Она уткнула чёрный крашеный ноготь в скобу у спускового крючка.
— Вот тут предохранитель. Перевёл вверх — пистолет с него снят. Тебе надо просто прицелиться и нажать курок. Пули калибра 0.22. Не слишком крупная пушка, но очень точная. В обойме их сорок...
Уиллоу прошипел из заднего отсека:
— Вырубите там этот грёбаный свет и шевелите жопами!
Кармен показала Рикенгарпу, как выключить подсветку кнопкой на прикладе. Их снова окутала тьма.
— Подсветка тебя выдаст. Она только на случай, когда нужно проверить пушку в укрытии. Не стреляй, если не стреляют в тебя — или не готовятся выстрелить. Можешь случайно своего застрелить. Эти пластиковые пушки выглядят, словно детские пукалки. Они не такие, как кажутся.
Она отстранилась и нырнула назад.
А почему ты так уверена, что я ни хера не секу в пушках? повис на языке Рикенгарпа невысказанный вопрос. Впрочем, глупый.
Осторожно, держа оружие стволом к небу и присматриваясь к нему на фоне сумеречного небосклона, он взялся за приклад и поднёс палец к спусковому крючку.
Он некоторое время смотрел на пистолет. Во тьме могло показаться, что оружие стало продолжением его кисти. Где-то внутри открылась дверь, и что-то выскользнуло из неё наружу, оставляя за собой липкий след ужаса.
Рикенгарп прижал приклад пушки к груди, держа её обеими руками, и выглянул в ночь.
Закутался поглубже в плащ, чтобы прогнать мерзкую дрожь. Глубоко задышал, пытаясь разжечь затухавший кислородный костёр, подумал: Иисусе! Может, я чем-то не тем закинулся? Может, это глюки, а на самом деле я всё ещё в ВольЗоне, кемарю у себя в гостиничном номере? Или это я на самом деле в Альпах, с пушкой в руке?
Он вспомнил про банду, про Понце. Видение сцены показалось ему чем-то нереальным. Вот ЧТО реально, сетесосы! Сетедруг помоги мне, ЭТО реально!
Он бесшумно утёр нос рукавом и вслушался.
Тихо, если не считать шелеста брезента на ветру.
Прошли минуты, или, может, ему только показалось. Он не был уверен, сколько времени прошло, прежде чем он услышал голоса. Гортанные голоса, говорившие на иностранном языке.
Русские, подумал он.
Уиллоу обмолвился про них — ленивым тоном, как дальнобойщик про дорожный патруль.
— Кое-где в Альпах русские части, а кое-где их нет, — говорил он, — чёртовы границы всё время сдвигаются. Сегодня тут была территория натовцев, а завтра уже пришли русские. Или наоборот.
Скрип камешков под шагами.
Если я услышу стрельбу, значит, это русские, сказал он себе.
Необязательно. Уиллоу, Кармен и Юкё могли угодить в ловушку. Их могли захватить в плен без единого выстрела. Не исключено, что они сейчас милей ниже по дороге, валяются связанные, с кляпами во ртах, в кузове другого грузовика. Русского армейского. Или МКВАшного — это было бы хуже. ВАшники везде.
Разговор на непонятном языке прекратился. Скрип. Шаги возобновились. Ближе.
Он выставил ствол пушки в окно и умостил локоть на правом колене на манер штатива. Он нацелил пушку в сторону заднего борта, потом отвёл обратно.
Русские сейчас кого угодно замучают до смерти ради разведданных, сказал ему Уиллоу. Даже безобидного овцепаса. Он передвинул палец поближе к спусковому крючку и снял пистолет с предохранителя.
Гортанный голос снова что-то произнёс. Он не понял, на каком языке. Не разобрал.
Снова скрип, будто кто-то опёрся о задний борт, две тени, слившиеся воедино во тьме, опять гортанный голос, а затем задний борт осветился... стробоскопическими вспышками. Вспышек было четыре, словно поочерёдно лопнули фонари. Сценка у заднего борта превратилась в последовательность стоп-кадров: Кармен поднимает руку, заслоняя глаза, её рот открывается для крика, странный человек позади неё, распахнув глаза от неожиданности, принимает защитную стойку; Кармен с двумя красными дырами в груди; рука Кармен вскидывается; Кармен падает.
