– Хм...

Властитель осекся, не нашелся, что возразить, лицо его разъехалось и залипло, как мороженное на асфальте. Но Мара не стала развивать преимущество. Чернобог выглядит дряхлым стариком потому, что хочет таким казаться. Но она-то знает, каков он на самом деле. Гневлив, и в гневе своем страшен. Лучше не доводить его до греха.

– Тебе следовало бы крепче держать на привязи Карачуна, – все-таки посоветовала она ему, как можно более спокойным, нейтральным тоном.

Старик бросил на нее быстрый, как ей показалось, затравленный взгляд.

– Думаешь, все из-за него? – спросил он быстро.

– Похоже на то.

– Хм... А он того, здесь где-нибудь, поблизости, не появлялся?

– Давно его не видела. Как ушел наверх перед своими днями, так больше носа и не казал.

– Понятно. Ладно, я подумаю, как его укоротить. Подумаю... А Горыныча придется вернуть. Нам без стражника на переправе никак нельзя.

– Как скажешь, владыка. Сделаем. Вернем.

– И еще... Возможно, придется его модифицировать. Может, сделать его реально трехголовым, что ли? Пострашней чтоб был? Клыки, шипы, все дела... Чтобы шеи длинные, чтоб огнем дышал, да чтобы головы ему отсечь нельзя было. Или чтобы отрастали сразу. Что-то такое, не знаю. Как думаешь?

– Почему нет, владыка? Пока он в Нави, делай с ним, что хочешь, он весь в твоей власти.

– Вот и хорошо. Тогда ты это, верни его.

– А Волата?

– На что нам Волат? Ему давно пора к своим присоединиться. Пусть его!

Злобог махнул рукой, как бы отпуская могучара со всеми его грехами, долгами и поступками, и долго стоял, глядя в одну точку и будто прислушиваясь, какое действие произвел или какой отклик получил этот его отпускающий жест в ином плане бытия. Никак не показав, что услышал, он с трудом, переваливаясь, как колода, стоймя поставленная, повернулся и пошел назад к реке. Остановившись через еще пару шагов, он снова повернулся и спросил с надеждой в голосе:

– Сегодня не понедельник?

Мара качнула головой:

– Нет...

– Эх... Жаль...

Понуро побрел Чернобог обратно в чертоги свои.

Мара задумчиво смотрела ему вслед. Было на сердце у нее тяжело. Ох, и не понравился ей тот взгляд, который при упоминании Карачуна бросил на нее Чернобог-владыка. Ох, не понравился. Похоже, совсем утратил он контроль над своим порождением, отбился Карачун от рук, забил на хозяина. А это и плохо, и опасно. Взбесившийся отморозок столько дров наломать может... Да он камня на камне от волшебного леса не оставит, ежели ему шлея под хвост попала! Весь мир в опасности! Никогда Мара не одобряла эти фантазии Чернобога, его склонность к периодическим погружениям то в мрак, то в морок. Пока все заканчивалось без особых последствий, то и ладно, и мирилась как-то. Теперь же, по всей видимости, придется со всем этим, с Карачуном, как-то кончать. Кстати!

– Эй! Тугарин-джан! Поди-ка сюда!

– Я здесь, моя Махтес! – тут как тут половец перед крыльцом стоит, вынырнул невесть откуда, будто из-под воды.

– А тащи-ка сюда мешок с ледника, – велит ему хозяйка Нави. – Будем мозаику собирать.

– Это что такое, мозаика? Не понимаю я. Ты, где слово такое чудное услышала, а? Скажи же его по-русски, не мучай меня!

– Да джигита, которого ты в мешок собрал, по кусочкам выкладывать будем! Что же тут не понятного? Давай, неси, живо!

– Так бы сразу и сказала, джигита собирать мы понимаем. А то мозаика какая-то, шмозаика! Ум поломать можно!

Пока Тугарин Змеевич за мешком на ледник бегал, Мара походила по берегу ручья и подыскала для предстоящей работы относительно ровную и чистую площадку, к тому же и довольно укромную, укрытую за стеной приемных палат. Она, к собственному удивлению, изрядно нервничала, периодически даже принималась дрожать, что странно, обычно ее невозмутимость ничто не могло поколебать. Но тут ей точно сердце подсказывало, вовсе не каменное, как многие считают, что это очень важно, собрать все кусочки этого конкретного человека вместе. У нее было предчувствие, что это очень нужный и важный для нее человек. Подробностей она, как водится, пока не знала, чтобы их раздобыть, надо было сложить человека из кусков. Над этим Мара и работала.

