Но когда я окидываю взглядом окружающую меня обстановку, я останавливаюсь. Вместо того чтобы лежать на улице возле башни Лейк-Пойнт, я, кажется, нахожусь в кровати, тем не менее, на больничной койке. И вдруг настойчивый писк обретает смысл. Если подумать, он удваивается по мере того, как я пытаюсь сесть.

— Илья, — шепчет голос ангела, заставляя мое сердце замирать, а кардиомонитор хаотично трепетать. И вот Уитни рядом со мной, ее руки тянутся ко мне, на ее лице запечатлено беспокойство. — Не пытайся двигаться, — умоляет она, и ее пальцы находят мои плечи, когда она поддерживает и направляет меня обратно к моим подушкам.

Ее мягкое прикосновение побеждает мою мимолетную мысль, что она на самом деле может быть каким-то призраком, наблюдающим за мной — призраком Уитни, потому что я, по сути, опоздал. Но я должен быть уверен, и я хватаю ее руку, когда она покидает мое плечо, сжимая ее между своих ладоней, когда я чувствую ее твердое тепло. Я разминаю ее ладонь, черпая утешение из самых настоящих сухожилий, мышц и костей.

— Ты как, любимая? — Выдыхаю я, и ее свободная рука тянется вперед, чтобы обхватить мое лицо.

Я закрываю глаза и накрываю ее руку своей, прижимая ее ладонь к своему лицу.

— С тобой все в порядке. — Говорю я, чтобы увериться в этом факте, а также подтвердить его.

— Я в порядке, — обещает она, ее бедро легко опускается на угол моей кровати, а ее большой палец слегка гладит мою щеку. — Ты напугал меня до чертиков. Но я в порядке.

Я издаю гортанный смешок, а затем вздрагиваю, мои глаза резко закрываются, когда моя спина спазмируется, а ребра болят, зажигая мое тело и напоминая мне, что в меня стреляли.

— Тсс, прости. Мне не следует дразнить тебя сейчас. Постарайся не смеяться.

— Тебе легко говорить. Я не могу сдержаться, когда каждое второе предложение из твоих уст — это идеальное сочетание сарказма и жестокой честности. — Я открываю глаза и смотрю на прекрасное лицо Уитни. Не думаю, что умирающий от жажды мужчина мог бы пить более жадно, чем я сейчас, глядя на нее. По ее опухшим глазам и фиолетовым теням под ними ясно, что она плакала и, если мне нужно было угадать, пыталась уснуть в больнице. — Что случилось?

— Ну, что ты помнишь последнее? — Спрашивает она, ее тон болезненно уязвим.

— Я помню все, — яростно уверяю ее. — До того момента, как меня подстрелили.

Облегчение заливает ее лицо, и Уитни наклоняется вперед, чтобы легко поцеловать меня в губы. Я отчаянно хочу схватить ее за лицо и яростно поцеловать, но это должно подождать. Мне нужно знать, как обстоят дела, и убедиться, что Уитни в безопасности.

— Ты принял восемь пуль за меня, — выдыхает она, ее голос наполняется удивлением, а глаза стеклянные от непролитых слез. — А потом ты просто упал. Ты терял так много крови, и я просто не знала, что делать. Я думала, что ты можешь быть мертв и… когда приехала скорая, я не могла вынести мысли о том, чтобы выпустить тебя из виду, поэтому я поехала с тобой. Они латали тебя, а потом… — Уитни замолкает, и по ее щеке стекает одинокая слеза.

Меня убивает видеть ее такой расстроенной, и мое сердце переполняется новой любовью и признательностью к моей женщине — за то, что она могла так глубоко заботиться о таком мужчине, как я. Подняв руку, я смахиваю слезу с ее мягкой кожи, и Уитни закрывает глаза.

Она облизывает губы и с трудом сглатывает, приходя в себя. Затем она продолжает дрожащим голосом.

— Твое сердце остановилось. — Ее глаза встречаются с моими, и эмоции в них говорят мне, насколько она была напугана. — Ты умер. Им пришлось трижды ударить тебя током, чтобы снова запустить его, — выдыхает она.

Взяв ее руку в свою, я провожу губами по ее костяшкам, пытаясь облегчить боль в ее выражении лица. Ее губы смягчаются в маленькой грустной улыбке.

