— Теперь надо. Нам надо поговорить…

Рая молчала. Казалось, что все смотрят на ее смущенное лицо, а она не могла ни сдвинуться с места, ни проронить слова. Каким было лицо Левы, она уже не видела, но он все еще теребил рукой свои очки. Наконец сказал:

— Пойми, теперь надо. Я зайду…

Рая тут же заспешила прочь. До самого вечера она решала: остаться или не остаться для разговора с Вишневским? Особенно ее мучило это «теперь». Почему теперь? Неужели он узнал о ее решении разорвать с Олегом? Сколько она ни размышляла, сколько ни ломала голову, но это «теперь» Рая никак не могла отделить от своего решения. Он узнал о нем. Конечно, узнал, потому что никогда бы не решился.

Никакая работа ей уже не шла на ум.

Рая так долго и мучительно думала над тем, почему подошел к ней Лева, что, когда он появился на пороге их опустевшей лаборатории, тут же спросила.

— Телепатия, — шутливо развел руками Лева, пытаясь изобразить улыбку, — я читаю мысли. — Но, заметив, что Рая не поддерживает его шутливого тона, Лева умолк и после короткой паузы, уже серьезно, добавил: — Сегодня увидел тебя утром… Ты шла в институт такая, что никому и ничего не нужно было объяснять.

— Какая?

— Не могу сказать, но понял, что с тобой что-то случилось, у тебя все на лице.

— А что произошло?

— Ты знаешь сама. — Лева умолк, а потом тихо добавил: — Я знаю тоже. Поэтому и пришел.

Рае стало зябко. Она потянула воротник кофты к горлу, словно хотела защититься. Ей было трудно выдержать прямой, требующий откровения взгляд, они стояли друг перед другом несколько минут, потом молча сели.

Она все еще боялась этого разговора и одновременно хотела его, потому что ей надоела неясность. Кто же для нее Лева? Глаза, открытые и беззащитные, светились затаенной тревогой и болью. Лева даже растерялся, когда заглянул в них. Таким смятением и растерянностью пахнуло на него, что Вишневский почувствовал сухость во рту и долго не мог начать разговор.

— Мне надо встретиться с Олегом, — наконец выговорил он.

— Это еще зачем? — вскинула голову Рая, но ее взгляд тут же потух, натолкнувшись на суровую решимость Левы.

— Мне надо, я уже был у Сыромятникова, туда должна поехать группа наших проектировщиков, попросился с ними…

Рая опасливо поглядела на Вишневского.

— Видишь ли, я не могу объяснить. В жизни бывает такое, когда два мужика обязательно должны встать друг перед другом.

Рая распрямилась и холодно поглядела на Леву. Тот растерянно проговорил:

— Мне кажется, как бы далеко мы ни уходили друг от друга, а быть нам вместе. Ты тоже должна это понять и не обманывать себя.

Раю сначала удивил, а потом и разозлил этот напор, она хотела вырваться из-под гнета цепких Левиных слов, даже поднялась со стула, но ее сковало смешанное чувство страха и желания понять, кто же для нее Лева. Рая боялась и одновременно шла навстречу ему. Боязнь за свое будущее, страх за детей и себя усиливали ее желание, чтобы именно сейчас все разрешилось, и она уже не возражала Леве, а стояла перед ним оцепеневшая, заставляя себя слушать его.

— От себя не спрячешься. Когда ты вышла замуж, жизнь будто стала не моей. Было все равно, как она пойдет. Я только знал, что надо дальше уехать. Не позволял себе ничего знать о тебе. Боялся встречаться с нашими общими друзьями, поэтому и махнул в Новосибирск. Женился и вроде стал забывать, а потом все как будто прорвалось во мне. И знаешь, все сначала. Семейная жизнь не пошла. Презирал себя и злился. Уговаривал: раз ей хорошо, раз она счастлива, значит, и мне должно быть хорошо. Если любишь сильно, по-настоящему, должно быть так, у всех так… Я не желал тебе добра, я тебя ругал…

Рая подняла на него удивленные и немного растерянные глаза, хотела что-то спросить, но Лева не дал ей говорить.

— Нет, ты дослушай, а то ты думаешь обо мне одно, а я совсем не такой. Ругал тебя, доказывал себе, что ты непостоянная и не можешь оценить настоящего чувства и настоящей мужской преданности. А не можешь — значит, недостойна. Так мне вроде было легче. И вроде бы опять стал уже потихоньку забывать. Да и сколько можно, у вас уже двое детей. А моя жизнь так и не склеивалась — живу будто в долгой командировке.