А вот происшествие с Волатом ее, как ни странно, не задело. Почти нисколечко. Хотя казалось – не чужой ей человек. Большой человек. Только подумала ему в след: может, оно и к лучшему? Пора уже прекратить это незримое присутствие неподалеку, это укоризненное терпеливое молчание на расстоянии шепота. Страница перевернута! Она умела уходить и умела забывать. Уходить, бросать, забывать, это вообще часть ее жизни. Как и помнить, и не отпускать. Всему свое время, всему свое место, вот что важно понимать. Так что, нет, не задело. Во всяком случае, не так, как человек из мешка. Хотя она понимала, что эти два события связаны. Они просто не могут не быть связаны. И вот это вызывало любопытство.

Мозаика – шмозаика, так да? Хорошо, займемся тем и другим. Ну, где он там?

– А вот и мы, моя Махтес! Я – и неизвестный джигит! – Тугарин поднял мешок над головой и потряс ледышками. Звук от них просыпался примерно такой же, какой издают, соударяясь, мороженые пельмени.

– Давай сюда!

Она указала ему примеченную ей полянку на берегу. Тугарин высыпал на землю из мешка все ледяные осколки, получилась довольно внушительная груда. Тогда Мара принялась выбирать из кучи куски и складывать из них человека, половец ей старательно помогал. Он то подавал ей очередной фрагмент в руки белые, а то и сам прилаживал его на место. «Мозаика, – бормотал он себе под нос. – Зайка-мозаика...» Ноги, руки, пальцы – всему находилось свое место, работа спорилась, и вот они уже почти закончили. Почти.

– Ничего не пойму! А голова где? – вдруг опомнилась Мара. – Ты что, голову его там оставил? Не взял?

– Ничего не оставил, слушай! Все подобрал, мамой клянусь! – Тугарин поднял пустой мешок, помахал им и снова бросил. – Наверное, ее не было. Может он это, безголовый был? Я слышал, есть такие...

– Как так, не было? Какой, безголовый? Что ты несешь?! – удивилась и даже немного осерчала Мара. – Должна быть! Всё должно быть!

Хмурясь, она торопливо прошла к выходу из колодца и тщательнейшим образом все там осмотрела. Головы джигита нигде видно не было, она, словно в воду канула. В воду?!

Мара посмотрела на водопад, срывавшийся сверху, из светлой Нави, на ручей, бравший начало у его подножия, и улыбнулась. Просветлев немного лицом, она заглянула в полную прозрачной воды чашу у подножия водопада, но кроме своего отражения ничего не увидела. Головы в чаше не было. Тогда Мара пошла вдоль ручья, внимательно оглядывая его берега, вглядываясь в воды. Так дошла она до того места, где ручей превратился в реку Забвения, до первого глубокого омута.

Заглянув в темную глубину вод, она позвала тихонько:

– Эй, Лета! Слышишь меня? Это я, Мара!

Никто не ответил ей, однако темная и ровная гладь воды вдруг подернулась легкой рябью. Мара улыбнулась. Она и сама была мастерицей посылать знаки, потому с легкостью читала чужие.

– Слышишь! Вижу, что слышишь, – продолжила Мара. – Хорошо, послушай еще... К тебе попало кое-что... Кое-что, очень нужное мне и весьма-весьма важное... Ты и сама знаешь, что это, но я подскажу тебе: это превращенная в лед голова одного молодца... Послушай, Лета, подруженька моя дорогая...

При этих словах Мары вода в реке по виду вскипела от быстрой и сильной ряби.

– Хорошо, хорошо! – спешно стала успокаивать ее Мара. – Конечно, мы прежде не особо с тобой ладили, и, возможно, по моей вине. Каюсь. Ты знаешь, всему виной мой характер. Я люблю одиночество и не умею поддерживать дружбу. Но я всегда относилась к тебе с уважением, этого ты не можешь отрицать. И... Я обещаю, что сделаю все, чтобы подружиться с тобой в будущем. Но сейчас мне крайне нужна эта голова. Отдай мне ее... пожалуйста! Я сказала, пожалуйста, видишь?!

Словно рыба плеснула хвостом в омуте – вот и весь ответ.