УИТНИ

В течение следующих нескольких недель я нахожусь в путанице эмоций, что заставляет меня чувствовать себя слабой и уязвимой. Я не могу выкинуть из головы образ Николо, вытаскивающего Аню из комнаты. И все же, это каким-то образом кажется поворотным моментом в их борьбе. Я бы не сказала, что Аня выглядит счастливой. В ее голубых глазах всегда была глубокая печаль, которая только усилилась из-за насилия со стороны Николо. Но в последние несколько раз, когда я спрашивала, как она держится, Аня говорила, что все становится лучше. Что она чувствует, что Николо, возможно, даже как-то меняется. По крайней мере, он меняет то, как он к ней относится. Надеюсь, это означает, что он устал от нее и скоро уберет свои когти, но что-то в том, как Аня говорит о нем, заставляет меня не быть уверенной, что свобода от Николо — это все еще то, чего она хочет.

Вдобавок ко всему, мои чувства к Илье было трудно контролировать с той ночи, когда он держал меня в своих объятиях. Мы больше об этом не говорили. Не о сцене с Аней, не о бесцеремонным способе Николо выдворить мою подругу из комнаты, и не о нежной заботе, с которой Илья обращался со мной. Мы вернулись к тем же экстравагантным свиданиям и сексу по контракту, и Илья кажется почти более далеким, чем когда-либо, но я нахожу, что мне приходится много работать, чтобы оставаться объективной по отношению к нему.

Под его холодной, отстраненной внешностью я увидела более мягкую сторону Ильи, которую я видела только проблеском, когда он говорил о своей сестре. И то, что он обращался со мной так по-доброму, когда я чувствовала, что расползаюсь по швам, оставило меня в состоянии глубокого замешательства. Я бы не назвала это любовью, я вообще не верю в эту концепцию. Но теперь, когда я думаю об Илье, моя грудь наполняется глубокой болью, которая мучительно пульсирует, и единственное облегчение, которое я могу найти, это когда я снова рядом с ним.

Единственное, что, похоже, идет у меня сейчас правильно, это то, как складывается мое выступление с Трентом. Мы каким-то образом нашли своего рода симпатические отношения, в которых Трент позволяет мне думать обо всем, и теперь, когда я научилась отключаться от него, я обнаружила, что наше время, проведенное вместе в танце, удивительно синхронно. Это мышечная память, и мы оба так хорошо знакомы с движениями друг друга после месяцев изнурительных тренировок, что мне даже не нужно думать об этом, когда я тянусь к его руке в знак поддержки. И каким-то образом это самое озадачивающее из всего. Почему, когда вся остальная моя жизнь, кажется, балансирует на острие ножа, мой танец внезапно обретает идеальный смысл? Я не знаю, но я возьму то, что смогу получить.

И вот однажды в понедельник Аня появляется на нашем хореографическом занятии как раз к разминке, и ее прибытие потрясает меня до глубины души. Она выглядит так, будто кто-то выбил из нее всю дурь, несмотря на ее попытки скрыть синяки макияжем. Она тайком пробирается в класс, опустив глаза и частично прикрыв лицо шарфом, словно пытаясь скрыть свое присутствие до начала занятия. Но ее разбитая губа и багровый синяк вдоль левой скулы выделяются, как фары полицейской машины, ревущие на виду у всех.

Вскакивая со своего места на коврике, я оставляю Трента на середине предложения, когда направляюсь к своей подруге. Я добираюсь до нее как раз в тот момент, когда она засовывает шарф в сумку и прячет его в нишу.

— Что случилось? — Ахаю я, хватая Аню за запястье и поворачивая ее лицом к себе.

Из ее губ вырывается шипение боли, и я опускаю взгляд и вижу натертые круги синяков на ее запястьях, говорящие мне, что кто-то связал ее слишком туго и не той веревкой.

— Что сделал этот больной ублюдок — Требую я, и мои мысли мгновенно возвращаются к Николо Маркетти. Он единственный, кто мог причинить вред этой прекрасной девушке.

Глаза Ани расширяются от шока, и она шикает на меня, оглядывая комнату, чтобы посмотреть, не обращает ли на нее внимания кто-нибудь еще. Затем она берет меня за руку и тянет в коридор, подальше от наших сверстников.

