— Ты приболел, Смирнов?

— Поздно ставить неизлечимые диагнозы, малышка. Теперь только на доверии, — на мгновение отрывается от связывания и вскидывает на меня свой взгляд. — Оно ведь здесь? Рядом? Ты мне веришь? Нет недосказанности? Все секреты раскрыты, полное взаимопонимание, новый чистый лист?

— Наверное, я…

Прищуриваюсь и пытаюсь осознать, что он будет дальше делать.

— «Да» или «нет». Дилемма! Выбор не большой! «Нет» — кино закончилось, а нам пора на выход. «Да» — мы продолжаем на этой кухне наш сексуальный разговор…

Хочу попробовать с Алешкой. С чистого листа, в тот самый новый и любимый омут с головой. Я ведь верю этому мужчине! Чего тогда молчу, как будто в рот воды набрала?

— Да, да. Алеша… Я хочу.

— Ну, солнышко, не обессудь.

Господи! Я вижу… Космос? Центр всей Вселенной? Что это вообще такое?

Он очень мощно двигается. Глубоко, сильно, плотно, остро, крепко, тесно… Сочно! Ярко! Красочно! И горячо!

Раскинув руки по сторонам и уперевшись ладонями в подвесные кухонные шкафчики, не прикасаясь к моему телу, Смирнов таранит серией непрекращающихся внутренних толчков. Я обнимаю его завязанными руками за шею и еще плотнее притягиваю к себе:

— Люблю, Алеша… Еще, немного быстрее… — за каждым пронзающим мое нутро ударом жалко лепечу.

Во время нашей близости Смирнов всегда молчит — такой себе немногословный парень, хотя по жизни громкий баламут. А сейчас, как будто и вовсе нечего сказать… Господи! Какой серьезный взгляд, словно душу клещами из рабыни вынимает! А дергающаяся верхняя губа — тот самый бешеный оскал. Он…

— Моя! Ты — моя, сука, сексуальная… Рабыня! — вымученно стонет. — Тугая… Оль, ты такая тесная, словно девочка. Больше не могу. Ка-а-а-йф!

— Я не рабыня… Не рабыня. Не рабыня, не твоя, — верещу сиреной.

Сама не знаю, во что я там вонзаюсь острыми зубами, но он тут же замедляется, пытается отстранится и выйти из меня… Все? Мы уже закончили? По-моему, я скулю, хнычу, корчу недовольное лицо и инерциально тазом следую за ним.

— Леш, извини, я…

— Моя! Я сказал… — шипит и резко останавливается. — Моя! Еще раз повторить. Глухая?

— Но не рабыня, — кривлю лицо, двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь, пытаюсь на член залезть и насадиться всем нутром. — Я… Твоя жена.

Ухмыляется и проталкивается поглубже — продолжает то, что сам же и прервал.

— Так? Нравится?

Нет слов, только:

— М-м-м. О-о-очень.

Официальное предложение? Серьезно? Это вот оно? На рабочем кухонном столе, со спущенными штанами, с уничтожающим безумным взглядом, с прикусыванием шеи и с плотным связыванием женских рук, в сопровождении рычащих звуков, звонких шлепков и с мужским сиплым возгласом:

— Люблю…

Боже мой! Я сокращаюсь и сжимаю, а Лешка изливается. Дрожит, кусается и кулаками по деревянным дверцам бьет.

— Ты… Кто ты, блядь, такая? Это… Ты изнасиловала меня? Что там у тебя? Долбаная бездна…

— Леша, — притягиваюсь как можно ближе, еще, еще, еще. — Иди ко мне.

Подтягиваю выше свои ноги и перекрещиваю их на мужской спине. Ложусь на стол и утягиваю за собой поймавшего приход Смирнова. Он все еще неспешно двигается, стонет и сипит:

— Ты, стерва… Что ж ты делаешь? Блядь! Это вообще не по закону.

— Любишь, Лешка?

— Оль, я не вышел… Ты… — он смотрит вниз, пытается вывернуться и исправить положение.

— Скажи, пожалуйста, — пришпориваю ногами поясницу, за что незамедлительно получаю еще один увесистый толчок. — М-м-м.

— Не могу. Что там… Ты так сжимаешь…

— Хорошо?

— Просто охренеть.

Смирнов наконец-то обмякает и укладывается сверху:

— Люблю тебя.

Зашибись, Алешка! Приплыли! Друг друга захомутали, сплелись телами, поцеловались сердцем, а душами сейчас о чем-то сокровенном пошептались.

— Не задавлю, Смирнова? Ты там жива, принцесса Несмеяна?