— У тебя сломано несколько ребер, и две пули пробили твое левое легкое. Ты потерял много крови, но, к счастью, пули не задели ничего другого жизненно важного. Им удалось стабилизировать твое состояние и провести операцию по удалению всех пуль. Некоторое время все было на грани. Они действительно не были уверены, что ты выживешь… — Уитни качает головой, ее глаза опускаются в пол.

— Что стало с людьми, которые стреляли в нас? Кто-нибудь пришел за тобой или…

Уитни качает головой, и я немного расслабляюсь.

— Николо пришел в больницу с Аней, и когда он узнал, что они напали на тебя на территории Маркетти, он немного сошел с ума. Думаю, он связался с твоими людьми и выследил машину, полную стрелков. — Язвительность в тоне Уитни удивляет меня, и огонь загорается в ее глазах, когда удовлетворение появляется на ее лице. — Они мертвы… все до единого и, судя по тому, что говорит Николо, они умерли очень мучительной смертью.

Моя свирепая девочка. Боже, храни мужчин, которые столкнутся с ее гневом, потому что они не найдут от нее пощады. Мне это в ней нравится. Она не боится разорвать кого-то на части и наслаждается этим, если они причинят ей боль.

Облегчение знать, что Николо предпринял такие быстрые действия, как бы удивительно это ни было, но он готов работать с моими людьми, чтобы выполнить работу. Должно быть, он был очень убедителен, чтобы заставить их сплотиться вокруг него. Но меня беспокоит, что я мог быть так уверен, что с Темкинской братвой покончено, а они всего день спустя застрелили меня на улице. Это меня беспокоит. Я начинаю думать, не похожи ли они на гидру. Отруби одну голову, и две другие вырастут снова. Но теперь мне не нужно беспокоиться об Уитни, хотя она и выглядит почти хрупкой из-за стресса, который она испытывала в последнее время… ну, я не знаю, сколько дней.

— Как долго я отсутствовал?

— Почти неделю.

Тревога в ее голосе заставляет мою грудь болезненно сжиматься. Я провожу пальцами по темным прядям волос у ее виска, и она наклоняется к контакту.

— Ты вообще спала? — Мягко спрашиваю я. Я уже подозреваю ответ, но мне хочется знать, сколько она пережила, пока я лежал здесь, бесполезный, по-видимому, на пороге смерти.

Милый румянец окрашивает щеки Уитни, когда ее взгляд смущенно опускается.

— Аня заставила меня пойти домой в первую ночь, чтобы принять душ и переодеться в чистую одежду, но с тех пор я сплю здесь, просто надеясь, что ты проснешься. Я не хотела, чтобы ты был один, когда ты проснешься. — Ее пальцы смущенно теребят мое одеяло. — Ты был готов умереть за меня. Казалось, это меньшее, что я могла сделать.

Я больше не могу сдерживаться. Схватив Уитни за руки, я притягиваю ее к себе, готовый целовать ее до потери сознания. Крик боли, вырывающийся из нее, останавливая меня, и я тут же отпускаю ее, беспокоясь, что я сделал что-то, что причинило ей боль.

— Что…?

— Мне, э-э… возможно, пришлось наложить несколько швов, — признается она. — Одна из пуль просто задела меня. — Она стягивает рубашку через плечо, обнажая небольшой кусочек марли.

Я ненавижу, что она получила травму из-за меня, даже если это была всего лишь царапина.

— Мне жаль. Я не…

— Тебе лучше не пытаться извиняться за то, что ты не смог поймать девятую пулю за меня, Илья Попов, — ругается Уитни.

Я не могу остановить смех, который вырывается из моей груди, и он быстро стихает до стона.

— Не смейся, — командует Уитни, приближаясь ко мне и осторожно наклоняясь еще дальше на кровать. Ее губы на секунду зависают над моими, а затем она сокращает расстояние, прижимаясь к моим и снова пробуждая во мне сильную потребность.

Я целую ее яростно в ответ, прижимаясь губами к ее губам, показывая, как много для меня значит то, что она согласилась вытерпеть сон в больничном кресле целую неделю, чтобы убедиться, что со мной все в порядке. Я отпускаю ее только тогда, когда мое проколотое легкое начинает кричать о нехватке воздуха.

— Я приму столько пуль за тебя, сколько нужно, чтобы убедиться, что ты в безопасности, столько раз, сколько это будет необходимо, — хрипло говорю я.

Слезы снова наворачиваются на ее глаза, когда они встречаются с моими.