– Нашлась пропажа дорогая! – приговаривал он. – Нашлась!

– Да я никуда и не девался, – стал уверять его Гредень. – Чего мне находиться? Я здесь. – Он вдруг потянул носом воздух и стал принюхиваться. – Слушай, чем это ты меня изгваздал? – спросил он велета, морща нос. – Не пойму. Похоже на... Какая же вонь, однако!

Волат, ничего не понимая, обследовал через обоняние руки и тогда просиял от догадки:

– Так это же – это! Твое! Я тут, пока тебя в снегу искал, видно, влез...

– Никакое оно не мое! – возразил Гредень. – Мишкины то дела. И вообще, что ушло, то ушло, и больше не надоть! Как же теперь очиститься-то?

Он отошел в сторонку, где снег под деревьями был девственно чист, и, зачерпывая его полными пригоршнями, принялся оттирать себя и одежду от нечистоты. Пристроившись рядом, тем самым занялся и Волат, только снега он черпал неизмеримо больше, руками, как ковшами экскаваторными.

– Я-то ладно, я на месте, как видишь, – завел разговор Гредень. – А вот ты, дядька Волат, куда подевался? Что-то не видал я тебя на тропе твоей дозорной, хотя пробежал ее всю по кругу? А? Что скажешь?

Волат горестно всплеснул руками, и ну виниться:

– Прости, хозяин, кот меня попутал! Я вроде не хотел и не соглашался, а он меня все равно незнамо как уговорил. Уболтал идти с ним на Горелое болото.

– Какой такой кот? – удивился берендей. – Здесь еще и кот замешан?

– Так вот этот кот! – вскричал тут Волат, увидев Баюна, забравшегося как раз на то дерево, под которым берлога была устроена. Сказочник уселся на нижней ветке и лапки свесил. – Вот он! – указал на него велет.

– А, этот! Идет направо – песнь заводит, налево – сказку говорит, – узнал кота Гредень. – Как же я сразу не сообразил, кто тут может быть замешан. Теперь все понятно.

– Прривет, велет! – Баюн помахал с дерева лапой. – Добррый день, господин Грредень! Хоть и ночь теперь, но все рравно...

– Прости, хозяин, не знаю я, что на меня нашло, – стал виниться великан. – Не ведаю.

– Не терзай себя, могучан, не стыди. Вины твоей тут нет никакой. Ведь это Кот Баюн, забота у него такая, богатырям головы дурить сказками, лишать их разума и осмысленности. Хорошо, что не убил тебя еще.

– Нешто мог?

– Мог!

– Ой, е!

– Глупости! – возразил с дерева Баюн. – Зачем мне тебя убивать? И в мыслях не было! Я – сама доброта. И мышки за свою жизнь не обидел! Если ничего не путаю... К тому же, недавно отобедавши. А вот с тобой, Грредень, я еще поквитаюсь!

– Ой-ой! Испугал! – сказал берендей бесстрашно, и незаметно укрылся за коленом Волата. Потому что с этими котами ни в чем нельзя быть уверенным. Как выскочит, как выпрыгнет, спину выгнет, когти выпустит – и полетят клочки по закоулкам... Бр-р-р!

– А это, хозяин, кто такие? Андрейко вижу Вырвиглазова. А другой кто? И что они тут делают?

– Так они с Котом, твоим обидчиком, одна шайка-лейка. Пока тот тебе зубы заговаривал, эти меня сна лишили, да из берлоги вынули.

– Нешто закон такой есть, чтобы сна лишать да из берлоги доставать? А вот я их сейчас!

– Не-не-не! Они по делу! Мы тут уже кое в чем разобрались. Пусть!

– Осмелюсь тогда спросить, что за дело у них такое, ради которого они не убоялись в медвежью берлогу залезть?

– Что ж, – сказал Бармалей, выступая вперед и непринужденно перехватывая нить разговора в свои озябшие руки. – Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались. Правда! И вы рады, и я рад, и так далее. Все рады! Но обсудить нашу радость и наши проблемы мы сможем и потом, и даже сказок баюнских сможем послушать, и обязательно послушаем... Но теперь перво-наперво надобно сообразить, где анчутку вашего искать.

– Анчутку? – удивился Баюн. – А это лихо косоглазое, за каким, мряу, лешим нам понадобилось? Он свое дело сделал, и смылся, и скатертью дорога! Зачем он нам нужен? Или я что-то не понимаю?

– Лешего только к анчутке не приплетай, ладно? Леший тут ни при чем! – решительно отмазался Андрейко. – Обидно слышать такое, честное благородное слово!

