Что это еще такое? Что за романтическая чушь?

— Максим, — слышу, как она тихо шепчет, — Максим, я умоляю тебя, пожалуйста…

Смирнов медленно вздыхает, с неохотой отворачивается от нас, смотрит в сторону, неспешно просматривает, как диафильм, унылый заоконный пейзаж, а потом уверенным, по-моему, слегка приказным тоном выдает:

— Оля, я очень прошу тебя.

Я его урою сейчас. Твою мать! Закопаю дебила — пусть мать простит меня, но младшенький — тот еще отмороженный ушлепок, хоть и с грандиозными мозгами. Плевать! Как он меня, сученыш, за эти месяцы достал. У Сержа, видимо, проблемы не только с засыпанием, но и с соблюдением элементарных правил проживания и приличия в общежитии. Он все же болен — социопат конченый. Какая-то электрическая музыкальная, сука, лесопилка долбит мои уши уже битых три часа — по кругу, туда-сюда, гоняет песню хрен его пойми о чем. Я слышу заунывное бурчание какого-то обкуренного отморозка с богатым детско-юношеским списком:

«Пожалей меня, мать, я не знаю, кто мой бать».

Что-что? Лениво переворачиваюсь на спину, подкатываю глаза и закрываю лицо руками — растираю рожу; громко, со свистящим звуком, быстро, мощно выдыхаю через рот:

— Я убью тебя, урод. Сам ведь напросился, грязная скотина.

Поворачиваю голову направо и всматриваюсь в светящееся табло электронных прикроватных часов — семь утра, декабрь, гребаный рабочий город, неугомонный младший братец и… Пустота!

Отталкиваюсь пятками, подпрыгиваю и спускаюсь нижней половиной тела со своей кровати. Усаживаюсь, ерзаю, разминаю пятую точку и одновременно с этим упираюсь локтями в колени. Пора, по-моему, отсюда куда глаза линять. Тут и правда можно мозгом нехило двинуться. Скукотища, стационарность, неспешное постоянство и однообразие, сытость и одновременно с этим какая-то задроченная гнусность — сучий город с потрохами и без грамма соли полностью высасывает меня, жрет и добавки просит. Трогаю одной рукой свой подбородок, расчесываю шею, раздираю скулы — брутальная трехдневная небритость, щетина острая и, конечно, темная — рабочий класс, неумытый Леша-бомж. Ну…

Заново? То же самое? Да что ж такое-то? Чтоб его! Он что, тварь, тупо издевается? Резко встаю, по-быстрому натягиваю джинсы, хватаю первую попавшуюся байковую рубашку и вываливаюсь в узкий коридор. Квартира для каких-то худосочных карликов, ей-богу. Я, конечно, не формат по габаритам, но задевать плечами стены и загибаться перед каждым входом-выходом из комнаты — вообще, господа, не комильфо.

— Серый! — ору, что есть мочи. — Се-е-е-рый, сука!

А он подкручивает громкость, добавляет сочный бас и начинает голосом кастрата подпевать. Заглядываю без стука в его комнату — полуголая девица на кровати с румяной яблочной жопой. Он что, ее ремнем всю ночь стегал? Задрот и конченая извращуга!

— Серега! Твою мать!

Импортная сука даже не пошевелилась, а младшенького братца в собственной светелке, похоже, след давно простыл.

Раз, два, три… Считаю про себя освоенные по направлению вниз ступеньки и вот он, мой рОдный брат, во всей красе. Раскачивается на стуле и нигде не прячется.

Сидит на кухне, по пояс голый, с поникшей сигаретой на губах и с чашкой великолепного английского чая. Спорно, конечно, про великолепие, но… Так у нас на Родине говорят!

Приближаюсь. Останавливаюсь. Да блядь! Не поднимается рука на брата. Он сидя спит, что ли?

— Смирнов, сми-и-и-ирно! — ору от всей души на ухо.

Серж лениво приоткрывает один глаз, снимает сигарету, зажимая пальцами под самый-самый фильтр, громко опускает на пол стул на все четыре лапы и по-идиотски чинно «вопрошает»:

— Мой добрый и любезный старший брат, тебе желаю здравствовать и не хворать. Команда «смирно», увы, сегодня ну ни хрена невыполнима. Ты с дамой, что ли, бабками не рассчитался, Лешенька?

Чего-чего? Что он сказал?

— Ты выпил, младший? Прям с утра? Наращиваешь темпы, Серый?

— Я не пью!

— А как давно?

