«Мы были правы! Он чудовище!»
«Чудовище!»
«Недостойный!»
Казалось, тысячи голосов звучали в его голове. Казалось, разливается по венам адово пламя, — пламя, что было его приговором, и пламя, что было его единственной защитой. Казалось, вновь и вновь проваливался он в Бездну, — как это уже было тогда, много лет назад, сопровождаемый голосами людей вокруг.
«Он демон!»
«Он Зло!»
«Ваше Величество, избавьтесь от него!»
«Он новый Карактак!»
«Такова твоя натура…»
— Ты ничего не знаешь о моей натуре!
Всего секунды боролся он с нахлынувшими образами, но вернувшись в настоящее, обнаружил, что Линетта пятится от него в испуге. Она боялась его, боялась смотреть в проклятые демонские глаза. Даже она… Та, что когда-то вселил в него надежду. Надежду, что в целом мире есть хоть кто-то, кто, глядя на него, не увидит отродье Зверя и нового Карактака. Ведь когда-то так и было.
Но те времена остались в далеком прошлом. В далеком, невинном детстве.
Но есть ли детство у того, кто познал войну?..
— Ударишь меня? — спросила Линетта.
И Ингвар почувствовал, что именно этого хочет бушующая в нем Тьма. Смять её и подавить. Овладеть ею, сделать её своей. Чередовать изнасилования и избиения, пока последняя мысль о неповиновении не испарится из этой прелестной блондинистой головки.
Ибо какой смысл сдерживаться, если что бы ты ни делал, все увидят в тебе лишь Тьму? Если нет никакой разницы? Если ты отродье Зла лишь потому что ты таким родился?
Кривая усмешка тронула губы мужчины:
— Спасибо за предложение. Но, пожалуй, воздержусь.
Так было всегда. Улыбайся, кесер Ар’Ингвар. Улыбайся, смакуя вино и яд. Улыбайся, даже когда хочется плакать. Слезы — это фальшь. Попытка манипулировать другими, первая хитрость, что осваивает человек в своей жизни. А твоя хитрость всегда на виду: ведь все знают, кто ты такой.
Демонским глазам нет смысла плакать.
А улыбка… Точнее, язвительная усмешка… Что ж, от нее людям становится легче. Всегда легче, когда видишь то, что оправдывает ожидания. Когда вместо соленой влаги видишь лишь адский огонь. Огонь и вода не слишком-то уживаются.
Унималась буря, и постыдные желания прятались на дно. Постепенно затихали проклятые голоса. Но лишь одно не мог Ингвар исправить никаким колдовством.
Вызванный им страх в небесных глазах Линетты.
Когда жена поспешила покинуть его, какое-то время Ингвар колебался, не стоит ли последовать за нею. Да только не знал он, что может сказать, что компенсировало бы уже созданный эффект или хотя бы не усугубило его. Говорят, что глаза — это зеркало души. Сегодня она заглянула в его глаза, и увиденное испугало её.
Как пугало всякого.
Поэтому подумав, он счел, что лучшее, что он может сейчас сделать, — это дать жене побыть в одиночестве. А сам — закончить то дело, которым занимался, когда она пришла.
— Вытяни руку.
Бритвенной остроты нож надрезал нежную кожу Бреи. Ингвар удерживал её над широкой чашей, куда собиралась вытекающая кровь. Эта девушка была моложе и худосочнее своей предшественницы, поэтому он счел за благо остановиться раньше. В её теле крови было меньше, и момент, когда кровопотеря могла серьезно навредить, наступил бы раньше.
Но тем не менее, на что-то ценного ресурса — крови девственницы — все-таки хватило. Ингвар окунул в чашу свои четки, в которые были сплетены шесть кристаллов постоянно сопровождавших его демонов. Седьмая, Змея, в данный момент присматривала за Элле на случай, если Джейлес и вправду способен на что-то в колдовстве. Затем Ингвар обильно полил кровью массивный кристалл демона-коня: из-за огромных размеров звериной формы тот не мог расходовать энергию экономно. Однако был крайне полезен: хотя были в конюшнях Ингвара и обычные лошади Тварного мира, не могли они с такой скоростью доставить его в отдаленные места или пронести огненным вихрем сквозь поле боя.
