— Как же сильно вы устарели, Генри. Все эти ваши благородные ужимки, игры в доблесть. Воспитывались на древних балладах и так их и не переросли? — Калеб получал удовольствие от неофициального трибунала.

— Я, кажется, сказал тебе молчать?! Еще одно слово из твоих уст, и я отправлю тебя в ближайшую деревню следить за сбором урожая. — Униженный собственным отцом Калеб сразу покраснел и притих.

Он прекрасно знал, что эта угроза — не пустой звук. Находиться в отдалении от всех ключевых событий войны Калеб совсем не хотел.

Верховный магистр смотрел только на Генри. В голове его покачивались чаши воображаемых весов. С одной стороны, его план все же пришел к своему относительному успеху. Большинство лидеров сопротивления оказались у них в руках, что позволило отыграть назад ряд последних поражений. С другой — фигуре Софи пора было бы уже исчезнуть с шахматной доски. За время войны девушка очень сильно возвысилась, даже больше, чем предполагал верховный магистр, и в будущем могла бы стать достаточно серьезной угрозой его единовластию.

Посмотрев на человека, который защищал его почти десять лет, магистр перевел взгляд на Лэвдена и, прикрыв глаза, склонил голову. Секретарь выдохнул, прежде чем зачитать одно из заранее заготовленных решений. Выглядел он сейчас очень бледно, правда, не факт, что это было связано с сильными переживаниями за своего товарища. Болезнь постоянно прогрессировала, что, однако, не мешало ему по-прежнему грамотно исполнять свои обязанности.

— Граф Генри Гилберт, сейчас я объявлю решение совета. Прежде чем я начну, не хотели бы вы что-то сказать в свою защиту? — вежливо, но формально осведомился Лэвден.

— Давайте не будем тянуть время. Мне нечего дополнить к сказанному. Вам и так обо всем известно в мельчайших подробностях. Не сомневаюсь, что сэр Калеб не упустил ни одной из них. — Генри улыбнулся.

— В таком случае я начну. Генри Гиберт признается виновным в нарушении данной им присяги. Лишается права наследовать фамильный титул после гибели отца. Его имя навсегда будет вычеркнуто из анналов истории священной гвардии. Вы и те люди, что были с вами в Фишволе, больше не можете называться гвардейцами. Учитывая ваши заслуги перед церковью, вам и вашим людям будет сохранена жизнь. Также до конца войны вам будет предоставлена возможность искупить свою вину. Если ваши заслуги окажутся неоценимыми, совет рассмотрит возможность пересмотра дела. Ясно ли вам решение его преосвященства? — весь приговор Лэвден зачитал на одном дыхании и лишь в конце позволил себе бросить в сторону рыцаря взгляд, преисполненный сожаления.

Генри не был уверен, что правильно все расслышал. Еще утром рыцарь поспорил с Эдвардом на пять злотых, что из дворца Ортоса живым он не выйдет. Калеб сперва хотел возмутиться мягкостью решения, но, поразмыслив, предпочел оставить свое мнение при себе. В конце концов, своей цели он добился. Генри Гилберт больше никогда не появится при дворе и не будет мозолить ему глаза.

— Решение мне понятно, и я принимаю его с покорностью и величайшей благодарностью, — склонил голову Гилберт, только сейчас осознавший, что предпочел бы смерть своему исключению из гвардии.

— У вас есть сутки, чтобы освободить помещения, занимаемые командором священной гвардии. Прежде, чем мы вас отпустим, необходимо, чтобы вы ответили на еще один вопрос. Хотите ли вы продолжить службу на пользу церкви и его преосвященства? — продолжал Лэвден.

— Безусловно, ничего другого я не умею. — Рыцарь вновь скромно склонил голову.

— В таком случае вы продолжите исполнять роль защитника символа. Когда леди Софи поправится, вы отправитесь на передовую. Боевой дух наших солдат сейчас особенно требует поддержки. Вам придется вести наше воинство за собой, находясь прямо в его авангарде.

Генри понимал, к чему клонит секретарь. Сейчас их помиловали, но оставлять в живых отнюдь не собирались. Это назначение наталкивало на очевидную мысль о том, что Ортос только выиграет, если он и Софи найдут свою смерть в бою. Впрочем, рыцарь был не против подобного расклада. Выжить в сражении у него было куда больше шансов, чем в подковерных играх столичных придворных. Столкнувшийся с ним взглядом, магистр расплылся в подбадривающей улыбке.