— Иди ты на х…

Сергей поднимается со стула, лениво почесывает свой зад и двумя большими пальцами опускает пояс спортивных штанов еще немного ниже — я наблюдаю черную полоску фактически лобковых волос и долбаные кокетливые дырочки на сексуальной пояснице.

— Ты не мог бы не совращать меня своим дешевым блядским видом?

— Не смотри и слюни не пускай. Не завидуй, просто не завидуй. Учись и достойно повторяй — перенимай опыт у более успешного в этом отношении брата.

Чего душой кривить, он очень мощно выглядит — Сергей подтянут, основательно высушен и даже несколько татуирован — по позвоночному столбу практически до основания шеи набито анатомическое строение всех позвоночных дисков. Картина маслом — «Серега Джуниор — тыловая часть, скелет! Смотреть, но ручками не трогать». Он прищуривает весьма надменно один глаз и небрежно кивает подбородком в сторону окна в наш внутренний микродворик:

— Сидит уже битых два часа на лавке. Снежная фея — утренняя Аврора, такое, я должен сказать, «просто нечто из другого мира» нацеленное на близкий контакт, по-моему, той самой третьей степени. Когда…

— Она лежит, Сергей, — с твердым намерением сделать себе кофе подхожу к столу, заглядываю в раковину, потом хлопаю дверцами кухонных шкафов, разыскивая хоть какую-нибудь чистую посуду. — Она лежит! Лежит, лежит, лежит. Она, вообще, жива? Сука! Даже не переворачивается! А ты, мерзавец, хоть бы алый зад закрыл. Правда же, так нельзя. Ты практикуешь жесткий секс, братишка?

— Не-не, старшой, ты ни хрена не понял. Не стоит мою личную жизнь с дерьмом мешать. Я вот про эту. Во-о-он! Смотри! Сидит и руки трет. Замерзший зяблик отморозил лапки-крылышки, а значит, красный клювик не сможет мозг тебе клевать. Так радуйся, братишка!

Он тянет меня за руку и фактически подводит к широкому окну — мы располагаемся плечо к плечу, у самого подоконника:

— Я за ней наблюдаю все утро. Ты знаешь, впечатляет ее верность или все же глупость! В любом случае пусть посидит часок, а потом я ее в гости приглашу. Девчонка заплыла в нашу гавань где-то в пять утра. Топталась возле двери — я слушал, как она там дышала, слушал, как шептала, потом просто тупо слушал. Ждал, когда вдавит кнопочку звонка. Не-е-ет! Бог, видимо, отвел. Ну, я устал и от двери отошел! А дама вот присела на запорошенную лавку, и так сидит уже в общей сложности где-то два часа. «Мисс незнакомка» медитирует…

Я всматриваюсь и вытягиваю шею — размазываю ряху по стеклу и корчу рожи. Не понял! Это, что ли, Климова? Та самая Оля? Господи, это и правда она? Прищуриваюсь, как будто очень плохо вижу, рассматриваю забредшую живую жертву на наш с Сергеем публично-постоялый двор.

— Твоя старая знакомая, Алексей Максимович? Шлюха, которой ты не заплатил честно заработанный гонорар? Мне вызывать полицию и заявлять о грязных сексуальных домогательствах? У тебя проблемы, Леша?

— Она сидит там два часа? Серый, ты уверен?

Брат кривляется:

— Обижаешь!

— Какого хрена? — шиплю. — Что ей тут понадобилось?

— Кто она, Леха?

Действительно, а кто она? Пока, если честно, по обстоятельствам вообще не сориентировался, поэтому незамедлительно закладываю отца:

— Дочь батиного очень старого и хорошего, но уже покойного друга. Просто здесь? Нежданчик, как говорят. В чужой стране? Сама? Как это вышло?

— Та-а-ак! Понятно! Она преследует тебя? Был с ней в чересчур близком половом контакте, кобелина? — Серый потирает указательные пальцы друг о друга, а затем закусывает нижнюю губу. — Вы хоть предохранялись? Она нам сейчас тут палочку с голубенькими крестами не предоставит? А ты, мой храбрый Лешенька, по-видимому, начал пакостить в краснокнижном пожарном загоне, да? Батя тебе отрежет яйца и зашьет, сам знаешь, что — чтоб неповадно было…

— Можно выключить эту дебильную фонограмму? — рычу сквозь разрывающуюся мелодию. — Я уже основательно оглох.

— Теперь, похоже, да, — брат через свое плечо направляет пульт — система резко замолкает. — Что ей надо, Леха? Это как бы «раз». Что за жалостливое пресмыкание у моей двери? Пожалуй, «два». И откуда у нее мой адрес? «Три». Ну! Теперь, пожалуй, удиви меня!