При каждом выстреле по кузову грузовика прокатывалось скрежещущее металлом эхо.
И Рикенгарп сообразил, что нажал на курок.
Уиллоу вчера что-то говорил насчёт встречи с какими-то швейцарскими друзьями, подумал он.
А ещё он подумал: Я застрелил Кармен.
— Соль тут в том, — говорил Молт, — что администрация на две фракции расколота. Одна фракция фактически требует ввести в Колонии военное положение. Они придерживаются мнения, что, если всё оставить, как есть, угроза системам жизнеобеспечения будет слишком велика.
Бонхэм сидел в личной каюте Прего, наблюдая, как Молт вещает со старого двенадцатидюймового настенного телеэкрана. Молт кажется уставшим, у него голос какой-то механический, подумал он. Еле держится.
Телевизор Прего тоже едва держался и с трудом функционировал: говорящая голова Молта временами обретала очертания земляного ореха, что придавало Молту ещё более усталый и тупой вид.
Бонхэм умостился в уютном кресле. Кресло-кушетка занимало половину каюты. Как и остальные предметы здешней мебели, оно было драное, обожжённое и грязное. От стен лохмотьями отставали старые порнушечные постеры, и меж обнажённых красоток просматривались неразборчивые граффити. За кушеткой на полу валялся перепачканный какой-то мерзкой слизью матрас.
В этой части Колонии конвекционная система сильно глючила, засим Прего велел притащить в каюту обогреватель. Восходящие потоки тепла и повредили порнушечным обоям, активировав ускоряющие биоразлагание добавки к бумаге. Теперь поперёк женских тел просвечивало мрачное: СДАЙТЕ МЕНЯ НА ПЕРЕРАБОТКУ. Под телевизором у стены валялось грязное вонючее бельё.
Всего у Прего было в распоряжении три личных каюты. Помимо этой, ещё две, просторнее, но такие же вонючие и захламлённые. Собравшиеся там люди развлекались, попутно истребляя запасы поддельного Прегова пива (ферментированного говна, как выразился Молт). Бонхэм плотно прикрыл дверь и увеличил звук до отказа, чтобы слышать Молта, потому что из соседних комнат то и дело долетали взрывы хохота или блеянье минимоно.
— ...другая фракция, — продолжал Молт, — как мне кажется... искренне заинтересована в поисках компромисса с активистами забастовочного движения. В условиях блокады все мы должны объединиться и работать совместно, равноправно, чтобы выжить... — Он отвлёкся заглянуть в свои записи. Бонхэм отметил, что у Молта дрожат руки, и он слишком часто мигает.
Молта сменил Ашим Спенгл. Верхняя часть экрана гротескно искажала тройной ирокез комментатора техноволны, придавая ему сходство с тропической птицей. Он что-то заверещал на техниглише, внизу появились субтитры перевода:
— ...и это был фрагмент пресс-конференции лидера радикалов Молта, которую он дал вчера после освобождения из КПЗ. Мы не преминем заметить, что в ходе выступления лидер радикалов Молт несколько раз сверялся с какими-то записями. Естественно поднять вопрос об авторстве этих записей. Кто написал этот текст — сам лидер радикалов Молт или кто-то из Админов Колонии? Заявлению Молта воспоследовали одобрительные выступления основателя колонии, профессора Римплера, и его дочери Клэр. Кажется очевидным, что Молт пошёл на сотрудничество с этими двумя высокопоставлеными функционерами администрации. Это заставляет усомниться в искренности...
Бонхэм переключил канал.
— Хрень собачья, — пробормотал он.
Ещё одно ток-шоу, на сей раз ведущая говорила на старательном стандартном английском. По виду — иммигрантка с Ближнего Востока:
— ...обновили требования представителям официальной администрации, отослав их по телетайпу сегодня утром; совет лидеров забастовки потребовал разработать график поэтапной интеграции техников в уже заселённое Админами открытое пространство, увеличить представительство техников во всех управляющих комитетах, гарантировать техникам улучшение жизненных условий и снять препятствия для массовых собраний техников в коридорах и на ярусах станции, отозвав «миротворческий контингент» МКВА... — Бонхэм подался вперёд, увидев на экране самого себя. Изображение слегка колыхалось, в слова ведущей то и дело врывались статические помехи. Он уловил:
