Я поспешила к горящей куче, которая тлела всего в нескольких футах от меня. Подойдя ближе, я поняла, что моя грязная одежда превратилась в лохмотья. Проклятые нимфы сожгли мои любимые трусики, чёрные кружевные трусики. Я преувеличенно фыркнула, надеясь выразить своё раздражение, но, уверена, никто не услышал.

Я осмотрела местность в поисках меча, надеясь, что его избежала данная участь. Я нашла его наполовину зарытым в листву и закатила глаза. В следующий раз, когда я проведу день с Мирой и Фауной, мне придётся установить очень чёткие границы.

— Я готова, — сказала я Эбену, поправляя меч за спиной, чувствуя себя странным образом завершенной теперь, когда он был на своём законном месте.

— Ты что, нарочно пытаешься меня подразнить?

— Я? Что я такого сделала? Я думала, мы идём прогуляться.

— Это платье… этот меч… ты — воплощение моей идеальной фантазии, — сказал Эбен почти скорбно, как будто вот-вот потеряет что-то драгоценное. Он развернулся на пятках и зашагал в лес, а я последовала следом, не совсем уверенная, как я собиралась преодолеть эту растущую пропасть между нами.

— Ты же знаешь, что от меча мало толку. Я не умею им пользоваться. Может быть, мы могли бы ещё раз встретиться на тренировочных полях? Ты мог бы научить меня, как правильно им пользоваться.

— Если я правильно помню, ты хорошая ученица и быстро учишься. У меня есть одна просьба.

— И какая же?

— Когда ты тренируешься, — ты тренируешься обнажённой.

У меня отвисла челюсть, и я уставилась на него. Он ухмылялся, явно довольный собой. Я тут же ткнула его локтем в бок и рассмеялась, когда он наигранно преувеличил боль от удара.

— Хорошо, хорошо, ты добилась от меня подчинения. Я научу тебя, но одежда необязательна, если ты вдруг передумаешь.

— У меня такое чувство, что у нас не выйдет нормальной практики, если я буду тренироваться голышом.

— Я бы определённо поставил тебе пятерку.

— Бесполезно, — я посмотрела на него из-под полуприкрытых век. — Прекрати пытаться отвлечь меня. Ты обещал мне правду, когда я вернусь. Мы не можем всё исправить сексом. Я хочу от тебя бо̀льшего, чем просто физическое влечение — это лёгкая часть. Мне нужно знать, являются ли мои отношения с Джеймсом для тебя жёстким ограничением…

— Крюк, — поправил он. — Он недостаточно хорош для тебя. Но так ли это на самом деле? Я не могу мыслить здраво, когда представляю вас двоих вместе. Но, возможно, это не имеет никакого отношения к нему, а имеет отношение только ко мне. Он непримирим, носит свою Тьму, как будто это знак почёта, а ты всё равно влюбилась в него. Ревность так глубоко вонзила в меня свои нефритовые когти, что я ничего не вижу. Я пытаюсь быть таким, каким ты хочешь меня видеть, и я в ужасе от того, что если бы ты по-настоящему узнала меня, тебе бы не понравилось то, что ты видишь…

— Я хочу узнать тебя. Узнать твои истории, твои секреты, твои страхи. Расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

Эбен почесал затылок, выглядя явно смущённый тем, какой оборот принимал этот разговор.

— Давай, — сказала я, — дай мне что-нибудь. Ты так много знаешь обо мне, а я ничего не знаю о тебе.

— Хорошо, я дам тебе кое-что настоящее, но тебе это может не понравиться, когда ты это услышишь.

Я остановилась и повернулась к нему лицом. Это заслуживало моего пристального внимания.

— Я не хочу влюбляться в тебя.

После этого заявления он сделал паузу, и я буквально почувствовала, что моё сердце перестало биться и в любой момент может выскочить из груди.

— Я не хотел, чтобы ты приходила сюда. Я даже пытался помешать этому. До того, как я встретил тебя, я уже ненавидел тебя. Ненавидел то, что ты значила для Пэна. Я нутром чуял, что всё изменится. Но ты всё равно появилась тут, и всё разлетелось вдребезги в тот момент, когда ты поцеловала меня под дождём. Вся моя решимость улетучилась. Я был связан с тобой тем самым первым поцелуем, и я чертовски это ненавидел. За всю мою жизнь из любви никогда не выходило ничего хорошего. Это было оправдание, прикрывавшее все те мерзкие вещи, которые он… — Эбен замолчал на полуслове, осознав, что теряет бдительность. Он прочистил горло, и я почувствовала, как он снова отдаляется от меня.

