Через несколько секунд они отвечают потоком многозначительных эмодзи, за которыми следует ехидное «Я бы тоже бросила вас, сучки, если бы это означало жаркий секс по возвращении домой с русским красавчиком». Не делайте ничего, чего бы я не сделала! Вскоре следует несколько подмигивающих эмодзи, и я фыркаю, прежде чем положить телефон обратно на комод и снова выйти к Илье. У меня такое чувство, что сегодняшний вечер будет не таким, как представляла себе Тэмми. Илья, кажется, зол. Больше, чем я когда-либо видела.

Когда я снова вхожу в гостиную, Илья выглядит так, будто он снова обрел самообладание, и он выжидающе смотрит на меня.

— Хочешь поговорить об этом? — Мягко спрашиваю я, садясь рядом с ним на диван и подгибая под себя босые ноги.

Этого достаточно, чтобы шлюзы открылись.

— Иногда Бьянка может быть такой раздражающей. Она упрямая и безрассудная, она не слушает ни слова из того, что я говорю, хотя я даю ей все, о чем она когда-либо просила. Я плачу за ее колледж, ее машину, ее одежду, ее квартиру, и все, о чем я прошу, — чтобы она уважала меня достаточно, чтобы делать то, что я говорю. Я не вмешиваюсь постоянно в ее жизнь. Я почти никогда не говорю ей, что делать! Она обещала мне, что не будет рисковать понапрасну, когда я предупредил ее об опасностях посещения Роузхилл, и вот она, нагло игнорирует свое обещание.

— Что такого опасного в Роузхилл? — Спрашиваю я, удивленная горячностью тона Ильи.

— Это прямо в центре территории Маркетти! Они практически владеют колледжем и финансируют большую часть танцевального отделения, — рычит он, его ноги подпрыгивают, когда его локти снова оказываются на коленях.

— О. Точно. И… они? — Имя кажется знакомым. Кажется, я ходила на занятия с парнем по имени Николо Маркетти. Насколько я помню, он производил впечатление настоящего придурка, но больше я о нем мало что знаю, уж точно не о его семье.

— Они мафия. Часть старой итальянской семьи, которая давно имеет корни в Чикаго. И они почти владеют северной частью города, так что присутствие Бьянки здесь и мое, если на то пошло, приемлемо только до тех пор, пока так говорят Маркетти. Как сестра главы Братвы, пересечение ею границы на территории мафии, может легко быть истолковано как неуважение, даже агрессия, и это может привести к тому, что кого-то из людей застрелят — как моего отца.

Мои глаза расширяются, когда я на мгновение онемеваю от слов Ильи. Я помню, как он рассказывал мне, что стал паханом, когда его отца убили из-за территориального спора, но Илья никогда не вдавался в подробности об этом. Он никогда не упоминал об этом после нашей первой ночи вместе, и внезапно я сгораю от любопытства, желая узнать больше.

— Маркетти убили твоего отца? — Спрашиваю я, затаив дыхание.

— Нет. Если бы они это сделали, я бы стер их с лица земли, как я сделал с Братвой, которая его застрелила. Но Маркетти — грозная семья. Они намного сильнее змей, убивших моего отца, и война с мафией была бы гораздо более кровавой.

Волосы на затылке встают дыбом от того, как холодно и по существу Илья говорит о смерти и насилии.

— Они непредсказуемы и опасны, и союз моей Братвы с ними шатается уже несколько десятилетий. Лоренцо Маркетти такой же злой, как и все, и я бы не стал исключать, что он может обидеться на меня и мою сестру, пересекающих границы, если это каким-то образом отвечает его интересам. Наши территории опасно близки, что только усиливает напряженность. Было рискованно позволять Бьянке посещать Роузхилл изначально, поэтому я дал ей разрешение, четко понимая, что она должна держать голову опущенной и избегать разжигания любых потенциальных конфликтов, которые могут закончиться войной за территорию. А сегодня я узнал, что она проводит время с близнецами Маркетти! Принимает их у себя дома, как обычных студентов колледжа! Эти мальчики опасны вдвойне, потому что я не думаю, что они достаточно взрослые, чтобы понимать вес своего имени. Она играет с огнем, и я не могу решить, то ли ей нравится кайф, то ли ей просто нравится меня злить.

