— Они реагируют на раздражители в согласии со своими социальными программами. Они могут реагировать и иначе — на другие раздражители. И, если действовать продуманно, эти раздражители им можно подсунуть.

— Надо, чтобы они знали только то, что нам нужно, чтобы они знали, — внезапно вмешался Римплер, удивив остальных весёлостью тона. — А если они ещё что-то разнюхают — спишем на проблемы коммуникации. — Проблемы коммуникации — это он имел в виду неспособность Прегера проинформировать Римплера о ЧП, пока тот был на отдыхе. Прегер божился, что отдал приказ подчинённому, который поленился это приказание исполнить. Прегер не замедлил и предъявить подчинённого, который повинился в ошибке. Его временно сняли с довольствия — а перед тем, несомненно, щедро вознаградили. — Обычные пробле-е-е-мы-ы-ы комму-у-у-ника-а-а-ции, — протянул Римплер напевно-сонно. Клэр вспомнилась Мышь-Соня на Безумном Чаепитии.[16] Что с ним творится? подумала девушка.

Ван Кипс вздохнула.

— Доктор, мне кажется, что необходимости распинать этого чудика нет. — Самым серьёзным проявлением эмоций у неё были, как сейчас, поджатые губы. Или, быть может, Прегер не позволял ей большего. Казалось правдоподобным, что она всерьёз боготворит Прегера. Она была красива какой-то невероятной, неестественно художественной красотой. Синие, с металлическим отливом, глаза, узкое, безупречное, как у модели, элегантное, как у лани, лицо, длинные, идеально прямые соломенные волосы, разделённые пробором посередине и с неимоверным изяществом ниспадавшие на плечи. Она носила серо-сизый костюм и белую шёлковую блузку. При каждом движении костюм так и лип к её высокой стройной фигурке. Но сейчас она сидела прямая, будто палку проглотила, держа руки на коленях. Двигались только её глаза, когда она переводила на кого-нибудь взгляд.

— В настоящий момент, — сказал Прегер, — бесполезно искать зачинщика мятежа. Прежде всего нам нужно унять волнения, пресечь акты вандализма и прекратить забастовку. Если прямо сейчас выйти и признать, что, да, мы дали маху, это укрепит их в мысли, что насилием, и ничем иным, можно до нас достучаться. Насилие продолжится, а мы останемся в дураках.

— Я с вами безусловно согласен, Билл, — в речи Скэнлона был едва заметен южный акцент. Он был крупный мужчина, с широким, по-мальчишески веснушчатым, дружелюбным лицом и усталыми глазами. С таким же дружелюбным лицом, подумалось Клэр, он подпишет ордер на мой арест. Возможно, ещё и подмигнёт. — Если сейчас дать слабину, они станут применять этот метод постоянно, с теми же результатами. Всё обернётся только к худшему, для них и для нас. — Он шевельнулся в кресле и повёл рукой в ожидании ответа, ангельски улыбаясь.

Клэр вспомнила, что он из каких-то там христиан-возрожденцев.

— Для них и для нас? — повторила Клэр. — Вот в таком стиле мышления — для них и для нас — состоит одна из наших проблем. Я бы предложила освободить захваченных СБ участников волнений, на условиях признания теми своей вины. Этим мы хотя бы частично снимем напряжение. После этого необходимо устроить очередную встречу с радикалами. Пусть они выберут представителя от техников на нашем совещании. Не такие уж и значительные уступки.

— Здесь, — сказал Прегер, мотнув головой в сторону Мессера-Креллмана, — их представляет Джек. Он ведь представляет профсоюз, разве нет? — Мессер-Креллман был человек с усталым лицом, чертами хорька и привычкой завершать каждую фразу тяжёлым вздохом.

— Да. Осмелюсь напомнить, что в этом и состоит моя функция, — сказал тот саркастически, вздохнул и глянул на Клэр с лёгкой укоризной.

Клэр покачала головой.

— Это должен быть представитель техников! Рождённый и вскормленный техниками! Человек, свободно говорящий на техниглише, потому что вырос в его среде. Джек не пользуется у них доверием. Нельзя считать серьёзной уступкой...

