— Потому что я пол, — причитает она, драматично вскидывая руку в воздух.

Вау. Она действительно пьяна.

Локоть Пейсли снова ударяется о барную стойку, и она задевает рукой лоб. Пользуясь случаем, я выхватываю у нее бокал с вином и выливаю большую часть того, что в нем осталось, в раковину.

— Может, тебя подвезти домой? — спрашиваю я.

Она выпрямляется и недоверчиво смотрит на меня.

— Куда ты пошел с той женщиной?

Я скорчил гримасу.

— С какой женщиной?

— Грудастая МакГрудестон.

Хорошо. В этой женщине есть что-то помимо вина и мартини с личи. У нее галлюцинации.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

Она бросает на меня измученный взгляд.

— Женщина, которая заказала букашку.

Ох-х-х. Нижняя губа Пейсли надувается. Она ревнует?

Грудастая МакГрудестон. Я сжимаю губы, чтобы не рассмеяться в лицо Пейсли. Да, у этой женщины было то, что моя мама назвала бы «пышной грудью», и любой, у кого есть два работающих глаза, мог бы это заметить, потому что это платье особо ничего и не прикрывало.

— Я помогал ей добраться до дома.

— Конечно, — Пейсли скрещивает руки, делая лицо, демонстрирующее, как мало она мне верит. — Ты, вероятно, отвел ее в свою машину для… для… развратных действий.

Она морщит нос при слове «развратных».

Я усмехаюсь, только чтобы скрыть свое сильное желание кататься по земле и смеяться до колик в животе.

— Ты писатель-фантаст? Потому что тебе следовало бы им стать. Ты придумала отличную историю.

Пейсли выглядит так, будто хочет перелезть через барную стойку и ударить меня коленом по яйцам.

— Я бросила писательскую карьеру, так и не начав ее, потому что кто-то стер в порошок мой самый первый рассказ, — она фыркает. — Ты разрушил мою карьеру.

— Что? Это смешно. Я не разрушал твою карьеру. Ты разрушила свою карьеру, когда позволила одному человеку задеть твои драгоценные чувства. Если уж на то пошло, я оказал тебе услугу. Если критика твоего первого рассказа так сильно ранила твои чувства, ты бы никогда не добилась успеха в писательском деле. Тебе нужна не только толстая кожа, Пейсли, но и мозоли. Так что, — я отступаю назад и сгибаюсь в талии, отводя одну руку в сторону и кланяясь, — не за что.

Когда я выпрямляюсь, Пейсли уже стаскивает свою сумочку с барной стойки и сползает с табурета. Она отходит в сторону и шатается.

Черт. Черт, черт, черт. Это было слишком грубо. Плохие новости от Дома заставили меня вести себя неадекватно.

Я резко разворачиваюсь и ввожу в компьютер свой номер сотрудника. Когда я уже выхожу, я кричу Холстон с другой стороны бара:

— Мне нужно проводить кое-кого… — у Пейсли здесь есть машина? Если да, то она не может вести машину. — Кое-куда, — заканчиваю я.

Холстон обходит изогнутую часть бара, брови насуплены, руки прижаты к бедрам.

— Ненавижу закрываться одна. Ты мой должник.

Забавно, но уже второй раз за сегодняшний вечер женщина говорит мне это.

— Навечно, — подтверждаю я, уже догоняя Пейсли.

Когда я подхожу к ней, она уже проходит через парадную дверь ресторана. Со спины она выглядит как мой тип. Длинные светлые волосы, спортивные ноги и задница, от которой хочется локти кусать. Пейсли, похоже, позавидовала размеру груди той другой женщины, но я бы предпочел попку Пейсли…

Нет. Даже не ходи туда. Эти мысли — плохая идея.

Она не знает, что я позади нее, и из-за этого я чувствую себя мерзавцем, пока она не спотыкается, спускаясь по трем бетонным ступеням, ведущим к прохожей части на главной дороге.

Один быстрый прыжок на тротуар — и я уже рядом, ловлю ее, прежде чем она успевает упасть. Пейсли не знает, что это я, поэтому визжит, как банши[xviii], в непосредственной близости от моего лица и пытается ударить меня своей крошечной сумочкой.

Я уворачиваюсь от не слишком точной атаки.

— Успокойся, мисс Рэмбо. Твое лицо чуть не поцеловало асфальт, — я отступаю назад, но продолжаю держать ее за плечи. — Куда ты направляешься?

