За завтраком я расспрашивал отца Иннокентия, как жилось в губернии при прежнем губернаторе.

— Плохо жилось, Никита Васильевич, — откровенно отозвался священник. — Воровал Цепляев открыто, не боялся грома небесного. Ну, и остальные чиновники тянули, что могли. Теперь боятся. Ты хорошо сделал, что Павла Лаврентьевича поставил главным над ними. Он ни одной копейке не позволит в воровские руки уйти. Только Холмский уезд и был в порядке. Так Цепляев сколько уж пытался выжить Тишина с его места.

— А ты давно знаком с Павлом Лаврентьевичем? — поинтересовался я.

— Еще со времени учебы в магической академии. Мы в один год туда поступили.

— А как ты священником стал?

Отец Иннокентий улыбнулся в седую бороду.

— Меня с детства больше к книгам тянуло, а не к магии. Нас у отца семеро было, я средний. Поместье маленькое — одна деревенька, да три аномалии. Хочешь — не хочешь, а нужно было службу искать. Или в гвардейцы идти, или управляющим к богатому аристократу проситься. Павел Лаврентьевич по государственной линии пошел, чиновником стал. А я в семинарию подался.

Отец Иннокентий откусил пирожок и аккуратно стряхнул крошки с волнистой седой бороды.

— После окончания семинарии оставили меня алтарником в Симеоновской церкви — отец постарался. Потом рукоположили в диаконы и отправили в Холмск. И тут снова встретились с Тишиным. Его как раз помощником уездного комиссара назначили. С тех пор и служим вместе. Павел Лаврентьевич до уездного комиссара дорос. А я сан принял, когда мой предшественник на покой ушел.

Голос священника мерно рокотал, рождая чувство уюта и покоя.

Отец Иннокентий отставил пустую чашку и мирно улыбнулся Алене Ивановне:

— Благодарю за трапезу. Не пирожки, а истинное чудо. Мне бы рецепт, Алена Ивановна — попадья моя тоже печь любит.

— Я запишу, — просияла Достоевская и вылетела из кухни.

А я поднялся из-за стола.

— Едем, отец Иннокентий. Костя, где ты машину священника оставил?

Захаров вскинул на меня покрасневшие от бессонницы глаза.

— Сейчас покажу.

Мы вышли за ворота, и я остолбенел от удивления.

Вместо пыльной и ржавой крохотной развалюхи отца Иннокентия за воротами усадьбы стоял крепкий синий минивен.

— Что это? — спросил я.

— Холмские механики постарались, — не моргнув глазом, соврал Захаров. — Золотые руки у мастеров. Преобразилась колесница чудесным образом.

— Костя, не морочь мне голову, — строго сказал я.

Захаров отвел меня в сторону.

— Ну, купил я эту машину. Недорого досталась — хозяину срочно деньги понадобились. А я еще обещал ему гвардейцев прислать в аномалию вне очереди.

— Где же ты такого замечательного продавца нашел среди ночи?

— Евграфа Мальцева разбудил. Он и подсказал, у кого можно купить машину.

— А где машина отца Иннокентия?

— Эта колесница даже до Холмска не доехала, заглохла по дороге. Я механиков вызвал, так они не взялись ее чинить. Уволокли на свалку.

— Молодец, Костя, — улыбнулся я. — Решил проблему, это главное. Бывший хозяин машины точно доволен?

— Еще как, — заверил меня Захаров. — Мои ребята ему из аномалии столько ресурсов вынесут, что он себе новую машину купит.

— Ладно, иди отдыхай. Только ключи от машины отдай священнику.

— А там магическое зажигание, — расхохотался Захаров. — Пусть прочитает «Отче наш», машина и поедет.

— Вот и сотворил Господь для тебя чудо, отец Иннокентий, — улыбнулся я, подходя к священнику. — Теперь у тебя будет новая колесница.

— Сколько живу на свете, не устаю удивляться чудесам, — легко согласился священник.

И повернулся к Захарову.

— Спасибо, добрый человек. Я помолюсь за твое здоровье.

— Помолись за мой крепкий сон, святой отец, — усмехнулся Захаров. — И за то, чтобы меня до вечера никто не тревожил. Никита, ты уверен, что не хочешь взять с собой гвардейцев? Один звонок, и они подъедут прямо на место.

