— Чем ты хочешь заняться сегодня? — спрашивает он, ставя меня обратно на землю.

— Ничего такого, что можно было бы найти в маршрутном листе.

— Согласен.

Мы воплощаем наше желание. Мы едем на велосипедах за мороженым, и я останавливаюсь в маленьком продуктовом магазинчике, чтобы купить куриные шейки. Клейн гримасничает, но я отказываюсь рассказывать ему о своих планах, прося довериться мне.

Я веду его к причалу на приморском соленом болоте, прихватив с собой две нитки прочной бечевки, которые нашла в сарае, когда убирала неисправный (к нашему счастью!) надувной матрас Клейна. Эта находка привела к тому, что я потратила огромное количество времени в Интернете, выясняя, может ли человек с аллергией на моллюсков заниматься ловлей крабов. Вывод был утвердительным.

— Ты не очень хорошо справляешься с тем, чтобы скрыть отвращение на лице, — говорю я, смеясь над его искаженными чертами.

— Может, это потому, что ты завязываешь узел на куриной шее?

— Сырой куриной шее, — уточняю я.

— Это уточнение не поможет твоему делу.

— Вот, — Я протягиваю ему веревку. — Опусти это в воду.

— Я собираюсь поймать водяного монстра?

— Да.

— Серьезно?

— Если ты считаешь краба водяным монстром, то да.

От волнения у него расширяются глаза.

— Я рыбачу на крабов?

Из меня вырывается смех.

— Ты ловишь крабов.

Он решительно кивает один раз.

— Значит, ловля крабов. Это не вызовет мою аллергию?

— Сегодня утром я потратила двадцать минут, читая о ней. Похоже, что все в порядке, но если ты беспокоишься, мы можем все отменить.

— Я хочу остаться. Я просто не буду к ним прикасаться.

— Хорошая идея. Они щипаются.

— Я… — его веревка дергается. — Рыба на крючке!

— Краб на крючке, — поправляю я, вскакивая на ноги, чтобы помочь ему. — Ты должен быть очень тихим, — я говорю это почти бесшумно. — Краб отступит, если услышит тебя.

Он умолкает. Его мышцы напряжены, когда он дюйм за дюймом вынимает веревку из воды. У меня сердце замирает от волнения, вызванного этим занятием.

Сначала из воды выныривает клешня, затем остальная часть тела.

— Это синий краб, — шепчу я. — Самка.

— Как ты это определила?

— Кончики ее клешней ярко-красные.

Его шея поворачивается, чтобы он мог рассмотреть.

— Почему она не отпускает наживку, если видит нас?

— Она смелая.

После очередного осмотра Клейн опускает ее в воду. Я опускаю свою веревку, и мы проводим следующий час за ловлей крабов.

— Кто научил тебя этому? — спрашивает он, когда мы едем обратно к бабушке.

— Мой папа, если ты можешь в это поверить.

К нашему приходу бабушка приготовила сэндвичи и картофельный салат. Мы вымыли руки в горячей мыльной воде и принялись за еду.

После обеда мы проводим время на пляже с бабушкой, Сиенной и Спенсером. Молодожены присоединяются к нам в середине дня. Мне приходится отворачиваться, когда их поцелуи превышают социально приемлемое количество времени.

Сиенна уверяет меня, что никому, кроме нашей мамы, не рассказывала о нас с Клейном. Когда-нибудь я сама расскажу. Это будет отличная история. Но этот день не сегодня.

Солнце начинает опускаться, и мама предлагает нам подняться в дом и съесть все, что осталось в холодильнике. Точно так же она говорила в последний день каждой поездки, когда я была ребенком. Каждый съедал какое-нибудь блюдо, или по чуть-чуть всего.

Моя мама, бабушка и я устраиваемся в креслах-качалках на крыльце. Выходит Сиенна, держащая в каждой руке по бутылке вина, и занимает четвертое кресло. Мы с мамой выпиваем одну бутылку, Сиенна и наша бабушка — другую.

Солнце опускается ниже, и мы молчим, погрузившись в собственные мысли, пока Сиенна не говорит:

— Я приехала сюда, чтобы выйти замуж.

Ее рука ложится на подлокотник кресла-качалки, и бабушка протягивает ее, чтобы легонько погладить.

— Если ты хотела выйти замуж, тебе, наверное, следовало выбрать жениха получше.

