— Угу, конечно. Какие-то тайны? Дружим против мальчиков? Мое медовое золотко тоже в нашей команде?

— Мы с Алешей хотим вас пригласить провести летний отпуск у моря, в том нашем доме. Ремонт наконец-то закончен — все удобства, огромное пространство, морской воздух, солнышко, легкий загар. Дашка, мы и вы, дедушка и бабушка…

— Олечка… — жалостливо произносит мое имя и нежно улыбается. — Ох-хо-хо…

— Раньше ведь у папы все никак не получалось — служба, часть, плюс вынужденное полное отсутствие летнего отпуска, а сейчас… Мы подумали, что когда он вышел на заслуженный отдых и Вы свободны от занятий со студентами, то…

— С преогромным удовольствием. Мы со Смирным вместе не отдыхали с рождения Сережки. А тут такая замечательная компания! Да-да-да!

— Он приезжает, — перебиваю ее, наклоняясь к самому лицу, практически шепчу ей в нос. — Он… Сережа… Вы меня слышите?

— Я…

Она, по-моему, сильно растерялась! Это видно! Теперь вот не знает, что сказать. Только бы не заплакала. Нет-нет-нет! Я поворачиваюсь к мужу и ищу поддержки:

— Ле-е-е-ша, я прошу тебя.

— Мам, чего ты? Наша безумная овца решила почтить родную сторону своим присутствием. Ты же в курсе, какие там условия пребывания? А?

— Он… — Тоня опускает руки, затем, как будто на автомате, двигает тарелки по столу, раскладывает хлеб и что-то быстро шепчет. — Там… Леш, это ведь навсегда? Я просто больше не смогу. Это чересчур…

— Я надеюсь! — он недослушивает мать. — Очень сильно надеюсь! На худой конец растянем на пружинной кровати и будем бешеной качкой пугать.

— Привет-привет! — Максим Сергеевич с маленькой козявочкой появляется на пороге.

Я подскакиваю и лечу, не разбирая дороги, к ним.

— Дашка, привет! Привет, мой ребенок! Привет, — нежничаю с дочкой и осторожно прикасаюсь губами к щеке свекра. — Здравствуйте, Максим Сергеевич. Как Вы? Все хорошо? Вы не устали?

— Оль, это адский пятидесятый номер*! — глухо говорит на ухо. — Дашенька такая егоза. Откуда у малышки столько силы?

Она просто очень сильно хочет жить, ярко радоваться, остро чувствовать, задорно смеяться, без конца играть и… Изощренно мучить дедушку — это тоже надо не забывать! Дашка выкручивается на его руках, шустро водит головой, наводит резкость — скрученными кулачками растирает немного сонные глазенки, тут же хватает меня за цепочку, потом бросает и тонко-звонко пищит, завидев своего отца:

— Па-а-а-а-а-а!

Вот она любовь, хранящая всех нас! Истинная, чистая, неприкрытая, наивная… Любовь ребенка к своему прекрасному и сильному отцу! Лешка специально испытывает на прочность немного сонную малышку — он неспешно поднимается со стула, вальяжно выходит из-за стола и, раскрыв руки, вальсируя, направляется к нам, а Даша в это время не сводит с него взгляда и практически выпрыгивает из трусов.

— Па-а-а-а! Па-а-а-а! Па-а-а-а! — подскакивает, как мячик на руках у деда.

— Алексей, заканчивай терроризировать ребенка, — Максим Сергеевич привычно отдает приказ. — Можно побыстрее? Шире шаг — девчушка просит!

— Дама должна за кавалером скучать. Непрерывно и постоянно — перманентно! Она обязана все время испытывать чувство острой необходимости — как будто ей чего-то не хватает. Все рядом, но все не то! Не хватает нежности — ах, вот она, пожалуйста, возьмите; ласки вроде бы недостает — нате и такое есть, как говорится, пользуйтесь и не благодарите. Такая, знаешь, легкая приятная зависимость, но без адской ломки! Я воспитываю истинную леди! Дари-Дори, ты там как? Похоже, зашибись! Иду-иду, бусинка моя, потерпи немного!

— Па-па, па-па, па-па!

