Эндрю заказывает бутылку каберне на стол, не спрашивая, устраивает ли это кого-то еще.

— Итак, папа, — говорит Пейсли после того, как мы заказали закуски и ужин. — Как поживаешь?

— Работаю не покладая рук.

Образный язык, конечно. Руки «белых воротничков» остаются целыми и невредимыми.

Пейсли откидывается на спинку кресла и потягивает вино.

— Как Перри?

— У нее все хорошо.

Пейсли объясняет мне:

— Перри — административный помощник моего отца. Она работает на него уже двадцать лет.

— Это… мило.

Неубедительно, но что еще я должен был сказать? Перри заслуживает повышения, независимо от размера ее нынешней зарплаты?

— Клейн, чем ты занимаешься?

Удивительно, что мы так долго добирались до этой точки разговора. Начинаем. Прежде чем я успеваю что-то сказать, Пейсли отвечает.

— Клейн — автор.

Я знаю, что Пейсли пытается уберечь меня от еще одного опыта, подобного тому, что я пережил с ее матерью в ночь нашего знакомства, но все в порядке. Она не обязана лгать ради меня.

— Начинающий писатель, — поправляю я.

— Ненадолго, — отвечает Пейсли. Она смотрит на отца. — Моя фирма недавно запустила цифровую маркетинговую кампанию, сосредоточенную на работе Клейна, с целью создать и укрепить его онлайн-охваты, чтобы привлечь заинтересованного издателя.

Приносят закуски, и я сжимаю руку Пейсли, лежащую на столе.

— Ничего не имею против твоей книги, Клейн, но, Пейсли, если бы ты работала на меня, ты бы не стала выдавать чересчур затейливые фразы о том, что ты что-то выдумала и выложила это.

Пейсли опускает глаза к своей тарелке с дыней, обернутой прошутто.

— Это не то, чем я занимаюсь.

— А чем же вы занимаетесь, Эндрю? — я меняю тему ради блага всех сидящих за этим столом. Если мне придется еще хоть раз выслушать, как он принижает свою дочь, ему не понравится то, что я скажу.

— Я владею фирмой по управлению активами, — из его голоса сочится гордость. — Помните пузырь на рынке жилья? Я предвидел его появление и провел шорт[li].

Он, должно быть, полагает, что я знаю, что это значит, но я не знаю. Да и не хочу, поэтому киваю, чтобы он мне не объяснял.

— Это сделало моих клиентов очень богатыми, — продолжает он. — И меня тоже.

— Поздравляю с, эм, шортом.

Пейсли издает искаженный смешок. Эндрю выдавливает натянутую улыбку, первую с момента нашего приезда.

— Пейсли могла бы пойти по моим стопам, но она решила устроить бунт, — вздыхает он, бросив на нее взгляд, который должен был дать ей понять, что он все еще разочарован в ней. — В конце концов, я мог бы дать ей ключи от замка, но она не захотела. Она хотела переехать через всю страну и посещать занятия, которые ни к чему не приведут, — его щеки раскраснелись от вина. — Она говорила тебе, что изучала творческое письмо, Клейн? Неудивительно, что ей это не понравилось, — он указывает на нее своим бокалом с вином. — Как я и говорил.

Я жду, что Пейсли начнет отстаивать свои интересы, но она этого не делает. Она просто сидит и молчит, глядя в окно.

Если она не хочет, то это сделаю я.

— Эндрю, вы когда-нибудь были в P Squared Marketing?

— Что это такое?

Парень не знает названия бизнеса своей дочери? Изо всех сил стараясь не выдать своего и без того низкого, но все еще падающего мнения об отце Пейсли, я отвечаю:

— Название фирмы Пейсли.

Он смотрит на Пейсли поверх ободка своего винного бокала.

— Нет.

— Вам стоит как-нибудь навестить ее и посмотреть на то, что она построила.

— Я жду, когда она одумается и присоединится ко мне в моем бизнесе.

— Я этого не сделаю, — отвечает ему Пейсли, ее голос негромкий, но твердый. — Я люблю то, что делаю. Людей, которым я помогаю.

— Ты можешь помогать людям, управляя их состоянием.

— До Клейна у меня была клиентка, которая владела тремя местными кофейнями и пыталась наладить контакт со своими покупателями, и…

— Это же кофе, — перебивает Эндрю, — насколько сложным может быть этот бизнес? Люди уже пристрастились к вашему продукту.

