш? Это образ жизни у тебя такой? Так самок завлекаешь? Пошутил с этой, потом с той. Потом само все рассосалось. Ты — паталогический лжец?
Делаю глубокий вдох и резкий выдох — собираюсь с мыслями. Климова одним таким вопросом завела меня в мозговой тупик!
— Три, — тихо выдаю, а потом еще раз повторяю, если вдруг она не поняла. — Три женщины за всю сознательную половую жизнь. Устроит?
— Живых, не выдуманных, вполне себе реальных? — дальше меня пытает.
— Это много? — шиплю и исподлобья наблюдаю за сменой ее лицевой погоды. — Три женщины. Всего. Вернее, я не знаю. Это много? Много? Ответь, пожалуйста. Потому что я не пойму, может, надо бы еще чуть-чуть приврать или, наоборот, я тебя таким количеством расстроил или порадовал. Мы ведь про серьезные говорим отношения, а не так — тяп-ляп?
— Тяп-ляп? Значит, это так теперь называется. Ага, буду знать!
— Климова, не нагнетай, а?
Она глубоко вздыхает и поворачивается ко мне:
— Многовато, Алексей. Много! — и сердито, словно с родительским порицанием, качает головой. — Да уж, о времена, о нравы! Женщины — грех, зло и огромнейший, безумно дорогой, букет венерических заболеваний.
— И? Ну, что теперь? — я усмехаюсь и протягиваю руку к ее лицу, поправляю выбившиеся волосы из-под смешной косынки, завязанной как у доярки. — Ты все-таки хочешь или очень сильно настаиваешь на медицинских гарантиях, что я не подцепил от них какую-нибудь срамную херню? Я могу все документы предоставить, уже ведь как-то говорил, что с этим нет и не будет никаких проблем. Чист, солнышко, как стеклышко этот «маленький Алешенька»!
— Очень интересно! С твоим предложением разберусь немного позже. А как ты расставался с ними, Леша? Расскажи! — вдруг выдыхает в сторону слишком неприятный для меня вопрос.
Она что, издевается? К чему она ведет, весь этот странный разговор — к чему? Мы сидим на террасе пляжного кафе, над штилевым морем, уже три с лишним часа. Жарко пообедали — под огромным зонтиком с прохладительными напитками, теперь, по всей видимости, и поужинали — Ольга цедит кофе и разрезает на очень маленькие кусочки шоколадный торт.
— Ты их бросал? — она прикрывает один глаз, а второй по-бандитски щурит.
— Климова! — немного угрожаю. — Я накажу тебя. Ты напрашиваешься!
— Не отвечал на телефонные звонки, нервничал от их непрекращающихся истерик, крика, визга, разбитой посуды, или просто сообщал, что устал от их общества или что завтра слишком много дел и тебе необходимо очень качественно выспаться, или…
Она сидит, скрестив тонкие ножки, затянутые в белоснежные как будто бы подстреленные брючки, и с циничной улыбкой смотрит на меня, словно препарирует, срезает мое мясо, шинкует на кусочки — делает бефстроганов, затем демонстрирует невольно подвернувшимся зрителям, крутит перед моим носом, и наконец, откидывает голодным слюнявым псам. Господи, ей не идет цинизм, вся эта грубость, сальность, пошлость, она ведь точно не такая — мы мало знакомы, но у меня стойкое чувство, что с этой женщиной я уже сросся всем своим хребтом.
— Оль…
Несмеяна ребром ложки отламывает кусочек торта и с улыбкой предлагает мне — я кривлю губы, отворачиваюсь, потом мотая головой, отказываюсь и с громким выдохом откидываюсь на спинку стула. Скрещиваю руки на груди спокойно ожидаю, что еще она мне тут спонтанно, играючи, завернет.
— Бросить женщину, Алексей, это тонкое искусство! Знаешь, как каллиграфия. Ты аккуратно макаешь кисть в густую тушь, погружаешь свой рабочий инструмент — тут понимай, как душе угодно, потом достаешь, аккуратно стряхиваешь, а лишнее, прижимая к бортикам чернильницы, убираешь и, наконец, медленно, уверенной и твердой рукой, проводишь безупречную линию на холсте. Господи! Нет-нет, неудачное сравнение. Стоп-стоп-стоп! Переиграем! Я придумала гораздо лучше и ярче! Смотри! Это же, как игра в шахматы! Поставить мат так, чтобы тебя навсегда запомнили, чтобы твоя великолепная партия вошла в анналы шахматной войны, чтобы о ней вспоминали, впоследствии даже на нее ссылались, опирались, как на прецедент. Бросить так, чтобы она страдала за тобой, скучала, возможно просила о последнем шансе, канючила, валялась в ногах — ты горд собой, а она в клочья, словно половая тряпка. А? Каково?
Теперь она, как злобный гном, хихикает и смотрит на меня из-под своих темных очков.