Приехал в Новосибирск Сыромятников. Он был у нас в Академгородке. Прямо после моего доклада тут же на конференции предложил перебираться в Ленинград. К вам в институт не хотелось — зачем мне смотреть на вас с такого расстояния? — а в Ленинград потянуло страшно. Ведь семь лет, как уехал… Это, наверное, со всеми ленинградцами бывает, где бы они ни скитались, а домой их все равно прибьет. Думал, пока поработаю у Сыромятникова, а как зацеплюсь за Ленинград — уйду куда-нибудь.

— И чего ж не ушел?

Лева виновато посмотрел на Раю. Наверное, она хотела услышать от него те слова, в которых была уверена: не ушел из-за нее. Ей было стыдно спрашивать, заранее зная ответ, но она спросила. А Лева не мог ответить ей так, как она ждала, поэтому виновато посмотрел в ее ожидающие глаза и тут же, чтобы не было никаких недомолвок, сказал правду:

— Нет, не из-за тебя. Мне лучше было уйти. В институте не только ты, но и он. И все-таки я не мог, перед своей совестью, перед Сыромятниковым. Он меня вытащил, добивался лаборатории, а я б сбежал.

Рая сердито глянула, и Лева умолк, но по тому, как он твердо сжал губы и нахмурил покрасневший лоб, было видно, он не пожалел о сказанном: «Лучше уж сейчас все до конца, чем потом. Она не была в моей шкуре, поэтому и не понимает, зачем я ей все говорю. Быть с любимым человеком рядом и не вместе — такое может понять лишь тот, кто сам пережил».

— Знаешь, не мог пожелать вам счастья с Олегом… Обида и злость душили. Видел, что живете хорошо и счастливо, а не верил. Помню, когда ехал из Сибири, думал — надо все увидеть своими глазами, если у них жизнь нормальная, тогда и успокоюсь. А увидел — еще тяжелее стало. Не успокоился, а обозлился сильнее и приказал — не верь, и знаешь, когда я перестал желать разлада в вашей жизни?

— А я и не знала, что ты такой злой и жестокий.

Но Лева не заметил ее обидных слов.

— Когда первый раз увидел твоих девчонок. Ты была с ними в цирке. Это было года три назад. Я встретил тебя с ними, хотел подойти и не решился. Ходил все два антракта за вами, видел, как покупали мороженое, пили воду. Даже слышал, ты прикрикнула на старшую и обещала ее наказать, а мне так стало ее жалко… Так вот с того дня перестал ждать, что ваша семейная жизнь расстроится, и стал желать, чтобы у тебя все было хорошо. Меня поразили девчонки, они так похожи на тебя, особенно старшая, Наташа, что я уже хотел только одного, чтобы всем вам было хорошо… Хорошо всем.

— А отца с нами не было?

Рая спросила, хотя и знала, что Олега с ними не было, а спросила, чтобы он, Лева, не забывал, что у девчонок, о которых он сейчас говорит, есть отец. Она и сказала не Олег, а отец, и Лева понял ее вызов и ответил спокойно, дав понять, что когда говорил, чтобы всем было хорошо, то под этим «всем» имел в виду и Олега — отца девчонок и ее мужа.

— Отца не было. Наверно, он уходил в экспедицию. Я тогда провожал вас почти до самого дома. Шел вслед… С тех пор ты для меня стала другой. И в институте смотрел на тебя по-другому. Шальная и непостоянная девчонка Рая умерла, а родилась молодая женщина, мать двух чудных дочек. Тогда же и о себе я впервые подумал, что уже немолодой. И мог бы иметь таких же детей.

Рая слушала Леву, стараясь понять не только то, о чем он говорил, но и то, о чем умалчивал. Она по глазам видела, что он думал о чем-то другом, говорил о себе, а, наверное, думал и о ней, и о том, как им теперь жить. И это вновь вызвало в ней протест: «Почему он считает вправе решать ее жизнь?» И Раино желание, чтобы сейчас все разрешилось — кто для нее этот человек? — стало отодвигаться, тускнеть. Она поняла, что, пока здесь нет другой стороны — Олега, ничего не может решиться. И Рая тут же подумала: наверное, боязнь за свое будущее, страх за детей толкнули ее на этот преждевременный разговор с Левой. Не надо ничего торопить. Как оно идет, так пусть и идет.