Савка.

И дыра в заборе наличествует. Забор натуральный, приютский, и дыра в нём видна слабым контуром.

— Чего стал, — шёпот подгоняет. — Давай, там люди ждут. А нам ещё возвращаться. Или ссышь, барчук?

Этот голос я узнаю.

И понимаю, что чего-то пропустил. Чего-то такого, весьма важного. А Савка пыхтит, наклоняется и лезет в эту самую дыру.

— Во, — отвечают ему. — Молодец. А то я ж за тебя поручился!

Метелька в дыру скользит вьюном и, встав на корточки, озирается. А потом указывает куда-то.

— Нам туда. Недалече… не отставай, барчук.

— Савка, что происходит?

— Я… объясню… п-потом… т-тебя долго не было, — Савка, пытаясь не отстать, переходит на бег. Благо, бежать теперь ему легко. А Метелькина размытая фигура скользит впереди. И очевидно, что дорогу мальчишка знает неплохо.

Стало быть, не раз и не два ею пользовался. Да и дыра не сама собой появилась.

— Долго — это сколько. Не гони так, никуда он не денется.

— А…

— Если так возится, то ты ему нужен. Поэтому давай, спокойно. Дорога незнакомая, не хватало, чтоб оступился и ногу сломал. Ты ж мало что видишь.

Кроме Метелькиных следов, что на этой дороге отпечатываются серыми пятнышками. Стало быть, наш дар и на такое способен? Главное, что Савка с полуслова понимает и ступает по этим пятнышкам. Так бежать не очень удобно и мы переходим на шаг.

Меня подмывает вовсе развернуть мальчишку, но…

— Четыре дня. Тебя не было четыре дня! — голос Савки делается плаксивым. — Я думал, что ты совсем не вернёшься…

— Вернулся же.

Сейчас.

Но может статься, что однажды не вернусь вовсе. И Савке придётся сказать. Потом… в другой раз. Мальчишка и без того весь на нервах, нечего добавлять.

А тропинка, Метелькой протоптанная, приводит к дороге. На ней полуразмытой громадиной виднеется грузовик. Мотор заглушили, но не так давно. Мы видим клубок яркой силы, скрытый под тонким покровом капота. При приюте тоже грузовик имелся, старый, но на ходу. Этот вроде как помощнее. Во всяком случае светится там, под капотом, он куда ярче.

— Долго возишься, — а водитель курит. И снова, вижу и его, и серый дым, который проникает в тело. Наглядно так тело пропитывает. Хоть сейчас на плакат, о вреде курения повествующий, лепи.

— Извините, — Метелька пригибается. — Долго… уговаривал. Вот.

Он оказывается за спиной Савки и подталкивает его к человеку.

Вот во что ты, парень, вляпаться успел?

— Какой-то он… дохлый, — мужик сплёвывает. И явно кривится, демонстрируя, что ожидал большего. И это его представление — а представление, потому что взгляд цепкий шкурой чуем — заставляет Метельку трястись.

— Он это, он, — заверяет тот. — Он умеет! Он мне сам показывал, какие иконки светятся…

— Достал?

— Не-а… они высоко. Без табурету не залезть. И увидят. И в церкви тоже. Лавки прикручены, а алтарь запирают.

Это что, Метелька приют ограбить планировал? Да ладно, приют. Церковь⁈

— Не кипиши, — осадил его мужик. И к Савке наклонился, обдав смесью перегара, пота и дешёвого курева. — А ты не кривись. Ишь ты… вправду барчук. Какой гладенький.

И за щёку ущипнул.

— Он тень сожрал! Я сам видел!

— Помолчи, — короткий приказ заставляет Метельку заткнуться. — А ты… давай, смотри.

Куда?

Впрочем, этот момент вскоре проясняется. Мужик ныряет в грузовик, чтобы вытащить из него коробку. Ну а содержимое её без всякого почтения высыпает на капот. Что-то даже скатывается, и Метелька поспешно ловит вещи, возвращая их в кучу.

— Чего тут с зарядом?

— Я не понимаю, — голос Савки звучит на редкость жалобно. И я понимаю, что он того и гляди расплачется. А это злит мужика. И Метелька, чувствуя злость, тычет в спину, шипит:

— Ты ж говорил, что иконы светятся! Стало быть видишь? Ищи вон, чего там у тебя светится.

Всё-таки задание формулировать надо понятнее. Хотя чего уж тут. Яснее некуда.

Мелочь.