— Пожалуйста, продолжай.

— Я всё равно влюбляюсь в тебя, Гвен. Я пытался этого не делать, но вопреки здравому смыслу… я здесь. Я не в состоянии оставить тебя в покое. Но меня преследует мысль, что я заслуживаю наказания за эти мысли. Что, возможно, я вообще тебя не заслуживаю.

— То, что ты боишься любви, не значит, что ты её не заслуживаешь.

— Единственная любовь, которую я когда-либо знал, была жестокой.

— Ты можешь рассказать мне, что произошло?

— Неверленд окутала своими чарами мои воспоминания, но я иногда могу заглянуть сквозь щели. Я думаю, что некоторые воспоминания настолько прочно укоренились в нашем сознании, что никакое время или магия Неверленда не смогут избавить нас от них.

Он глубоко вздохнул, прежде чем продолжить:

— Моя мать умерла, когда я появился на свет, и мой отец наказывал меня за это каждый божий день моей жизни.

Я почувствовала, как от его признания у меня на глаза наворачиваются слёзы. В тот момент он выглядел таким юным. Его уязвимость впервые проявилась, когда он обнажил передо мной свою душу. Никто никогда не предупреждает вас о том, как реагировать или что вы должны говорить в такие моменты, но я знала, что меньше всего Эбен хотел бы моей жалости. Я продолжала слегка давить на него, надеясь, что он продолжит рассказ.

— Как ты оказался здесь, в Неверленде?

— Пэн не единственный в нашем Царстве, кто может пересечь Завесу. Есть и другие…

— Другие, ты имеешь в виду часовых?

— Часовые кажутся ручными по сравнению с некоторыми из фейри, которые охотятся в нашем мире. Кажется, мы привлекаем отбросы Вселенной. У них что-то вроде чёрного рынка, где можно обменять магические предметы, услуги, всё, чего бы ни захотелось.

— Как маленький мальчик может найти фейри-отшельника и договориться с ним?

Эбен ухмыльнулся и наклонился, поцеловав меня в висок.

— Пойдём, деревья желаний прямо здесь.

Он решительно прервал разговор, полностью проигнорировав мой вопрос, и потянул меня вперёд. Мы подошли к тому, что казалось стеной из листьев, возвышающейся над нами, сквозь которую невозможно было пробраться. Листья переливались серебром, когда их обдувал лёгкий ветерок.

— Что нам делать дальше?

— Глупышка, неужели ты не помнишь? В Неверленде всё не всегда так, как кажется.

Эбен протянул руку к стене из листьев, легко просунул сквозь, раздвигая завесу из густых ветвей, открывая взору настоящую страну чудес.

— Дамы вперёд, — он жестом пригласил меня в уединённое место. В центре рощи стояли три огромных дерева, их гладкие белые стволы были невероятно высокими. Тысячи ветвей, густо усыпанных листьями, свисали до самой земли, словно плакучие ивы, полностью отделяя нас от остального леса. С ветвей свисали необычные плоды. По форме они напоминали человеческое сердце и были ярко-оранжевыми, резко контрастируя с пышным изумрудным пологом рощи. Мерцание светлячков то вспыхивало, то гасло, создавая тёплую атмосферу в затемнённом пространстве. Яркие бабочки порхали от одной шляпки гриба к другой, оставляя за собой сверкающий след. Я поняла, почему фейри считали это место священным. Это было так прекрасно, что почти казалось нереальным.

— Боже мой, это потрясающе, — я резко обернулась, осматривая всё вокруг.

Эбен стоял, скрестив руки на груди, не обращая внимания на окружающую нас красоту и глядя только на меня.

— Спасибо, что привёл меня сюда. Это самое красивое место, которое я когда-либо видела, — сказала я, проводя пальцем по бархатистой кожуре плодов, свисающих с деревьев. — Что это за фрукт?

— Амброзия. Божественный плод. Известно, что он исцеляет больных, наделяет великой мудростью, расширяет разум… Известно даже, что он является мощным афродизиаком, — он многозначительно приподнял бровь. — Но в основном известно, что он исполняет желания, отсюда и деревья желаний. Но если ты съешь это и Божество не сочтёт тебя достойной, ты смертельно заболеешь.