Она рывком подхватилась с кушетки, упёрла руки в бёдра.

— А почему бы и нет? Корпоративная семья тебя не предаст.

— Корпоративная семья — подделка под настоящую! Они тебя используют. Ты глянь, что они с тобой сделали! А со мной!?

— Ты получил семьсот с хвостом кусков. Это больше, чем мы бы заработали по любому из твоих дилетантских планов. Если ты работаешь на крупную компанию, деньги для тебя должны стоять на первом месте. Ты настоял на фрилансе, тебя выкинули на мороз, и ты спасибо сказать должен, что они... — Она осеклась, решив не откровенничать, и отвернулась.

— Ага, так мы перестали хвостом вилять! Ты сама сказала: я должен поблагодарить Worldtalk за то, что они... Договаривай, Джули. Что они вымарали из моей памяти?

— Я понятия не имею! Ты мне не говорил, над чем работаешь, и... в любом случае всё это чепуха. Я... да пошёл ты! — Она убежала в ванную за бутылочкой рестема и постаралась открыть её, произведя как можно больше шума, чтобы Кесслер крепко себе на носу зарубил, что это из-за него она вынуждена принимать транки.

Кесслер сидел в баре со своим адвокатом Баскомбом. Герман Баскомб был пьян и под кайфом. Казалось, что беспорядок, царивший в его уме, выплёскивается наружу: танцовщики, огни, голограммы; в дымном сумраке могло почудиться, что тебя кто-то приглашает танцевать. Парочка туристов в танцзале, замерев, с любопытством уставилась на соседей: рогатых полулюдей-полурептилий; её змеиный язык облизывает ороговевшие губы, у него из приплюснутых ноздрей вырываются барочные завитки пламени. Туристы покатились со смеху, когда ди-джей выключил голо, и демоническая парочка растаяла в воздухе.

Баскомб хмыкнул и вынюхал немного кокаина через соломинку, запестрившую рекламой. Мерцающие зелёные буквы ползали по ней вверх-вниз. Баскомб выглядел молодым загорелым красавцем и носил сверкающий радужными переливами ЯБлочный костюм.

Сидевший рядом с ним Кесслер поёрзал на стуле и заказал себе ещё скотча. Баскомб ему в таком раздрызге совсем не нравился. Кесслер привык лицезреть Баскомба в офисе, неотделимым компонентом святой адвокатской троицы Фэзерстоуна, Пестлештайна и Баскомба: дружелюбным, но сдержанным, энергичным, но собранным.

Это была моя ошибка, сказал себе Кесслер. Вылавливать парня после работы, выспрашивать у его жены, где он зависает, разнюхивать то, чего я знать не должен. Например, что он би и флиртует с официантом.

Круглая барная стойка медленно вращалась вокруг оси клуба; танцзал уплыл, в поле зрения возникли другие комнаты. В продолжение их беседы бар миновал голографическую порнушку над борделем насыщенно-телесных цветов и въехал в зону негромкой лаунж-музыки.

Везде царил раздражавший Кесслера сумрак, и абстрактные гламурные неоновые зайчики различных оттенков, от яблочного и ярко-розового до цвета электрик, плясали по стенам и потолкам, описывая зигзаги, какие можно увидеть на ночных фотоснимках дорожного трафика с большой выдержкой. Кесслер терпеть не мог подобной кичухи.

Баскомб с интересом прокрутился на стуле, следя за реальными и видеографическими половыми актами, рот его исказила ленивая ухмылка.

Кесслер глянул через плечо. В полумраке голограмма мало отличалась от реальной трансляции; пьяный свингер взялся было клеиться к чувихе с четырьмя грудями, но прошёл прямо сквозь неё.

— А обязательно говорить здесь? — не выдержал Кесслер, обернувшись к барной стойке.

Баскомб проигнорировал вопрос и продолжил отвечать на предыдущий:

— Суть в том, Джим, что ты никто. Будь ты, например, нобелиатом, профессором Стэнфорда, мы бы попытались отстоять твою честь в суде, мы бы заставили пацанчиков из Worldtalk отвечать перед Большим жюри... — Баскомб говорил, не отрывая взгляда от переплетения голо- и реального траха. — Но ты всего лишь умеренно успешный видеоредактор, чьё хобби — довольно интересные, неординарные теории рекламы и масс-медиа. Каждый Божий день какой-нибудь чудик или соискатель всеобщего внимания заявляет, что у него из черепушки вычистили какую-нибудь Великую Идею, и в девяноста девяти процентах случаев они оказываются брехунами или параноиками, а иногда и теми, и другими. Я не хочу этим сказать, что ты — лжец или параноик. Я тебе верю. Я просто хочу подчеркнуть, что, кроме меня, не поверит, скорее всего, никто.