Теперь я понимаю, почему он так расстроился, когда я сказала, что собираюсь сегодня вечером танцевать с близнецами. Вероятно, его мысли сразу же обратились к Маркетти. Я отбрасываю эту мысль, когда Илья встает с дивана и начинает мерить шагами стену окон, выходящую на набережную озера. Я провожаю его взглядом, потрясенная волнами его гнева.

— А дружба с близнецами Маркетти не поможет укрепить этот союз? — Мягко предлагаю я, пытаясь рассеять его гнев на сестру.

Илья проводит пальцами по своим густым кудрям и поворачивается ко мне, его темные глаза задумчивы.

— Может быть. Но рисковать не стоит. Лоренцо Маркетти слишком непредсказуем. Его старшего сына, Николо, я не знаю достаточно хорошо, чтобы оценить, может ли он быть активом или обузой. И из того немногого, что я наблюдал за близнецами, они беспечны и молоды, и с одинаковой вероятностью могут случайно наткнуться на мину, как и безопасно ее обезвредить.

Из того, что я наблюдала за Николо, я бы не рассчитывала на то, что он сможет как-то помочь делу Ильи. Его собственные интересы, похоже, на первом месте. Я начинаю понимать, почему Илья так расстроен. Но более того, когда он снова садится рядом со мной на диване, я поражаюсь тому, насколько открыто он высказывает свои опасения.

Обычно мы не говорим о его делах, с тех пор как он впервые выдвинул свое предложение. В тот вечер он проявил себя довольно прямолинейно, чтобы я знала весь масштаб того, во что ввязываюсь. Но Илья старался избегать личных подробностей в течение года, что я его знаю.

И все же сегодня вечером он кажется почти уязвимым. То, как он снова проводит рукой по волосам, дергая за корни, напоминает мне о моей нервной привычке грызть ногти. Я внезапно осознаю, что уже давно не грызла ногти до полного исчезновения, с тех пор, как в моей жизни появился Илья. Он забрал у меня тревогу, которая раньше мучила меня, и я хотела бы, чтобы я могла что-то сделать, чтобы облегчить его смятение.

Я вижу проблеск боли, которую Илья несет от того, что так неожиданно потерял отца. И под его кажущимся гневом на сестру я обнаруживаю его скрытую любовь к Бьянке, его заботу о ее благополучии, несмотря на то, как он всегда был непреклонен в том, чтобы не формировать привязанности.

Не задумываясь, я выпаливаю вопрос, который терзает меня в глубине души:

— Смерть твоего отца заставила тебя точно решить, что ты не хочешь нормальных отношений?

Илья резко смотрит на меня, в его глазах проглядывается удивление.

— Нет, хотя я и усвоил этот урок от отца, это произошло задолго до его смерти. Видишь ли, мой отец знал, что такое любовь. Он женился на моей матери из-за нее, а потом потерял ее. Она умерла молодой, убитой одним из его людей, который оказался предателем, и ее смерть почти сломала его. Мне было всего пять лет в то время, и то, что мой отец — сильный, могущественный человек, был таким разрушенным, потрясло меня. И однажды он вызвал меня в свой кабинет и предупредил, что мужчины в нашей семье не могут позволить себе роскошь эмоций, таких как любовь. На нас лежит большая ответственность как на лидерах нашей Братвы. После этого это была вращающаяся дверь из женщин, с которыми мой отец прекращал видеться, как только они беременели.

Мое сердце сжимается при виде пятилетнего Ильи, потерявшего мать и наблюдающего, как его отец разваливается. Насколько же потерянным он, должно быть, себя чувствовал.

— Что… случилось с женщинами, которые беременели? И их детьми? — Осторожно спрашиваю я, боясь узнать ответ, так как у меня сложилось впечатление, что Бьянка — его единственная сестра.

— Мой отец платил за то, чтобы они все жили раздельно, и чтобы ему не пришлось их знать. Я потерял счет своим единокровным братьям и сестрам, которых я даже никогда не видел.

Это почти облегчение.

— Чем Бьянка отличается? — Спрашиваю я.

Снисходительная ухмылка расплывается на лице Ильи, первая улыбка за вечер.