— В «Агаву», — она прищуривает один глаз и указывает неверное направление. — Это в ту сторону.

Конечно же, она остановилась в «Агаве». Это самый новый и роскошный отель в центре Скоттсдейла. В прошлом году Феникс принимал Суперкубок, и угадайте, где остановилась одна из команд? В «Агаве».

Я поворачиваю ее плечи в нужном направлении и отпускаю.

— Веди.

Она гримасничает.

— Какого черта ты идешь за мной?

— Сопровождаю, — поправляю я.

Положив руку на бедро, покачивая головой, словно маятник, она дерзко отвечает:

— И снова я спрашиваю, какого черта ты идешь за мной?

Эта женщина чертовски упряма.

— Ты пьяна, и я не хочу, чтобы ты шла одна.

— Я не одна. Я иду искать свою сестру, — она достает из сумочки телефон и подносит экран слишком близко к лицу. Прочитав что-то, она хмурится и убирает телефон обратно. — Они вернулись в отель.

Как мило с их стороны, что они оставили тебя.

Я делаю жест открытой ладонью.

— Начинай идти.

Пейсли говорит что-то, чего я не слышу, смотрит на меня целых три секунды, а потом, наконец, уходит.

«Агава» находится совсем рядом, и путь до нее занимает всего три минуты. То, как Пейсли ориентируется на тротуаре, впечатляет, учитывая, что она пьяна и носит каблуки не меньше трех дюймов[xix]. А может, и четырех. Кто, черт возьми, знает.

Она добирается до входа с раздвижной стеклянной дверью, окруженного горшками с пустынными растениями, и поворачивается ко мне лицом.

— Ты должен мне кольцо с мигающим пенисом.

Я бросаю взгляд на подростка-парковщика, чтобы проверить, не подслушал ли он. Он смотрит в сторону, так что я предполагаю, что да. Я порывисто вздыхаю и отвечаю:

— Этого никогда не случится.

— Ты, — Пейсли подходит ближе и тычет мне в грудь, — просто ревнуешь, потому что твой не светится.

Вскинув одну бровь, я смотрю на нее сверху вниз.

— Откуда ты знаешь, что это не так?

Она задыхается и делает шаг назад, резко прижав ладонь к груди.

— Это была шутка, мистер Серьезность?

— Я бы никогда не стал шутить с фаллическими световыми шоу.

Она издает раздраженный вздох.

— Буквально не могу понять, шутишь ли ты, потому что твое лицо выражает сразу десять видов суровости.

— Пейсли, есть только один вид суровости. Суровый. Вот и все, — я поднимаю палец. — Только один.

Она закатывает глаза.

— Ты такой же невыносимый, как и тогда.

На самом деле это больно, но будь я проклят, если покажу это. Мысленное примечание: использовать слово «невыносимый» в моем следующем романе.

Ее подбородок выпячивается, голова откидывается в сторону.

— Я добралась целой и невредимой, так что ура. Пока.

Ее отрешенность нависает между нами. Пейсли не двигается, только скрещивает руки перед собой.

Нет смысла затягивать с этим, предлагать формальную, но благонамеренную просьбу «позвони мне как-нибудь». Она знает, где я работаю. Если я ей нужен, она меня найдет. Не то чтобы я был ей нужен вообще, ни по какой причине, никогда. У нее сложилось впечатление, что я разрушил ее будущее, и зачем стараться разубедить ее в этом? Скорее всего, после сегодняшнего вечера я ее больше не увижу.

Руки засунуты в карманы джинсов, плечи достают до мочек ушей в безмолвном молчании. Здесь ничего не остается делать, кроме как двигаться дальше.

Пейсли не произносит ни слова, когда я поворачиваюсь, чтобы уйти. Я успеваю сделать еще два шага, как у входа в отель начинается суматоха.

Группа женщин выходит из раздвижных стеклянных дверей. Они одеты в дорогую одежду, переговариваются друг с другом. Одна из них держит телефон в воздухе и строит одно лицо за другим, делая селфи. Другая женщина замечает Пейсли и останавливается, испытывая явное облегчение.

— Где ты была?

Глаза Пейсли устремляются на меня, как и еще пять пар глаз. Все выглядят любопытными, кроме женщины в шляпе «Невеста». Она выглядит восхищенной.