— Мне плевать на то, что я говорила раньше о том, что ты выдержишь и найдешь кого-то хорошего, когда Николо устанет от тебя, — яростно шепчу я. — Он чудовище, раз думает, что может вот так на тебя наложить лапу. Я натравлю Илью на этого садистского ублюдка и заставлю его отрезать ему яйца. — И если Илья больше заботится о своем дурацком союзе, чем о моей подруге, то я сама кастрирую Николо, но ему это не сойдет с рук. Я так полна ярости, что могу просто убить этого наглого ублюдка.

— Уитни, тссс, успокойся, — умоляет Аня, ее лицо бледнеет. — Николо этого не делал.

— О, точно. Я ошиблась. Ты, наверное, упала с лестницы, — огрызаюсь я. Мне нужно взять себя в руки. Я не могу злиться на Аню из-за этого, даже если она пытается защитить своего обидчика.

Аня фыркает, и по какой-то причине это немного успокаивает меня.

— Нет, это определенно все сделал псих, но это был не Нико. Вообще-то… если бы не он, я бы сейчас была мертва.

Это меня затыкает. Из всех вещей, которые я ожидала услышать от нее, это было не то. Но мое лицо, должно быть, показывает миллион вопросов, проносящихся в моей голове, потому что Аня спешит объяснить.

— Мы с Николо должны были пойти на свидание в эти выходные. Но меня похитили сыновья какого-то недовольного бывшего сотрудника. Я… возможно, плюнула в лицо одному из них, и он ударил меня. — Говорит она, указывая на свою ушибленную щеку. — Они затащили меня на заброшенный склад, связали и угрожали пытками.

Она судорожно содрогается всем телом, когда произносит это вслух, и я инстинктивно тянусь, чтобы взять ее за руку.

— Я была… так напугана, — бормочет она. — У них были всевозможные ножи, и они говорили о том, чтобы порезать мне лицо. На мгновение я подумала, что он собирается отрезать мне один палец, но он и собирался. — Аня поднимает руку, чтобы осмотреть свои пальцы, как будто она все еще немного удивлена, обнаружив на своей руке все пять.

Мой живот скручивает от беспокойства, когда я слышу ее ужасную историю.

— А потом там появился Николо. Он… он убил их всех.

— Всех? — Спрашиваю я.

— Ну, братьев и их телохранителей, которые меня удерживали. Они устроили перестрелку прямо вокруг меня. И я была так уверена, что умру. Но потом все закончилось, и Николо освободил меня. Он был так нежен со мной. Он сам пришел за мной, хотя у него полно мужчин, которые могли бы сделать это для него. — Ее голос меняется на чудесный тон. — А потом он отвез меня домой. Он вымыл меня и заставил меня чувствовать себя в такой безопасности и тепле и… — Объяснение Ани обрывается, когда она тяжело сглатывает, закрывая глаза.

— Что? — Выдыхаю я, мое сердце колотится в моей грудной клетке.

— Я влюбилась в него, — выдыхает она, ее признание кажется почти болезненным.

Мой живот скручивается, когда я узнаю страх в ее заявлении. Я вижу по всему лицу Ани, что она сильно и быстро влюбилась в Николо, и судя по звуку, где-то в их спорных отношениях Николо тоже влюбился в Аню.

Я почти могу простить Николо за все ужасные вещи, которые он сделал с Аней и Фином, потому что он спас жизнь моей лучшей подруги. Я могу только надеяться, что это станет поворотным моментом в его отношении к ней. Потому что выражение лица Ани говорит мне, что она уже прошла точку невозврата. Она не оставит его.

— Дамы, вы опоздаете. — Замечает профессор Мориари, подходя к двери в наш класс. — И судя по всему, вы еще не закончили растяжку… — Когда его глаза всматриваются в лицо Ани, его слова запинаются, и его холодное выражение лица сменяется беспокойством. — Все в порядке? — Спрашивает он.

— Да, я в порядке, — уверяет его Аня, и ее щеки краснеют. — Я… попала в аварию в эти выходные. Но на самом деле я в порядке.

— Ну, если вам нужно взять выходной, я пойму. Не стоит перенапрягаться, если вашему телу нужно время, чтобы восстановиться.