— Благодарю за ваше милосердие, — сказал Генри, смело выдержав взгляд его мудрых глаз.

— Сколько у вас осталось людей? — спросил секретарь.

— Шесть рыцарей и один оруженосец, — отрапортовал рыцарь.

— Думаю, этого достаточно, чтобы обеспечить надлежащее сопровождение леди Софи. Прошу вас не затягивать и выдвинуться в сторону северного фронта, как только символ будет способна перенести тяготы подобного марша, — дружелюбно сказал Лэвден, хотя рыцарю показалось, что в глубине души он сейчас не испытывает ни малейших эмоций.

Двери зала заседания тайного совета в последний раз захлопнулись за спиной Генри Гилберта. Он очень сильно изменился за прошедшие годы. Раньше, лишившись своего титула и звания, он решил бы, что жизнь на этом окончена, но теперь он обрел для нее новый смысл. Как бы ни закончилась эта война, Софи должна жить, как доказательство того, что этот мир еще не окончательно скатился в ад.

Немного поразмыслив, рыцарь решил не сообщать отцу о произошедшем. Практически все мужчины многих поколений Гилбертов служили в священной гвардии, и выходка Генри должна была стать жирным пятном на генеалогическом древе их рода. Предстоящее изгнание своего сына из гвардии отец бы не пережил.

Не теряя времени, Генри отправился в казармы. Проходя через двор, он поймал на себе несколько десятков взглядов своих подчиненных, оттачивающих фехтовальные навыки. В своем кабинете он обнаружил Брайана Клири. Молодой человек при виде командира явно почувствовал себя не в своей тарелке из-за ощущения, что не по праву занимает чужое место.

— Значит, командор теперь ты? — вопрос прозвучал грубее, чем хотел рыцарь.

Он знал Брайана давно. Сам занимался его обучением и всегда выделял из остальных. Если бы кто-то спросил мнение Генри, он смело рекомендовал бы Клири. К тому же он был одним из лучших воинов гвардии, и в свой отряд Гилберт не взял его только потому, что необходимо было оставить в столице человека, на которого он мог бы рассчитывать.

— Да, простите, сэр! Простите меня, я не хотел. Я пытался сказать им, что вы нужны гвардии, — искренне покраснел солдат.

Генри широко улыбнулся. Он не ошибся в своем выборе. Не может краснеть тот, чья душа приобрела черный оттенок. Люди с обугленными сердцами пускай занимаются политикой и становятся вершителями судеб этого мира, а глава его гвардии должен быть человеком, не забывшим, что такое честь и достоинство.

— Успокойся, Брайан. Твоей вины здесь нет. Я лишь заберу личные бумаги и больше тебя не побеспокою.

Генри действительно достаточно быстро покончил со сбором поклажи. Расставаться со значительной частью своей жизни ему оказалось сложнее, чем он думал, поэтому затягивать свое присутствие в столь дорогом его сердцу месте сэр Гилберт не хотел.

— Сэр, у меня для вас есть небольшой подарок, — заговорщическим тоном проговорил Клири, протягивая небольшой запечатанный конверт.

— Спасибо, Брайан. Надеюсь, тебя ждет долгая и достойная служба. Не посрами своих предшественников на этом посту. Хотя мне ли об этом говорить! — махнул рукой Генри, принимая конверт.

— Куда вы теперь?

— Совет оказался на редкость милостив, так что я продолжу свою миссию. Мне даже позволили сохранить плащ на время войны, но в казармах я больше жить не могу, — меланхолично проговорил Генри, подойдя к окну и наблюдая, как его недавние подчиненные заканчивают предобеденные тренировки во дворе.

— Прозвучит глупо, но я должен это сказать. Все наши братья… Для них вы были лучшим командиром, что они могли желать. Пускай ваше имя вычеркнуто из архивов гвардии, но они будут помнить вас. Их дети узнают о вас, а внуки будут мечтать стать такими, как вы. Говорю от себя и от всех, потому что еще вчера был среди них. — Клири явно расчувствовался.