— Японские туристы, — сказал Самсон Молт, — никогда не меняются. Японцы чтут свои традиции. Чайные церемонии, школы суши, палочки для еды, японская упаковка для подарков и всякое такое. И за границей они ведут себя так же. Ничуть не изменились с тех пор, как я был пацаном. Чудаковатые ребята, но по сути-то не изменились. Вот эта группа почти не отличается от той, какую я видел в Нью-Йорке, в детстве.

Самсон Молт и Джо Бонхэм сидели «на открытом воздухе» в южном конце галереи аркад. Шесть клубов, два зала цифровых аркад, несколько бутиков и пара кафушек составляли прогулочную зону. В Колонии это было максимальным санкционированным приближением к ночной жизни мегаполиса. Молт и Бонхэм предпочитали несанкционированную ночную жизнь, но до неё оставалось ещё много часов. Тогда завершится третья смена, и сюда хлынут рабочие секции B, тратить свои кредитки.

Японские туристы, на взгляд Молта, выглядели одинаково. У них были забавные камеры в налобных креплениях, с выносным устройством фокусировки, сновавшим вверх-вниз к нужному глазу, что придавало туристам сходство с рептилиями. Японцы носили свои ЯБлоки, Японские Бое-костюмы, сработанные из мягкого, со вкусом окрашенного в пастельные тона материала. Туристы оживлённо болтали, перемигивались и щёлкали друг друга на камеры. Каждая остановка в путешествии вдоль галереи превращалась в оргию портретов и селфи: японцы позировали на фоне всего доступного взгляду, ничуть не смущаясь, когда толпа соплеменников закрывала половину кадра.

Молт подумал, что среди них наверняка есть промышленные разведчики. Японцы собирались строить собственную орбитальную колонию.

Их гидесса, высокая негритянка притворно скромного вида, старательно изображала интерес к тексту, который шпарила на полном автомате: ... двадцать пять лет усилий обеспечили базовые условия существования в Колонии не-астронавтам... в начале этого века Ричард Брэнсон... ныне принадлежащая ИК ООН... пять крупных международных консорциумов возместили потери после того, как ООН... Колония экспортирует товары, которые можно производить только в невесомости или при слабой силе тяжести, а также служит первым звеном будущей цепочки межпланетных станций, питаемых солнечной энергией... впитывая солнечное излучение и перерабатывая его в микроволновое, ретранслируют на приёмники в пустынях Гоби и Мохаве... хотя ИК ООН всё ещё работает себе в убыток, на следующий год проект должен выйти в ноль, а ещё через год — впервые принести прибыль... мы начинаем наш тур здесь, на галерее аркад, поскольку она сочленяет туристический портал с открытым пространством, парковой зоной, которая, как вы убедитесь через несколько минут, воплощает представления о рае...

Туристы клацали, щёлкали, кликали и болтали. Потом они убрались, и прогулочная зона пришла в прежнее состояние, лишённое кичливого гламурного энтузиазма. Как и большая часть коридоров ПерСта, прогулочный бульвар казался старше, унылей и потрепанней своих аналогов на Земле, даром что был сооружён лишь несколько лет назад. Это обескураживало туристов, ожидавших увидеть стерильную чистоту и великолепие высокотехнологичной фабрики. Ан нет, Колония представляла собой систему почти замкнутого цикла. Чтобы всё менять, восстанавливать и перерабатывать, требовались куда большие усилия...

Прогулочный бульвар походил на игрушку, сменившую трёх хозяев в заштатном детском садике, так что все краски её выцвели и засалились от обилия прикосновений, или, может быть, давно заброшенный и поросший сорняками прибрежный парк аттракционов.

Напротив кафе во французском стиле расположилась морская раковина из белого металла — клуб Капитан 0.5g. На пластиковых окнах были нарисованы русалки, подсвеченные изнутри мерцающим светом; наружу вывалились двое посетителей, плюясь хлорированной водичкой и цепко стискивая запечатанные стаканчики с выпивкой. С плеч их свисали мокрые полотенца.

