У Свенсона отнялись ноги. Зрелище зачаровало его. Не дури, повторял он себе. Не будь ребёнком.
Но он оставался, где стоял, пока Уотсон не увидел его и не поманил к себе.
Он прошёл по проходу между пустых скамей туда, где в безмолвной молитве преклонили колени и чёрные спины перед алтарём два нациста в полностью аутентичной униформе СС середины двадцатого столетия.
Уотсон выступил из-за алтаря и, двигаясь преувеличенно тихо, будто его пленила святость мига, спустился в проход. Затем сделал знак Свенсону сесть на третью скамью от начала ряда.
Мужчины умостились на жёстких деревянных скамьях.
— Сэквилль-Уэст пожелал твоего присутствия, — сказал Уотсон — скорее проворчал, чем прошептал.
— Присутствия при чём?
Уотсон хмыкнул и мотнул головой в сторону парочки нацистов, достойной пропагандистского плаката.
— Да мы тут двух этих олухов должны инициировать... — Он пожал плечами. Движение получилось столь резким, что Свенсон понял: полковник раздражён, практически разъярён. — Тут парень по фамилии Строулинг, из Айдахо. Он прибился к одному из наших приходов в округе Ориндж. Какой-то администратор облажался, и этого Строулинга пустили на собрания инициатов ВА, на Особые Службы, короче, куда только можно. Он в полном восторге. И тут оказывается, ты прикинь, что он член Народной партии белых национал-социалистов! Конечно, мы понятия не имели. Нам такие чурбаны в инициатах без надобности... но каким-то образом он ухитрился пройти сквозь сито. Он подбил своего дружка, вот этого, который на коленях рядом с ним, и они сюда заявились. Просто прикатили к этим грёбаным воротам на рассвете и сказали, что желают видеть Рика Крэндалла. Узнали, что на него совершено покушение, и напросились в телохранители! — Голос его сочился презрением. — И ты глянь, как они вырядились! У ворот Клауди-Пик — в этом! Как старомодные нацисты двадцатого века! Иисусе, да если б тут крутился какой-нибудь репортёр.. — Он только головой покачал. — Естественно, к Рику мы их не пустили. Охрана разбудила нас с Сэквиллем-Уэстом, и мы сходили поговорить с Риком. Он сказал, пускай помолятся Господу, ну и вот, они здесь. Не знаю, зачем Сэк тебя вызвал...
Свенсон чувствовал на себе взгляд Уотсона.
— Но думаю, для тебя это тоже своего рода инициация. Не такая, как для этой парочки...
Свенсон кивнул. Он сидел, точно деревянная фигурка, вырезанная в скамье, вспоминал Второй Круг, Службы, ритуальное великолепие. И чувствовал, что теряет себя.
Из секретной записки Фрэнка Пэрчейза Квинси Уитчеру
Я считаю, что тебя может заинтересовать нижеследующее письмо Стиски Энсендесу. Падре Энсендес в то время находился в тюрьме. Письмо так и не было отправлено. Мы обнаружили его при обыске вещей Стиски.
... на самом деле я никогда не верил в Бога. Решив присоединиться к Церкви, я «приглушил недоверие», как поступает читатель увлекательного романа. Пока читаешь книгу, веришь в реальность её субъективного мира, но, разумеется, отдаёшь себе отчёт, что он вымышлен. Но, приступая к чтению, ты вынуждаешь себя поверить в него, ведь тебе нравится ощущение чуда, сюжетной сложности, отвлечения от повседневных дел. Таково же и моё восприятие Церкви. Церковь — женского рода. Было дело, я влюбился в одну женщину, но знал, вопреки всем её уверениям, что она меня не любит. Я выдумал эту любовь и сам понимал это, но принудил себя поверить, потому что мне так было легче. Церковь написала самой себе тысячу томов любовных писем, в форме житий святых и так далее, во всех проявлениях церковной литературы. Церковь — красочная фантазия. Сопряжённая с этим казуистика представляется мне безвредной. Она образует базис, с которым мы работаем, дабы помогать бедным. Я желал помочь тем, кого видел вокруг, и это привело меня сюда. Иногда, впрочем, я размышляю, нет ли более сложных, подспудных мотивов. Сусальное великолепие Церкви, гламурная патина на ритуалах, уютное в своей домашней затхлости одиночество иезуитской библиотеки, аскеза столь основательная, что она стимулирует наше самолюбие. В большинстве ситуаций, однако, ритуальная пышность церковной оснастки тяготит и раздражает меня, словно не в меру толстый слой косметики на лице стареющей парижской шлюхи...