– Сорри! – сотворил прямо на ветке сидячий реверанс кот. – Так все-таки, на кой анчутка нам этот сдался?

– Не сам анчутка нужен, а то, что он с собой унес, – пояснил Бармалей. – Одну берендейскую штуку. Без которой Мороза Ивановича не расколдовать будет.

– Ах, вот что! Это, мряу, усложняет дело.

– Да уж...

– Анчутка? – в свою очередь удивился великан. И, к вящей радости присутствующих, сообщил: – А чего его искать-то? Известно, где он!

Замолкнув, все молча воззрились на Волата. Насытившись и насладившись общим вниманием, тот подтвердил:

– Я знаю, где он. Знаю.

– И где же? – не вытерпев поступательного могучего политеса, в лоб спросил Гредень. – Ну же, говори, могучар

– Там! – Волат, как показалось, довольно неопределенно махнул рукой.

Берендей проследил за жестом могучана, потом снова повернулся к нему и в недоумении развел руками.

– Не понял я... Где?

– Приятель, ты словами скажи, попробуй, – попросил Бармалей. – Глядишь, и получится.

– Я и говорю, – великан поднялся на ноги и стряхнул налипший к одежде снег. Потом повернулся в ту сторону, куда перед тем рукой указывал, и снова ткнул туда же. – В лесной чаще он, должно быть, отсиживается, на Мерлой поляне. А больше ему укрыться негде.

– Ох, ты! Сушь-глушь! Сгинь-шпынь! – повздыхал леший.

– Вона где! Далеко! – согласился с ним Гредень.

– Какой же ты тягучий, дядя! – не воздержался от критики Бармалей. – Дважды и трижды подумаешь, прежде чем сказать, который час!

– Так ведь, вы и сами, озорные, на ходу подметки режете! С вами и глаз, и ухо востро держать следует! – огрызнулся Волат. – Думать приходится, чтобы не сболтнуть лишнего. Знаем! Ну, ладно уж, скажу все, как есть. Там, – он опять показал направление, – в самой глухой лесной чаще, есть место особое, навроде Горелого болота, только совсем нехоженое. Мерлая поляна, называется. Курганы там могильные высятся, насыпные, волотками именуются. Это все, что от народа велетов осталось, моего народа. Там же брошенный дом стоит каменный. Вот в нем анчутка и отсиживается, а больше ему укрыться негде.

– Погоди, ты же говорил, что ничего про велетов не ведаешь? – не утерпел, возмутился кот.

– Ну, говорил. Мне было интересно тебя, Баюн, послушать, что ты сказать можешь.

– Я бы тебе и так, мряу, все рассказал... Даже то, чего не знаю, не ведаю.

– А ты почем, дядя, знаешь? Про анчутку? – недоверчиво спросил Бармалей.

– Видел, – отвечал Волат односложно. Потом, смягчившись, пустился в объяснения: – Я там бываю иногда. Часто. За порядком смотрю, могилки поправляю. Короче, несколько раз видел его, как он в тот дом вихрем залетал. А когда зашел туда в его отсутствие, увидел, что он там вроде как обустраивается. Ему, вишь ты, своего угла недоставало, а мы не знали! Вот он там и устроился. Стаскивает туда что ни попадя. Что под руку попадется – чисто сорока!

– То-то я смотрю! – возбудился Гредень. – У меня с подворья, то одно пропадет, то другое. Я еще прикидывал: что за ерунда? Кто таскает? Вот только на анчутку ни разу не подумал. Потому что, зачем ему?

– Выходит, ошибался ты на его счет, Гредень, – сказал леший.

– Выходит...

– Но тогда значит, что и мароту твою, кудесник, там искать следует. Уж если анчутка такой, что все в дом тащит, наверняка, и берендейку твою туда же забрал.

– Возможно...

– А скажи-ка, дядька Волат! Далеко ли до Мертвой поляны? Долго ли пешим ходом туда идти?

– Да не так, чтобы очень. Если постараться.

– До утра успеем?

– Так, неизвестно же, когда утро теперь настанет, – Волат неожиданно улыбнулся. – С тех самых пор, как с Морозом Ивановичем беда приключилась, у нас все ночь и ночь без конца, да луна, да мороз.

– Что ж, приятели мои, нам, выходит, еще и утро в Русколанский лес вернуть предстоит. Стало быть, пора в путь-дорогу! Веди, дядя Волат!

– Я семимильным шагом пойду, да без оглядок, так что, поспевайте за мной сами, – предупредил тот. – Что? Все готовы? Тогда – айда!