Квадратики.

Какой-то кругляш на верёвке. Что-то похожее на пучок червей, перетянутых колечком. Кость… точно, кость. Вещи тусклые.

— Вот, — Савка вытаскивает квадратик, который кажется ярче прочих. — Этот… только слабо.

— А ещё?

— Ничего.

— А это вот? На, поглянь, — нам в руки суют кругляш, потом — червей, на ощупь оказавшихся кусками верёвки. — Это как?

— Никак, — Савка старается быть честным. И я его поддерживаю.

— Это ж верёвка висельника! Убийцы! — шипит Метелька и зарабатывает щелбан, но такой, для порядку, чтоб место своё знал.

— Всё равно, — Савка упрямо поджимает губы. — Пустая…

— Клади, — мужик кивает и снова лезет в машину. На сей раз вытаскивает штуковину, похожую на небольшую кастрюльку. И с ручками. От штуки исходит слабое свечение, причём из нижней её части. А сверху тоже что-то есть. И мужик водит этой кастрюлькой над разложенными вещами, глубокомысленно цокая языком. Вот на иконке, на которую указал Савка, устройство слабо пикнуло.

— Точно… пустое… — Метелька искренне удивлён. А вот мужик скорее доволен. Проверка удалась? — Это же ж верное средство… это же ж…

Небось, его клок.

Или купленный, или добытый немалыми усилиями и отданный для эксперимента. Потому и обидно, что оказался амулет барахлом. И что теперь Савка об этом знает.

— Хорошо… — мужик смахивает все вещи обратно в коробку, которую суёт Метельке с коротким приказом: — Верни на место. А теперь ещё кой-чего глянь. Не боись. Мы своих не обижаем…

Савка, может, и поверил бы.

Да и… не свой он.

И близко.

Теперь из кабины появляется сверток, который даже сквозь ткань излучает силу. И свёрток этот снова расстилают на капоте. Внутри нет той прежней россыпи.

Какой-то… кубик? Нет, скорее на шкатулку похоже, квадратную и высотой с палец. Грани гладкие, будто стеклянные. Нет, наощупь не определить.

Просто гладкие.

И рамочка… да, с сантиметр. Она тёмная. А то, что под этой рамочкой вот, светится. И ярко.

— Светится, — говорит Савка, убирая руку. — То, что внутри.

Мужик хмыкнул и коробку в сторону отодвинул. Следующий прямоугольник очень уж вида характерного. Да и под пальцами чувствую металл, расписанный чеканкой. Камни опять же.

Икона?

Скорее всего.

Металл тусклый, а вот там, под ним, под драгоценным облачением будто искорка бьется. Слабая-слабая. Ей тяжко под металлом.

— Освободить надо, — Савка озвучивает мои мысли. — Сам оклад, он пустой, но вот икона… или оклад освятить надо. Намолить? Не знаю. Может, тогда получится. Сил в иконе было много, но раньше, давно. А теперь почти повышли.

— Коллекционеры хреновы, — произносит мужик в сторону. — Оклад, стало быть…

А я понимаю, о чём он. Здесь иконы — не просто доски с ликами святых и позолотой. Здесь они и вправду имеют силу, ту, что принимают от людей. Батюшка Афанасий не зря каждые две недели меняет. Одни снимает, в храм убирая, а другие из храма достаёт.

Верно, там, в церкви, они и пропитываются верой ли, силой ли.

В общем, получают то, что способно защитить от теней. А вот в коллекции… если старая икона, редкая, но заперли там, где ни молитв, ни людей. Могла ли погаснуть?

Легко.

— На ещё…

Это что-то совсем маленькое, но до того яркое, что Савка убирает руки за спину и сам, без моей подсказки, головой трясёт.

— Это… не надо трогать.

Потому что свет яркий и какой-то злой. И главное, сам мужик держит хреновину за верёвочку, осторожненько так, кончиками пальцев. Стало быть, что-то да знает. Потому и ответу Савки не удивляется, но вытаскивает из кармана коробок, куда штуку и отправляет.

Ну а старый револьвер, тронутый ржавчиной, и какая-то статуэтка пусты.

— Молодец, — мужик доволен. Он раскладывает вещи по кучкам и те, на которые Савка указал, бережно оборачивает несколькими слоями ткани. И ткань особая, потому как свечение гаснет. Штука на верёвке — медальон или ладанка? — укладывается отдельно. А вот пустое — в коробку, которую Савке изначально выдали.