Господи! Вот он — мой ироничный муж! «Воспитывает» крошечку фактически с пеленок — балует мужским вниманием и лаской, потакает ее слабостям, ждет ответных поцелуев и следит за постоянным присутствием улыбки на этом розовощеком лице.

— Иди ко мне, — они с отцом обмениваются ценной ношей. — Дари-Дори, ты сегодня молодец!

Алешка осторожно подкидывает дочь и спрашивает у старшего Смирнова:

— Ну как? Не устал? Все зашибись?

— Пучком, дамы и господа! Обед? И без нас с Дашкой-очаровашкой? Кроха, что за дела? Не порядок в части! Наверное, наряд?

Смирнова молчит и ни на что не реагирует… Она, похоже, плачет! Взгляд матери направлен в безбрежную расплывчатую даль. Я приставляю палец к своим губам — делаю всем знак «потише», а Алексей, одной рукой обхватив за плечо отца, аккуратно уводит его в дом.

— Мама, — шепчу, — мамочка. Вам плохо?

Она поворачивается ко мне лицом и силится хоть как-то улыбнуться:

— Все замечательно, я, — прячется в ладонях, скрывает женскую красивую слабость и сквозь непослушные настойчивые слезы тихо-тихо говорит. — Я так счастлива, Оленька… Счастлива, понимаешь? Ты понимаешь меня? Я не могу это выразить и словами описать.

— Наверное, да. Потому что…

— Я очень многое выдержала! Многое пережила! Господи, все ведь было! Даже то, чего в принципе не могло в жизни произойти, моя семья хватала самозабвенно, с лихвой, с огромной жадностью и зверским аппетитом. Как будто конченым магнитом все беды и ненастья притягивались к нам. Я… Оль, я потеряла надежду, разуверилась без веры. Одна любовь осталась. Понимаешь?

— … — плачу вместе с ней и в знак согласия скулю. — Угу.

— Просто плюнула. Я… Как я ненавидела Максима… Ты… Господи! Что я такое говорю? Не слушай, не слушай! Люблю, люблю его. Я жить без него не могу…

Я тоже, мама! Тоже, тоже, тоже! Мой Лешка — самый яркий светоч в этом мире, как разряд щадящего тока, к жизни одним ударом возродил меня. Дашка, маленькая Ксюшка… Мама, Максим Сергеевич, стойкие Смирновы и я… Климова! СМИРНОВА Я!

— Мамочка…

— Ты называешь меня «мамой»? — она пытается меня обнять, а я с радостью иду навстречу — мы топчемся в объятиях друг у друга и продолжаем что-то еще шептать. — Ты не насилуешь себя? Нормально? Свободно? Не трудно?

— Мамочка, мамочка. Вы… Спасибо Вам.

— Господи! Оля, девочка! Это тебе спасибо за внучат, за шебутного женатого Лешку, спасибо за Сергея. Это ведь все из-за тебя.

Вряд ли! Последнее, скорее, из-за Ксении! Да уж, все в жизни неслучайно, и мы себе не принадлежим! Мы — целого две половинки, которые все ищем-ищем-ищем, а когда находим, то бережно храним.

— Мама, не плачь, пожалуйста. Не надо.

— Да, — Тонечка пытается вытереть слезы и растирает красные глаза, — действительно. Чего я так расклеилась? — Там, — она вдруг легко касается рукой низа моего живота, — еще одна Смирнова! Еще одна гроза Максима и радость своего отца?

Нет слов — я истощилась, только слезы, да безмолвные кивки в знак полного согласия! Дарующая и гостеприимная, моя маленькие девчонки — Дарья и Ксения Смирновы, наши с Лешкой хранительницы и обереги семейного очага.

— Надеюсь, что эта дама будет поспокойнее, — робко выражаю мнение.

— Ой! Поживем-увидим, поживем-увидим!

Мне нечего на это все сказать…

Наверное… ДА!

Номер или ранг пожара — так называемый условный признак сложности пожара, определяющий в расписании выезда необходимый состав сил и средств гарнизона, привлекаемых к тушению пожара. В крупных гарнизонах пожарной охраны выделяют (всего!) пять номеров. А у нас… Десятый! Нет такого — вот «Смирный и присмирел»! Пятидесятый, сотый? Серьезно? Шутят так ребята!