Улица из белого грязного пластика имела в длину девять ярдов, а в высоту — три. По меркам коридоров Колонии потолок располагался необычно высоко. На синем фоне виднелись размещённые с неестественно правильными интервалами пушистые облачка. Их, по совести, пора было отчищать отбеливателем. Остальные кафе и клубы сверкали яркими светлыми красками и были подсвечены сиянием неоновых огней. Там заправляли Админы, и Молту этот участок всегда напоминал отдел подарков Санта-Клауса в супермаркете его детства.

— Ты глянь, как грёбаные эльфы от своих игрушек тащатся, — пробормотал он. Даже порнография на бульваре была точно водичкой разбавлена, слишком софткорная и чересчур тщательно снятая. Не вставляет.

Он поджёг синтарету не потому, что ему хотелось курить: просто это было одно из немногих мест в Колонии, где разрешали никотинить. Да и делать тут оказалось больше нечего. Просто вот тупо нечего.

Молт был человек крупного телосложения, мускулистый, с пронзительными голубыми глазками и всклокоченной шевелюрой цвета ржавчины. Облокотившись обеими руками на пластиковую столешницу, он сжал в руках бутылку трёхпроцентного пива. Носил он настоящие «ливайсы», выцветшие от стирки, и пуловер из настоящей шерсти, с узелками, тёмно-жёлтый, с дырками на плечах и локтях.

Бонхэм, человек с грустными глазами, редкими каштановыми волосами и длинным носом, пришёл в серой пилотской униформе без знаков различия, из двух частей. Пилотская куртка ему жала на бочкообразной груди. На самом деле он не был пилотом, чем и объяснялось отсутствие знаков различия. Бонхэм носил униформу, чтоб западали бабы. Как и Молт, Бонхэм числился вторым помощником пилота, что автоматически делало их членами техпрофсоюза. Оба проучились по два года в университете и могли поглядывать на рядовых техников сверху вниз, но не делали этого, будучи неомарксистами, верными политологической абстракции пролетарского братства.

Бонхэм включался в разговор и терял к нему интерес с одинаковой лёгкостью, будто в нём поворачивали какой-то переключатель. Он мог долго клевать носом, а потом выдавал блестящие аналитические выкладки.

Откинувшись на стуле, он повертел одной рукой пустой стакан. Мысли его бродили где-то далеко.

— Бонхэм, — склонился к нему Молт, заговорщицки понизив голос. — Ну их, туристов-то. Хочешь попасть в клубешник снаружи?

Бонхэм с отсутствующим видом рассматривал грязное облачко на потолке.

— Джо, блядь, да проснись же! — зашипел Молт.

Бонхэм опустил глаза.

— Угу. Я слышал. Ох уж эти японцы. Блевать тянет.

— Я спрашивал, хочешь ты попасть в клубешник снаружи?

— Зелёную таверну? В админской секции? Да ты знаешь, какие там цены? Чашка чая три бакса.

— Да ну? Я... никогда там не был. Не, я не потяну. Забудь.

— Конечно, цена — лишь один из способов обозначить элитарность места, отогнать техников и рабочих. Я не об этом. Можно было бы явиться туда и демонстративно потратить деньги. Заявить о себе.

— Овчинка выделки...

— Просто на принцип пойти.

— Принципы для меня слишком дороги. И потом, я на испытательном сроке. Стоит тебе надраться и затянуть свою волынку, как нас обоих зацапают эсбэшники. — Он скорбно покачал головой. — Слышь, Джо... эти новые быки-эсбэшники реально крутые пацаны. Не надо их трогать. Подождём тех, кто со смены припрётся. Может, кто-нибудь тебе деньжат в шапку кинет. Выпивку выставит. Короче, ну что я тебе рассказываю. Изобразишь тут страдальца...

— Типа того, — кивнул Бонхэм.

И разговор, и местечко ничем не отличались от обычных. Им было хорошо. Стояло межвахтье, у них оставалась ещё неделя отгула. Если всё сделать правильно, эта неделька не пролетит так же быстро, как всегда...

... потому что через двадцать минут всё изменится.

— Ты слышал в новостях про ту админскую цыпочку? — спросил Бонхэм.

— Стоп-стоп, давай по цыпочке за раз, я не вкуриваю...

— А, ты про Келли? Я тебя уверяю, она с тебя три шкуры сдерёт, Молт.

— Она меня цепляет.

— Шлюхи все такие, Молт. Актрисы одной роли. И не надо мне тут лапшу на уши вешать, что ты ей кончишь...