Как видишь, наш «Свенсон» испытывает глубокую психологическую потребность в ритуалах. Чем драматичней ритуал, тем для него лучше. И вновь отмечу, что эти предпочтения — палка о двух концах. Меня тревожит, как бы неофашистская пышность Служб тренировочной программы Второго Круга ВА не очаровала его. В личных беседах он отрицает собственную религиозность, а в прошлом восставал против неё, но действия его в конечном счёте выдавали глубокую преданность Церкви, пока его не лишили сана. Если у него разовьётся аналогичная невротическая привязанность к ритуалам внутреннего круга ВА, мы можем его потерять...
Они шагали в клубах тумана под высокими дубами. Туман медленно рассеивался. Охранник МКВА шёл впереди, подняв ружьё, как наводчик патрульного взвода, лицо его было скрыто забралом шлема; за ним Свенсон, Уотсон и двое нацистов — слева от Уотсона. Замыкали шествие ещё двое безликих штурмовиков ВА.
Они вышли на тропинку, над которой, подобно старым оборванным проводам, нависали почерневшие сухие ветви. Иней на кустарниках таял и опадал каплями воды, пахло гниющим деревом и грибами. Послышалась трель чёрного дрозда, потом ещё одна, более хриплая, и ещё. Свенсону было холодно. Он застегнул куртку и согрел руки в карманах.
Ему казалось, что охранники смотрят ему прямо в затылок.
Нацисты нацепили блестящие чёрные фуражки. Один был помоложе, с низким лбом и вялым подбородком, другой постарше, с лицом, похожим на кап старого дерева. Оба говорили с акцентом уроженцев западных штатов; оказалось, что они выходцы из северного Айдахо.
— Мы тут всё равно что побирушки, — пожаловались они.
Оба держали какой-то мелкий бизнес, но решили, что путешествие на Клауди-Пик для них важнее. Нацист помоложе важно пояснил, что человеку подчас приходится выбирать между наживой и долгом. Уотсон реагировал на любую изрекаемую ими чухню, словно на мудрую проповедь. Он то и дело кивал, поддакивая;
— Гм-м, о, да, конечно.
Униформа у каждого была чистая, ни пятнышка, старательно выглаженная, сапоги — тщательно отполированы. Довершали костюм нарукавные повязки со свастикой. Свенсон видел, как морщится Уотсон, поглядывая на эти повязки.
Парочка вроде бы не догадывалась, что происходит. Правда, тот, что постарше, время от времени бросал нервные взгляды искоса на конвоиров.
Они вышли к очередному забору из стальной сетки; овчарки так осатанели, что часовой с трудом удерживал их между загородками.
Тропинка, петляя, свернула влево, заложила крюк обратно к часовне. Они повернули туда. Ещё сто футов, по-прежнему молча, и небольшая полянка. Остановились. Вокруг полянки росли высокие плотные кусты. На одной стороне — деревянная скамейка, грубо вырезанная из бревна. Уотсон устало улыбнулся нацистам и сказал:
— Садитесь, ребята.
Нацисты посмотрели на бревно с подозрением, понимая, что волглая древесина запачкает им униформу. Но сели.
Неожиданно тот, что постарше, облизал губы и проговорил:
— Наверно, не надо было нам так сюда заявляться. Понимаю, сюда по приглашению вход. Но нас каждый раз заворачивали, когда я писал письма. Я подумал, что напрямую к преподобному Крэндаллу будет проще. Но если вы нас прогоните, то, ну, мы уйдём, что ж поделать.
— Вам пока никто не приказывал уйти, — спокойно ответил Уотсон. Вытащил из кармана чистый, аккуратно сложенный носовой платок и тщательно высморкался.
— Видите ли, — продолжил он, — вы нам проблему создаёте. — Подделываясь под их провинциальный говорок, он скорее дружески подтрунивал, чем издевался. — Смотрите, как оно выходит. Вас допустили туда, куда не должны были допускать. Просто промашка вышла. И вообще-то мы виноваты. Но активистов вашего толка не стоит публично связывать с преподобным Крэндаллом. Это не очень хорошо для пиара. Вы даже и знать-то не должны были, как его найти. Я лишь надеюсь и уповаю, что никто вас не увидел тут в таком прикиде, ребята. Теперь вот ещё что: нельзя допустить, чтоб вы отсюда уехали и начали трепаться, где Рик живёт. Потом, вы представляете и другую угрозу нашей безопасности. Мы не желаем, чтобы тут шатались люди, которые, возможно, чувствуют себя отверженными и обижены на преподобного. Особенно если эти люди в прошлом пытались кого-то взорвать. — Под взглядом Уотсона молодой нацист побледнел. — Видишь ли, мальчик мой, мы уже всё про тебя разузнали. Мы знаем, где живут твои близкие и друзья. Кому ещё вы рассказали о своём открытии?
