Он сидел на коврике у кушетки, опрокидывая коктейль за коктейлем, и что-то бубнил себе под нос. Она увидела, как в бокал Римплера падает таблетка и начинает с шипением растворяться.

— Пап... ты что это туда кинул?

— Ай, не обращай внимания, это так, чтоб им хорошенько врезать. Чтоб им всем хорошенько врезать. — Он пригубил, и его аж передёрнуло. Потом глаза Римплера стали томными, он смежил веки и заговорил снова. — В молодости юноше или девушке, Клэр, свойственно мечтать о том, как он или она что-то создаёт. Компанию, дом, книгу, космическую станцию... философскую школу, собственное учение. В молодости вариантов много. Относительно много. С течением времени привыкаешь к тому, что удалось создать, снабжаешь его надстройками, а те надстройки — новыми надстройками, привязываешь себя к нему... сетью концепций и недоразумений в представлениях о мире. Истинны эти идеи или ложны, но они крепнут вокруг тебя, и ты в них погрязаешь. Ты иначе не можешь. Ты обязан жить в согласии с этими идеями, оправдывать свои действия: у тебя нет иного выхода. Таким образом пространство вариантов сужается до тех пор, пока выбора не остаётся вовсе, и дальше ты попросту продолжаешь нанизывать узор за узором в этой паутине. Я, образно выражаясь, возвёл небоскрёб собственными руками — мальчиком я видел по телевизору, как Попай[43] это делает, он построил башню до облаков и забрался туда, но про лестницу забыл, поэтому пути вниз или куда в сторону не было, и он обязан был продолжать строительство, всё выше и выше... откуда он брал стройматериалы, понятия не имею, и тут аналогия даёт сбой...

Да он совсем в детство впал, подумала Клэр. И кто такой этот Попай?

— Пап... если хотим остаться здесь, выжить, нужно голову в руки брать...

— Моя дорогая, но я как раз это и пытаюсь тебе втолковать. Я построил эту станцию вокруг себя, как Админа, и я обязан поддерживать решения Админов, справедливые или несправедливые. Пока я мог, я помогал тебе.

— Ты знаешь, что сейчас уже не до споров о справедливых или несправедливых решениях. Сейчас решения Админов попросту неправильны.

— Угу, — сонно отозвался он. — Думаю, что так оно и есть.

— Тебе всё равно...

— Я ничего не могу с этим сделать.

— Если даже не можешь, то помочь мне ты всё ещё в состоянии. Мне вход на заседания совета заказан. Тебе — нет.

— Я расскажу тебе, что там происходит, — кивнул он и прибавил значительно: — Если, разумеется, они позволят мне уйти живым.

— Да как ты вообще можешь принимать это с такой покорностью!

— Пожалуйста, не кричи на меня.

Она чувствовала, что вот-вот разрыдается.

— Ты раньше таким не был.

— Не был. Но с тех пор я понял их лучше. Я их раскусил. Этот Молт должен уйти отсюда. Его пребывание ставит под угрозу мой покой... — он широким жестом руки с бокалом обвёл комнату. — Моё... отшельничество, дорогая дочурка. Ты всё ещё не понимаешь, какую серьёзную опасность представляет Прегер. Потому что ты не знаешь, кто он такой. Прегер принадлежит к верхушке Второго Альянса. Они стремятся сделать Колонию своей штаб-квартирой — когда блокада будет снята. Крэндалл намерен перебраться сюда. Он полагает, что ему тут будет безопасней. Сейчас это звучит забавно. Однако, отточив технологии контроля, они в принципе способны превратить станцию в идеальное полицейское государство. Выражаясь излюбленными словами Прегера, тут всё будет скрипеть от гармонии. И Крэндалл почувствует себя в безопасности.

— Откуда ты узнал? — каркнула она пересохшим горлом. — О планах ВА насчёт Колонии, о...

— Почему тебя так удивляет, что я в курсе дел собственного творения? Доченька, да я просто влез в их комм-сеть. У них ведь спутники заякорены для вещания поверх блокадного барьера... для связи с имением Крэндалла. С человеком по фамилии Свенсон. И другим, по фамилии Уотсон. Даже звучит похоже. Свенсон и Уотсон, Прегер и Егер. Эти люди — опорные балки новой структуры, и я не исключаю, что в будущем они изменят имена, чтобы зваться похоже. Уотсон, Уилсон, Уинстон; Крэндалл, Кендалл, Ранделл, Рэнделл...