— Можно, — сказал Прегер. — Они этого и требуют. А также — отпустить так называемых политзаключённых. Он этого требует. — Он мотнул головой в сторону экрана. И Молта.

— Да вы ж только посмотрите на него, — покачав головой, пробормотала Джудит ван Кипс. — Вот вам лидер техников. Хотите такого увидеть на нашем совещании? Здесь?

— В общем-то он не техник, — сказала Клэр. — То есть не совсем... мы можем найти кого-нибудь ещё, э-э...

— Вы ж только посмотрите на него, — прошипела ван Кинс.

Молт на экране вертелся во все стороны, энергично размахивая членом.

Джудит ван Кипс с омерзением фыркнула.

— Да он же наркоман.

— Не думаю, — покачал головой Римплер, хмыкая. — Молт знает, что мы его видим, но не знает, откуда. Поэтому он на всякий случай посылает нас нахуй во всех направлениях, желая увериться, что сообщение нашло адресата.

— А вы этому и рады, доктор, — прокомментировал Ганцио. Худощавый, темнокожий, с усами такими ровными, что они казались нанесёнными по трафарету. Тёмные глаза его всё время бегали. Ганцио был в золотистом костюме, и присутствующие не сговариваясь находили этот прикид вульгарным.

— О нет, нет, — беззаботно отозвался Римплер, — однако я вынужден отдать должное его настойчивости.

Молт перешёл к ещё более непристойным жестам, и Прегер уткнул палец в терминал столешницы. Картинка на экране вытянулась, сложилась, исчезла. Вместо неё появилось изображение прогулочной галереи. Вокруг кафушки скопилась толпа, слушая какого-то человека. Оратор забрался на стол. Прегер дал увеличение. Это оказался Бонхэм. Звука не было, но толпу речь несомненно зачаровала.

— А вот вам парень с ораторским талантом, — сказал Прегер. — Представьте себе, что его способности обращены к нашей пользе. И представьте, что мы контролируем телеканал техников. Реагируя на должные раздражители, техники по собственной инициативе прекратят бесперспективное беспричинное восстание. И сделают это охотно.

Клэр пробил холодок. Поглядев на отца, она задумалась, как бы его привлечь на свою сторону. Римплер рассеянно возился с панелью доставки на стене рядом со столом. Наверное, коктейль хочет заказать.

Возможно, не стоило его вообще приглашать на совещание, подумала Клэр. В последние несколько лет он сильно изменился. Поначалу отец считал Колонию продолжением себя и превратился в микроменеджера, чересчур уж рьяно отдавая себя заботам о повседневном её обслуживании и развитии. Потом мама ушла от него, отказавшись переселяться в Колонию.

Он расценил это как личную измену. Клэр почти обрадовалась их разводу — с матерью девушка никогда не была близка. С женщиной такой холодной, такой самовлюблённой... И, словно компенсируя женино предательство своей мечты — та обзывала Колонию «величайшим проявлением тщеславия в истории человечества» и «монументу байстрюкам», — Римплер ударился в жесточайший семейный контроль.

Но со смертью Терри он изменился. Сперва, по контрасту, ушёл в глухую оборону, стал угрюмым и замкнутым. Эта стадия также была отмечена трудоголией. А потом он упал в обморок на командном посту админской секции, проведя двадцать часов без перерыва за установкой новой компьютерной системы и отловом всех багов, возникших при переезде со старой.

После этого им овладела другая крайность, нечто вроде маниакально-депрессивного синдрома. Клэр подозревала, что он злоупотребляет доступом на лекарственные склады. Он начал — через посредников — нанимать себе девочек из бордельного квартала и трущоб Техсекции. От работы постепенно отстранился, словно бы мечтая лишь о возвращении домой, к новой сексуальной психодраме...

Впрочем, он управлялся со своими админскими обязанностями — вплоть до начала мятежа, когда прошёл слух, что Римплер ударился в дебош прямо во время ЧП. Он отреагировал так, словно сама Колония его предала. Потерял над собой контроль, впал в психическую дезориентацию. Стал ребячиться, сделался подвержен внезапным вспышкам гнева. Слишком часто ей приходилось его успокаивать, будто ребёнка. Ему эта роль Клэр, кажется, нравилась и в то же время пугала.