— И надолго такое бывает?

— Иногда на несколько месяцев, иногда на всю жизнь, — пожала плечами Вивиен.

— Но как эти карты вообще работают? — спросил Сареф, когда они вышли из камеры, и Вивиен заперла её на ключ, — на них ничего не было, я же видел.

— Кстати, а попробуй, — Вивиен неожиданно снова выхватила карты из кармана и поднесла одну к лицу Сарефа, — что ты видишь?

Сареф внимательно вглядывался в карту. Но спустя 20 секунд ему это надоело, и он хотел было отвернуться… как вдруг он моргнул, и на карте на доли секунды обозначились чёткие штрихи крайне странного рисунка.

— Что за чушь, — сердито сказал Сареф, — какая-то… гусеница на облаке.

— Неплохо — с первого раза увидеть, — Вивиен одобрительно кивнула, после чего убрала карты в картонный коробок и неожиданно бросила его Сарефу, — хочешь — потренируйся. Полезно для концентрации. Не волнуйся, у меня есть ещё.

— Ладно… спасибо, — растерянно поблагодарил её Сареф.

— Ко второму пойдёшь сегодня? — осведомилась Вивиен.

— Да, разумеется, — кивнул Сареф.

— Только с ним особо не спеши, — хмыкнула Вивиен, — слишком хлопотно будет сразу двоих за день выхаживать.

Мельком Сареф подумал, что на этот счёт можно было особо не переживать. Ильмаррион сказал, что Сфайрату предстоит пробыть в этом облике 3 месяца — значит, так оно и будет. И всё же, если у него есть возможность облегчить страдания дракона, который, если по совести, сейчас страдает из-за него — он должен ею воспользоваться. И, если говорить откровенно, то сейчас это был для него самый надёжный крюк, который удерживал его в клане Айон. Потому что даже если бы сейчас Сарефу дали возможность уйти, но при этом бросить Сфайрата, который вполне имел все шансы остаться в таком состоянии навсегда… по его вине… он бы ею не воспользовался. Это было бы таким же предательством, каким было бы согласиться на сделку Мёртвого Короля воров и отдать ему куклу с Анейрашем внутри. После этого он бы сам себя перестал бы уважать…

После этого жизнь Сарефа вошла в стабильную колею. Смирившись с тем, что ему неизбежно придётся провести какое-то время в клане Айон и собираясь извлечь из этого все возможные выгоды, Сареф больше не ощущал себя запертым в клетке. Тем более, что, как бы он ни относился к драконам, и у них было чему поучиться.

Обстоятельно подумав над предложением Ильмарриона, Сареф пришёл к выводу, что на это, определённо, стоит потратить время. И дело было даже не в том, что он хотел задобрить Ильмарриона и получить от него какие-то послабления. Дело было ещё и в том, что для него это — самый настоящий шанс повлиять на молодое поколение драконов. Если наставники Айон были большей частью чёрствыми и равнодушными, то он вдвойне мог повлиять на учеников.

Потому что он их сейчас прекрасно понимал. Он сам прошёл через период одиночества и осознания своей ненужности и никчёмности. И вылилось это в то, что единственному человеку в этом мире он был готов простить всё, что угодно, и продолжал любить её. Даже несмотря на прямое предупреждение Йохалле о том, что Мимси стала опасна, и ей больше нельзя доверять, он всё равно не мог злиться на неё или видеть в ней врага.

Так почему бы ему самому не поступить точно так же? Если уж Ильмаррион с поистине ослиным упрямством удерживает его на территории своего поместья — надо этим пользоваться! Совсем немного стараний, заинтересованности и поддержки молодым драконам — и кто знает, как эти связи выстрелят через 5, 10, 20 лет, когда они займут места своих отцов и возглавят свои Дома?

Поэтому всего через 3 дня (чтобы не показаться подозрительным) Сареф передал Ильмарриону своё согласие на обучение молодых драконов. Правда, магистр, всё-таки будучи не дураком, заявил, что его тренировки с юными драконами будут совместными с другими наставниками. Естественно, оставлять его с юными учениками один на один никто не собирался. Формально это было продиктовано желанием обезопасить учеников, ведь в нём до сих пор могла взбунтоваться кровь Чёрного Молоха, но, конечно же, Ильмаррион и сам понимал, какие будут последствия, если Сареф перестарается во время тренировок.