— Уверен, Костя, — улыбнулся я. — Не хочу, чтобы твои подчиненные мешали нашей богословской беседе.

Захаров снова широко зевнул, прикрыв рот ладонью.

— Я на ногах уже не стою, — пожаловался он. — Иду спать, и пусть небо пошлет гром и молнии на каждого, кто осмелится меня разбудить.

— Садись за руль, отец Иннокентий, — кивнул я священнику. — Время дорого.

Отец Иннокентий, недоверчиво косясь на меня, прочитал короткую молитву. Кажется, он до последнего слова опасался, что Захаров просто подшутил над ним.

Но машина послушно завелась, мягко рокоча мощным мотором.

Отец Иннокентий плавно тронул машину с места. Пока мы ехали по лесной дороге, я не отвлекал его — пусть привыкнет. В хмуром небе над нами кружил беркут Ураган, зорко осматривая окрестности.

Подъехав к шоссе, отец Иннокентий дождался, пока мимо промчатся другие машины, и плавно выехал на асфальт. Мотор бодро заурчал, машина пошла быстро и легко.

— Добротная колесница, — радостно пробасил священник.

— Не будем терять время, отец Иннокентий, — сказал я. — У меня к тебе много вопросов. И к тому моменту, как мы доберемся до аномалии, я хочу услышать подробные ответы.

— Спрашивай, Никита Васильевич, — кивнул отец Иннокентий.

Отец Иннокентий немного сбавил скорость, чтобы мои вопросы не отвлекали его от управления «колесницей».

— Спрашивай, Никита Васильевич, — мирно кивнул он.

— Скажи, отец Иннокентий, ты кого-нибудь водил в свою аномалию?

— Нет, — покачал головой священник. — Жену мою Господь обделил магическим даром, детей — тоже. А чужих Авессалом не жалует. Да и я не очень-то общаюсь с другими магами.

— Почему? — с любопытством спросил я.

— Как тебе сказать, Никита Васильевич, — пожал плечами отец Иннокентий. — Многие одаренные воспринимают магию как свою личную силу. Гордятся ею, считают себя выше неодаренных.

— Случается, — согласился я.

И сразу вспомнил Зигфрида, графа Орлова и Темного артефактора.

— А ты как считаешь?

— А я думаю, что магический дар дается свыше. И должен тратиться на благие дела.

Отец Иннокентий дружелюбно улыбнулся.

— Ты не думай, Никита Васильевич, что я тебя поучать собираюсь. Ты и сам разберешься, что со своим даром делать.

— Точно, — кивнул я. — Значит, твоя супруга и дети никогда не видели Авессалома?

— Да, — подтвердил священник.

— Но ведь кто-то из одаренных бывает у тебя в доме?

— Павел Лаврентьевич Тишин частенько заезжает, — кивнул отец Иннокентий. — Еще заходит учитель музыки, Илья Петрович Резников. Он моих ребятишек пению обучает. Я сам-то не очень хорошо пою — меня даже в церковный хор не брали в свое время.

— С таким-то голосом? — рассмеялся я. — Не верится, отец Иннокентий.

— Голосом Господь не обидел, — без обиды кивнул священник. — А вот на ухо медведь наступил. Таланта не было, так я упорством взял.

— Расскажи-ка мне про этого учителя музыки. Он одаренный?

— Природник, как и я. Маги Природы часто к церкви приходят.

— Почему? — заинтересовался я.

— Сам посуди, Никита Васильевич, — объяснил отец Иннокентий. — Другие стихии все больше разрушением интересуются, противоборством, и прочей суетой. А мы с природой заодно, а Создатель в природе и проявляется.

— Понятно, — кивнул я. — Значит, маги других стихий в церковь приходят редко.

— Видящие маги часто могут уверовать, — возразил священник. — Когда призраки донимают, поневоле обратишься к Господу за защитой.

— Но таких в твоем окружении нет? — уточнил я.

— Есть, — неожиданно сказал отец Иннокентий. — Недавно прибился к храму один блаженный. Прихожане его подкармливают, да и я тоже. Кажется, он — Видящий маг.

— Кажется? — удивился я. — А он сам что говорит? Как его зовут, где живет?

— Да кто же его знает, — священник пожал широкими плечами. — Он ничего не говорит, кроме одного слова. Блаженный он, говорю же.