— Странно, — ухмыляюсь, — а я думал, что все перечисленное тобой это откровенная подлость, причем с элементами садизма. Долбанная бесчеловечность, если хочешь. Это для откровенных слабаков, думаю, что и в интимном деле тоже. Когда ты никто, ничто, то будешь самоутверждаться за счет самого слабого — как физически, так и эмоционально. Если мы говорим с тобой о мужчинах и женщинах, то женщина — это однозначно и бесспорно слабое существо, а стало быть, такой разрыв, который ты тут постаралась описать — самая настоящая подлость, Оля! Предательство и издевательство! Да и я никого не бросал! Тем более так!
— Кому как, Леш! Кому как!
— Да без разницы! К чему все это? Ты цитируешь мне Библию? Не укради, не согреши, не возлюби и не прелюбодей.
— Теперь я думаю, — похоже, ей плевать на мои аргументы, у Климовой сейчас намечается вечерний бенефис, — у него были три женщины, а сейчас он сидит со мной? Со мной? Серьезно, Алексей? С той, с которой только-только вошел с большим трудом в режим поцелуев с языком. Как так вышло?
Я вытягиваю свое тело и приближаюсь, как удав, к ней:
— Ты выпросишь сейчас еще один внеплановый уровень, режим, или как угодно, изумруд! Ты как-то распустилась, чересчур развязалась и очень осмелела! Не учла, правда, что мы с тобой тут вдвоем, за три девять земель от благ цивилизации, а ты, глупенький изумрудик, бездумно дергаешь тигра за хвост, усы ему плоишь, выщипываешь ресницы, клеймишь и тут же выбриваешь пузо, затем нахально яйца жмешь, и не страшишься вполне себе неоднозначных последствий…
— Руки-ноги, что ли, отгрызешь мне, тигр? Или…
— Ходить не сможешь! — шиплю ей в лицо. — Так понятнее? Дошло? Улавливаешь направление моей похабной мысли, — ехидничаю, — глупенький малыш? Лежание на спине с раскинутыми в стороны ногами — твое будущее основное занятие здесь, если не прекратишь весь этот бред нести…
— Как ты расставался с ними, Алексей? Пожалуйста. Мне это важно, — она серьезно, без улыбки и очень пристально, смотрит на меня. — Как, Леш?
— Переводили в формат дружбы, наверное. Я не знаю, Оль. Но я никогда им не грубил, и никогда не совершал того, что ты так любовно описала, — быстро отвечаю и отвожу от нее взгляд.
— Ты сказал, что любишь одиночество…
Если честно, то десять раз об этом уже пожалел. Когда мы добрались до моего жилища, первое, что спросила Ольга:
«А сколько тут поблизости людей? Соседи есть? Леш? Тут как-то пустынно, словно место дикое и нежилое. А одному тут не страшно? — Я здесь, одалиска, не один!».
На самом деле, их, соседей, живых людей, тут очень немного — да почти нет. Дом я выкупил у старого рыбака — чувак жил на обрыве, над бурным морем, строение срочным образом нужно было укреплять, а он пьянствовал и сушил рыбку на веревке, поэтому можно смело утверждать, что я спас бухого старика. Когда и за какие средства? Я собирал на это все — покупку, оформление документов, капитальный ремонт, строительство, — со своих юношеских тринадцати лет. Уже тогда, мальчишкой, был стопроцентно уверен, что моим местом жительства будет пустынный морской берег с минимальным количеством суетящихся людей.
Я — чересчур мобильный мачо и, к тому же, мне немного надо. Вот, например, я сел за руль — добрался до близлежащего поселка, там, безусловно, есть местный супермаркет — отоварился, вернулся, приготовил и употребил. Ну и все! Работает же система. Безотказно и надежно. Мне не нужна компания из праздно шатающихся зрителей по округе, восхищающихся экзотическим строением, расположенном на скалистом берегу. Это мне точно ни к чему! К двадцати пяти годам у меня был маленький, но однозначно свой, бизнес — кузня, да плюс я немного подрабатывал на металлургическом заводе. Попал по глупости или от большого интереса на выставку промышленного дизайна, как подающий охренеть какие надежды молодой инженер. Выиграл гран-при, получил финансовую награду и вложился в капитальный ремонт этого рыбацкого старья. Так я получил свой дом, который, если уж откровенно, еще облагораживаю — не все там еще закончено, со средствами есть маленькая напряженка, но все у этого «Алёшеньки» поправимо — горят горнила, дело дышит, кузнецы работают, я беру различные подработки — черной работы не чураюсь, к тому же есть весьма заманчивые индивидуальные заказы, контракты, плюс людская молва, моя общительность, да и наверное, все-таки папины пожарные связи — тут не знаю, и да… Есть еще свой ресторан, в развитие которого я, кстати, нехило так финансово вложился. Но ни разу об этом не пожалел — всегда сыт, желудком удовлетворен — для меня это немаловажно, — я слишком крупный, высокий, чересчур большой. Так что…