— Эта женщина видела свой бизнес совсем не таким. Ей нужна была привлекательная атмосфера, место для встреч, дружелюбные лица, сотрудники и посетители, между которыми установилось бы взаимопонимание. Но она не знала, что именно этого хочет, а только понимала, что в ее бизнесе чего-то не хватает. Мы с командой помогли ей понять свое видение и использовать его, чтобы показать людям, что она может предложить.

Наблюдая за тем, как Пейсли говорит, жестикулируя руками, можно понять, что она увлечена своим делом. Я испытываю огромное уважение к этому, к тому, кто любит то, что делает.

— Это прекрасно, милая, — покровительственно обращается к ней Эндрю. Он не сдается, он просто меняет тактику.

В глазах Пейсли загорается огонь, и как только я думаю, что она собирается отчитать отца, огонь угасает.

Кто-то убирает наши закуски, и появляется официант с ужином. Мы едим молча, неловко, пока Эндрю не говорит:

— Твоя мама уже закончила позориться с этим ребенком-мужчиной?

— У него есть имя, — Пейсли нарезает свой стейк с излишней силой.

— Мне плевать на его имя.

Эндрю перешел от покровительственного тона к раздражительному. Думаю, мы знаем, кто на самом деле ребенок-мужчина.

— Мама счастлива, — Пейсли прожевывает свой кусочек.

— Твоя мама не счастлива. Она устраивает самую длинную в мире истерику.

Пейсли откусывает еще кусочек, избегая смотреть ему в глаза.

— Вы развелись.

— Что? — он наклоняет ухо в ее сторону, но я уверен, что он прекрасно ее услышал.

Пейсли откладывает в сторону столовый прибор и переводит взгляд на него.

— Вы развелись.

— И кто в этом виноват?

Моя вилка со звоном падает на тарелку. Под столом Пейсли топает по моей ноге. Предупреждение.

— Это не я была застукана с языком в горле соседки, — прохладно говорит Пейсли. Ноздри Эндрю раздуваются.

— Это твоих рук дело? — он откусывает кусок стейка и направляет вилку на меня. — Вот это все ее отношение?

— Нет, сэр. Я считаю, что это ваших рук дело.

Мышцы на его щеках напрягаются.

Пейсли продолжает.

— Я знаю, что тебе грустно. Я знаю, что ты одинок, и все, что ты делаешь, — это работа. Но ты только вредишь себе, ведя себя так, — тон Пейсли мягкий, но твердый. Уважительный, но не терпящий возражений. — Из трех твоих детей я единственная, кто пришел сюда сегодня. Подумай об этом. Сиенна и Спенсер не заняты. Они просто не предлагают себя в качестве груши для битья, как это делаю я. Но даже я в конце концов перестану это делать.

Я так горжусь ею, что могу поаплодировать. Может быть, встать из-за стола, медленно похлопать, устроить шоу. Я не осмелюсь, потому что Пейсли будет смущена, но я хочу показать ей, какое это достижение.

Пейсли поднимается на ноги и хватает свою сумочку. Я следую за ней.

Своему отцу она говорит:

— Папа, я люблю тебя, но ты мне не нравишься. Уже давно не нравишься. Тебе предстоит выяснить, почему.

Пейсли отходит от стола. От гнева кончики ушей Эндрю становятся красными, но я готов поспорить, что к этому цвету добавляется еще одна эмоция. Стыд.

Это хорошо. Стыд — это нормально, когда ты совершил что-то постыдное. Это также означает, что он не совсем не осознает последствий своего поведения.

Я догоняю Пейсли у стойки хостес. Она протягивает ей свою кредитную карту и просит ее попросить менеджера пробить карту. Озадаченная администраторша спешит прочь, а Пейсли поворачивается ко мне, постукивая рукой по боку своей ноги.

— В тот момент мне было хорошо, но теперь я начинаю бояться.

Скользнув руками по ее талии, я притягиваю ее к себе и целую в лоб.

— Если это поможет, я чертовски горжусь тобой.

Набравшись смелости, я говорю:

— Если бы у меня была возможность посмотреть отцу в глаза и высказать ему все, я бы это сделал. В одно мгновение.

Глаза Пейсли расширяются.