Остатки крови девственницы Ингвар собрал во флакончик, который уложил на заблаговременно подготовленный ледник. Замороженная кровь была слабее, чем только что покинувшая тело, но все-таки могла использоваться в колдовстве.
— Выпей это.
Ингвар протянул девушке бокал, пока сам наносил заживляющий бальзам на ее руку и оборачивал её бинтом.
— Что это? — спросила девушка, несмело отпивая, однако.
«Она тоже меня боится», — мелькнула неуместная мысль.
Как будто это не было и так очевидно.
— Красное вино, — ответил мужчина, — Помогает кроветворению. Пока ты обслуживаешь меня, в доме мадам Холли тебе его включат в ежедневный рацион, за мой счет. Правила тебе должны были объяснить: никаких других клиентов, никакой работы на стороне. Никакой личной жизни. Если в какой-то момент они перестанут тебя устраивать, ты должна предупредить мадам Холли, чтобы она подобрала тебе замену.
В отличие от ныне покойного Вин’Хорсы, Ар’Холли не связывалась с рабством, не заманивала девушек сладкими речами и не принуждала работать за еду. Она вела грязный бизнес, но вела его честно, — чем и была симпатична Ингвару на фоне большинства её «коллег». Причины симпатии хозяйки борделя к кесеру были гораздо прозаичнее.
Он банально щедро платил.
— И еще одно, — добавил мужчина, — Никому ни слова о том, что здесь происходило. Для всех я приглашал тебя ради каких-нибудь грязных извращений. Подробности — в меру собственной фантазии. Но если ты хоть кому-то расскажешь, что я брал твою кровь, то проклятая тень явится за тобой и пожрет твою душу.
Проститутка торопливо закивала:
— Я никому не скажу, господин, обещаю! Клянусь Эормуном!
— Не поминай этого имени в моем доме, — поморщился кесер.
Не то чтобы святое имя могло причинить ему какой-то вред.
Но еще одна легенда о себе лишней не бывает.
После того, как проститутка из дома мадам Холли покинула его поместье, Ингвар занялся делами, связанными с её менее удачливыми коллегами. Стоило заметить, что подпольные публичные дома в криминальных районах столицы изрядно так поднялись за время недавней войны. Разоренный Данаан в изобилии снабжал их «персоналом». Кого-то увозили, как трофеи, — те самые трофеи, одним из которых чувствовала себя и Линетта в его доме, — но таких было сравнительно немного. Солдаты предпочитали вывозить материальные ценности и не тратить дефицитную провизию на полонянок; если же кому-то, в основном из дворян, какая-нибудь данаанка приходилась настолько по нутру, чтобы взять ее с собой, то он обычно и брал ее для личного пользования.
Куда больше было беженок. Многие из жителей Данаана бежали от войны, из разграбляемых и сжигаемых селений. Многие считали, что если Данаан проигрывает, то на территориях Аскании должно быть хоть немного лучше.
А оказавшись на чужбине, они быстро обнаруживали, что средства к существованию стремительно подходили к концу. Фактически изолированные от общества, окруженные ненавистью враждебной нации, они не могли даже занять в долг, чтобы продержаться первое время. Им приходилось крутиться так, как могут. В городах Аскании мужчины-беженцы из Данаана готовы были браться за любую, сколь угодно черную и неблагодарную работу.
Что до женщин, то для них, как правило, «работа» была лишь одна.
Никто не называл это рабством: рабство было пережитком Правления Зверя и категорически запрещалось Заветами Эормуна. Беженцы из Данаана становились добровольными работниками.
Именно таких добровольных работников Ингвар ныне выкупал через подставных лиц. Его действия не включали поджогов, убийств, шпионских операций. Хотя демон-ворон и демон-крыса неплохо так помогали собрать информацию, основную работу делало золото.
Золото, которого ему хватало благодаря тому, что его владения фактически не участвовали в минувшей войне.
Первый караван, в который вошли девушки, спасенные Линеттой из «Пляшущей Форели», должен был отбыть сегодня. Постепенно формировался второй, куда вошли бы еще с пару десятков «добровольных работников». Капля в море, на общем фоне.