Да что уж там говорить, если Сареф в своём возрасте умудрился обзавестись связями и среди высшей знати тёмных эльфов, и в кланах гномов, то оставлять его наедине с учениками, на которых он, очевидно, уже произвёл немалое впечатление, попросту неразумно. Впрочем, Сарефа это мало смутило. Напротив, если ученики смогут наглядно увидеть разницу между ним и прочими драконьими наставниками — это лишь укрепит эффект, на который он рассчитывает. Ну и, само собой, он так же взял с Ильмарриона слово, что его хилереми не будет угрожать на территории поместья никакая опасность.

И вот, наступил день зимнего солнцестояния. Самый короткий день в году. Сегодня Энгрей позволил Сарефу выспаться ещё на полчаса позже сверх обычного часа, который Сареф уже привык досыпать в обход стандартного расписания драконов. И, несмотря на внутренний стержень и чётко сформированные для себя цели, которых Сареф собирался достичь за это время, он всё равно ощущал грусть и пустоту. Он помнил, как этот день праздновали демоны. Как они были открыты, веселы, не стеснялись выражать свои эмоции и гордиться своими достижениями. А здесь… Сареф почти что предвидел, что здесь всё будет иначе. Само собой, его заранее предупредили, что он обязан присутствовать на общем пиру, и никакие отговорки не принимаются.

Но было и другое. Сарефу так и не дали возможности пообщаться с Махиасом после того, как он пришёл в себя. Через два дня, когда Сареф пришёл навестить Сфайрата, Вивиен Вааг сообщила ему, что Махиас покинул поместье. С одной стороны, Сареф был этому рад. Значит, Махиас прекрасно понял, как с ним здесь обстоит дело. Если уж в первый раз за несколько вопросов и излишние эмоции его отправили сидеть в подземелье в облике зверя на несколько месяцев, то неизвестно, что с ним сделают во второй. И потому ему, очевидно, надо было уносить отсюда ноги, пока он вообще жив. Но какой-то детский эгоистичный уголок души Сарефа всё равно ощущал отголосок обиды от того, что Махиас так и не поговорил с ним. Хотя разумом он отлично понимал, что здесь, в поместье, под постоянной прослушкой, никакого толкового разговора бы не вышло.

В итоге Сареф надеялся, что Махиас найдёт Йохалле и остальных, и они помогут ему. Это был бы идеальный вариант, потому что Махиас был кладезем ценной информации, а после того, что он узнал, и что с ним Ильмаррион за это сделал, дракон должен был утратить всякую лояльность к своему клану. Так что в итоге Махиас был куда больше в плюсе.

Лёжа в своей постели, Сареф думал обо всём этом, готовясь к предстоящему дню. Потом, понимая, что надо вставать самому, пока Энгрей не начал ему «помогать», поднялся и оделся. Его телохранитель, как обычно, дремал в своём излюбленном кресле. Но едва Сареф на него взглянул, как он тут же открыл глаза.

— Ну, ты и горазд поспать, — фыркнул он, — обычно вольные ходоки придерживаются куда более плотного графика.

Сареф привычно пропустил эти насмешки мимо ушей. Хотя бы потому, что он отлично знал: если будет нужда и важное дело — он месяц сможет обходиться с минимальным графиком сна, Хим ему это обеспечит. А здесь, в поместье Айон, где ему было почти нечем заняться, какой смысл подрываться с самого утра?

Оглядывая Энгрея, Сареф неожиданно заметил у него на груди необычный значок в виде чёрной розы.

— А это… зачем? — спросил он, указав на странную брошь.

— Памятный знак, — ответил Энгрей, казалось, ждавший этого вопроса.

— Понятно, — пожал плечами Сареф, поднимаясь с постели и подходя к зеркалу.

— Даже ничего не спросишь? — поинтересовался Энгрей.

— Обычно памятные знаки — это очень личные вещи, — ответил Сареф, — не имею привычки без спроса лезть другим в душу.

— Когда я, да и многие другие были мелкими, у нас была повариха по имени Нэн, — спустя пару минут молчания сказал Энгрей, — она очень любила этот день. И всегда готовила нам много вкусностей. До сих пор помню её праздничные лепёшки с крабовым мясом. И по вечерам мы у неё часто собирались, она нам сказки рассказывала. И она всегда носила на себе один и тот же фартук. Светло-синий, с чёрной розой. Так что это — в память о ней.