— Еще раз скажешь какую-нибудь кличку, — злобно смеюсь, — я вырву твой огромный стержень и скажу, что так и было…

— М-м-м, — хохочет в мою шею. — Вырву стержень! Скажу, что так и было. Ой, боюсь, боюсь, боюсь…

«Любимый цвет?».

Нажимаю «отправить» и жду ее ответ. Вопросы постепенно усложняются, и Ольга предсказуемо зависает на обратной связи. Зажав в зубах тлеющую сигарету, сижу на капоте своей малышки и кружу руками по гладкой черной новой масти моего железного коня. Ништяк, детка! Ты неотразима! Тебе идет, красотка! Ну-ну! Прости меня! Не хотел, неосторожно и очень глупо вышло! Чертов мокрый снег, штормовой ветер и гололед — жуткая погода и дикое желание встретить свою любовь.

«Зеленый, Лешка. Ты забыл?».

Нет, солнышко! Как можно? Ухмыляюсь и стряхиваю пепел. Тщательно обдумываю следующий вопрос, но в то же время терпеливо жду ее. Очередь ведь, все по протоколу — никаких льгот и преференций! Дамы вперед!

«Сережа уже с тобой?».

Рейс задерживается, а я тут в вынужденном карауле торчу несколько часов.

«Нет, увы. Думаю, что через тридцать минут я отсюда съеду — жутко надоело мозолить местным аборигенам глаза. Ты задаешь или пропускаешь ход? Что тебя интересует?».

«Нет. Если честно, не знаю, что спросить. Мне кажется, я информацией наелась. И к тому же, твой черед!».

Похоже, Оля в тупичке, кошечка попала в замешательство, тушуется и мнется, странно изгаляется и топорно заговаривает мне зубы — «не знает, что спросить».

«Леха, ты уверен?».

Это еще, блядь, что такое? Что за обращение? Таращусь на полученное «письмо» — великолепный слог, скупой формат и вынужденное красноречие. Так и есть! Отправитель — Серж «СМС». Ну, гнида мелкая, неужели приземлился?

— Где ты? — рычу в трубку. — Серый, нет времени на твои игры.

— Сзади тебя, малыш. Повернись, пока есть время, я шустро захожу с твоего неприкрытого тыла, детка. Берегись!

Оборачиваюсь — сонный, чумовой, в очках от солнца, с лохматой и небритой рожей, с дорожной сумкой на плече, с отвисшей сигаретой на губе, Сергей Смирнов шаркает по родной земле. Спрыгиваю с капота, пару раз прокручиваю плечевой сустав, сплевываю сигарету и, расставив руки в стороны иду на вынужденные «обнимашки» с ним.

— Ты ведь не можешь без выебонов, брат? — хлопаю по спине, затем сжимаю его плечи и отстраняюсь. Рассматриваю с ног до головы, прикидываю, можно ли его папе с мамой показать. — Заграничную херню надо снять, Серый! — прикасаюсь к мочке своего уха. — Это родители не вкурят. Батя озвереет…

— Вряд ли, Леша! Не подумаю. Мне не пятнадцать лет, и я больше не подчиняюсь его приказам. Давно с субординацией покончил. Максим — мне не начальник. Я — его младший сын, а не забитый гребаным Уставом подчиненный. Пусть помнит об этом, иначе…

— Иначе что? Драка, мордобой, а у матери сердечный приступ? Ты сюда приехал поругаться и предков довести? Выбрал самое подходящее время? Другого просто не нашел?

— Вообще-то к старшему брату на свадьбу завернул. Тут и приглашение имеется, — лезет в задний карман черных джинсов. — Показать?

— Уволь. Страшно даже представить, какую хрень ты сейчас оттуда вытянешь! Так что, давай без этого. Поверю тебе на слово.

— Свадьба! Я в шоке, Леха! Жених, невеста, брачная ночь и законные потрахушки. Не понимаю только одного — без этого, без штампа и свидетельства, совсем кружочек не дает, не подпускает к телу, и даже справка о единственном неповторимом не спасает. Никак, ни-ни, вспомнила о гордости и девичьем достоинстве? Кольцо на безымянный палец — нате суточное время на плотское удовольствие. Совсем не перепадает, что ли? Принципиальная мадам? — пошловатым жестом — двумя пальцами, отставив в сторону мизинец, стягивает черные очки, а затем ладонью проводит по ширинке. — У тебя застой, малыш? Обязательно нужно вот это вот все. Мещанство, деревенщина, обычаи, гулянки, пьянки, наш родной колхоз? Она не производила впечатление меркантильной особы. Кругленькая, миленькая, слегка забитая и очень странная…

Тварь ты, Серый! Похотливый долбаный урод!