— Но у меня там семьсот тысяч новобаксов... их не должно было быть на счету. Это улика.

— Ты запросил имя лица, совершившего транзакцию?

— Таких данных нет.

— Тогда как ты намерен доказать связь?..

— Не знаю. Но я уверен, что у меня спёрли какую-то идею. Я хочу её вернуть, Баскомб. И я не могу восстановить её с чистого листа. У меня украли все записи, все файлы, недавние заметки, всё. Всё, что могло вывести на след.

— Вот же ж уроды, — сочувственно прищёлкнул языком Баскомб. Они вертелись над лаунж-зоной, где люди на кушетках тихо разговаривали и смотрели видео. Иногда их собеседниками выступали голограммы; это можно было определить по откровенным или нахальным репликам. Голограммы программировались так, чтобы нарушать неизбежную барную скуку.

— Я хочу вернуть её, Баскомб, — повторил Кесслер, стиснув барную стойку так, что костяшки пальцев побелели.

Баскомб пожал плечами.

— Ты не так долго живёшь в этой стране. Вероятно, ты себе плохо представляешь, как тут всё устроено. Прежде всего тебе следует понять, что... — Он прервался на минутку вынюхать ещё кокса, почти сразу повеселел и бодро продолжил: — Тебе следует понять, что ты не сумеешь вернуть свою идею тем же способом, каким она была украдена — скорее всего, во сне. Это добавляет правдоподобия твоей теории о причастности Джули. Она ждёт, пока ты заснёшь, или же просыпается и впускает их, они тебя обрабатывают газом или вкалывают усиливающий восприимчивость наркотик. У них с собой большой ящик, а в нём — хирургические инструменты. Они считывают твои нервные импульсы — экран прибора отображает их в понятном коде. Вызывают определённые ассоциации во сне. Понимают, что подключились к твоему мозгу. Затем отсылают ему запрос, сформированный в виде последовательности нейротрансмиттеров, синтезированных в этом устройстве...

— Откуда ты знаешь, как это происходит? — спросил Кесслер, не скрывая подозрительности.

— У нас пару раз в год что-то подобное случается. Я много работал над этой темой. В Американском союзе защиты гражданских свобод собрана небольшая библиотека материалов по этому вопросу. Это их реально зацепило. Мы не можем выиграть в суде: такие случаи трудно доказать... — Он снова прервался на понюшку, глаза его заискрили, зрачки расширились. Кесслера раздражало, что Баскомб рассуждает о его случае настолько бесстрастно.

— Вернёмся к тому, что со мной проделали.

— Ах да. В общем, они отсылают запрос в биокомпьютер, который мы зовём мозгом, э? Они спрашивают, что ему известно по той или иной интересующей их теме, твой мозг автоматически начинает размышлять на эту тему и посылает сигналы в гиппокамп или височные доли коры, а те, в свою очередь, «переадресовывают» запрос в хранилище долговременной памяти. Они применяют молекулы-трейсеры, которые присоединяют себя к переносчикам химических сигналов. Достигая гиппокампа или височных долей, трейсерные молекулы — ферменты — просто-напросто командуют мозгу выдать определённую информацию. Они пробивают твою защиту на молекулярном уровне. Экстрагируют целевые данные и цепочки идей, к ним ведущие. В твоём случае извлекли не так много, чтобы ты превратился в идиота: вероятно, им нужна твоя жена, сотрудница Worldtalk. Возможно, твои подозрения недалеки от истины, однако она сослужила тебе и хорошую службу. В любом случае, мозговая химия так устроена, что, когда мозгу задают вопрос на языке нейротрансмиттеров, он отвечает, но мгновенное запоминание, произвольное запечатление информации невозможно. Можно подпитывать мозг сенсорными впечатлениями, индуцированными воспоминаниями — можно даже имплантировать их так, чтобы они укоренились и впоследствии адекватно реагировали на раздражители, — однако записать в мозг предварительно подготовленную информацию с бухты-барахты нельзя. Вероятно, потому, что память устроена голографически и при работе задействует клеточные комплексы. Скажем, вытянуть нитку из плаща можно без труда, но попробуй потом запихнуть её на место... Глянь на то прекрасное создание, вон там. Она прекрасна, м-м? Хотел бы я с ней... запечатлеться. Интересно, она настоящая? Впрочем, неважно.... О чём это я? Ага. Ты не сможешь просто вот взять и вставить воспоминания на место. Они же вольны селективно отобрать у тебя любые воспоминания, а равно и то, что, по их мнению, может пробудить в тебе подозрение. Но многие вспоминают всё равно, потому что свободные ассоциации склонны развёртываться по привычным тропинкам в мозгу, а потом на какой-нибудь тропинке обнаруживается размыв. Это весьма неприятно, однако ничего не доказывает.