Мы ошеломленно молчим, но потом Сиенна смеется. Это глубокий заразительный смех, такой, от которого человек складывается пополам. Мы с мамой тоже смеемся, а бабушка дерзко пожимает плечами.

Она обращает свой взгляд в мою сторону, и я сжимаюсь.

— Не начинай.

Ее брови поднимаются.

— Кажется, ты обрела свой голос.

— Клейн извлекает его из нее, — говорит Сиенна.

Бабушка качает головой, не соглашаясь.

— Я не думаю, что он его извлекает. Скорее, он не подавляет его.

Моя мама подносит бутылку к губам. После глотка она спрашивает:

— Кто-нибудь еще чувствует себя так, будто только что получил словесную взбучку?

Сиенна кивает.

— Абсолютно.

— Это одно из преимуществ старения, — бабушка забирает вино у Сиенны. — Твой фильтр износился и пропускает больше.

Мы разговариваем до самой ночи. Клейн присоединяется к нам с бутылкой пива. Моя мама просит его рассказать о своей книге, а потом упоминает, что лучший друг Бена работает в издательстве.

— Всегда хорошо иметь другой вариант, — говорит она, когда Клейн объясняет, что интерес к книге уже есть. — Еще лучше, когда одно издательство думает, что за твоей работой охотится другое.

Мой телефон вибрирует в заднем кармане, и когда я достаю его, мне приходится дважды моргнуть, глядя на имя на экране. Когда в последний раз отец отправлял мне текстовое сообщение?

Папа: Привет, милая. Сегодня мне пришлось неожиданно вернуться. Непредвиденные обстоятельства на работе. Я надеялся, что у меня будет возможность поговорить с тобой сегодня вечером, но, похоже, этого не случится.

Я смотрю на телефон, перечитывая сообщение снова и снова. Клейн наклоняется ко мне и слегка целует в висок.

— Ты прочитал его? — тихо спрашиваю я.

Он кивает, и я чувствую это движение на коже. Я набираю ответ, прежде чем успеваю слишком долго его обдумывать.

Пейсли: Жаль это слышать, пап. Я всегда на расстоянии телефонного звонка.

Папа: И перелета.

Я замираю. Клейн проводит круговые движения по моему бедру — большая часть кожи осталась обнаженной из-за шорт. Он приостанавливает движение, заменяя его нежнейшим сжатием. Я знаю, что это значит. Я здесь ради тебя. Все в порядке.

Я печатаю свой ответ.

Пейсли: В пустыне тебя ждут в любое время. Мы с сагуаро[lvii] будем рады тебе.

Папа: Я люблю тебя, Пейсли.

Пейсли: Я люблю тебя, папа.

Я поднимаю глаза на Клейна. За его спиной горит фонарь, но темно-синяя ночь отбрасывает тень на его лицо.

Подбородком он указывает на мой телефон.

— Как ты к этому относишься?

— Хорошо, — отвечаю я, перечитывая разговор.

— Хорошо, — повторяет он.

Вскоре после этого мы с Клейном отправляемся спать. Наспех собрав вещи, потому что никто из нас не чувствует себя аккуратным и методичным (наш собственный бунт против окончания поездки), мы в последний раз забираемся под одеяло.

Эта неделя была американскими горками от начала и до конца, но я заканчиваю ее на высокой ноте. Впервые за долгое время мое сердце чувствует, что движется в правильном направлении.

Завтра у нас длинный день путешествия, и начинается он рано. Но когда пальцы Клейна проводят по внутренней стороне моего бедра, я отвечаю с энтузиазмом.

Еще разок я слушаю сквозь приоткрытое окно, как волны бьются о берег в то самое время, когда бедра Клейна прижимаются к моим.

Еще одна возможность быть с Клейном в моем любимом месте, позволить ему вписать себя в мою память об этой комнате.

Он держит меня за бедра, мои ноги закинуты ему на плечи, его пальцы исчезают в складках на моих бедрах. Его пресс напрягается и пульсирует от усилий, и я провожу рукой по его груди и торсу, ощущая мышцы под своей ладонью.

— Пейсли, — почти беззвучно простонал он, отпустив одно мое бедро только для того, чтобы захватить двумя пальцами затвердевший сосок и слегка ущипнуть его. Он погружается в меня до упора, то выходя из меня, то снова заполняя меня, пока я не прижимаю руку ко рту, но не отвожу от него взгляд.