— Папа... ты хочешь сказать, что наша СБ превратилась в политическую организацию?

— Она под контролем политической организации, дорогая моя. Если быть точным, ею управляют неофашисты.

Дверь распахнулась.

Изумлённая Клэр метнула взгляд в ту сторону. Ни у кого нет ключа, чтобы открыть её снаружи, кроме... кроме СБ.

На пороге стояли два эсбэшника, один безликий, другой без маски, но по его лицу было видно, что этот вполне мог бы прибыть и в шлеме, пожелай он того. Дружелюбное выражение, не лишённое тени сострадания. Администратор СБ — она забыла его имя. Он явился для проформы. В конце концов, профессор Римплер не какой-нибудь мужлан из техников.

— Профессор Римплер, — вежливо обратился к ним администратор, — Клэр Римплер. Мне отдан приказ задержать вас и доставить для допроса. Вы будете помещены в камеру предварительного заключения под охраной трёх сотрудников службы безопасности.

— Могу ли я допить свой коктейль? — осведомился Римплер равнодушно, словно не отдавая себе отчёта, что эти двое явились бросить его в тюрьму. Будто не понимая, что из этой тюрьмы возврата нет.

— Разумеется, сэр, — лучезарно улыбнулся администратор.

— А долгонько они думали, прежде чем наплевать на политические последствия нашего ареста, — пробормотал Римплер, повертев бокалом и слушая, как перекатывается между стенок лёд. — Или, скорее, подготовить политическую почву для нашего ареста.

— У меня нет сведений на этот счёт, сэр, — отвечал администратор, бросая взгляд на часы.

Клэр огляделась. В этот миг, когда за ними пришли, всё изменилось. Как мало мы замечаем в обычных обстоятельствах, подумала она.

Сама комната словно бы расслабилась, сбросив напряжение. Стены как будто помягчели и пошли мелкими впадинами, что придало помещению сходство с тюремной камерой, обитой звукоизолирующим материалом. Клэр различала каждую деталь облика пары эсбэшников на пороге. Видела каждое волоконце бронированных скафандров, каждую кнопку на поясах, каждый карман, каждую застёжку, каждую складку. Замечала игру света на забрале бойца слева. Слышала тонкий скрип и шелест синтетики, когда он слегка менял позу. Слышала даже его дыхание — очень слабое, но различимое через шлемовый усилитель, пускай и на нижнем пределе громкости.

Она вслушивалась, не даст ли о себе знать кто-нибудь ещё. Молт.

Молт спит в соседней комнате. Он засыпал каждый раз, когда они покидали его, хотя ему для этого приходилось принимать транквилизаторы. Администратор и словом не обмолвился о нём, а в спальню заглядывать не стал. Возможно, они не в курсе, что Молт там.

Она задумалась, как бы заморочить им голову, чтобы поверили, будто Молт где-то за баррикадами коридора D, с остальными радикалами, техниками и перебежчиками-прогрессистами из админской секции, вроде Джуди, Энджи, Белль и Криса, которые всегда симпатизировали техлюду. Она покосилась на выпиравшую дубинку парализатора левого бойца. Правую руку он держал на кушаке, но не слишком угрожающим жестом. Чуть позади парализатора у него висел пистолет в кобуре.

Клэр прислушалась.

Молт иногда стонет во сне.

Профессор Римплер допил коктейль и со вздохом поставил его на столик. Клак.

Встал, обратился к дочке:

— Ну что, пойдём, Клэр?

Эсбэшник-администратор примирительно улыбнулся.

Тут открылась дверь спальни. Администратор взглянул туда, и улыбку стёрло с его лица. Боец схватился за дубинку.

Что-то едва слышно зашипело.

В центре груди бойца возникла дырка диаметром примерно в сантиметр. Через микрофон шлема вырвался булькающий вопль — казалось, состоящий из одной-единственной бессмысленной гласной.

Администратор кинулся на пол.

С громким умпффф скафандр второго эсбэшника лопнул, как воздушный шарик, увеличившись перед тем, на краткий миг, в объёме вчетверо. Из дыры брызнула кровь и вознеслась над полом изящной арочной струёй. Боец нелепо взмахнул руками и грянулся на пол. Упал он с хлюпающим звуком, и кровь снова ударила из единственной маленькой дырки. Скафандр начал опадать. Медленно.