— Я на обед, прикрой меня, — прошу Вадика, поймав их с Мартой в коридоре. Опять ходили курить, несет за версту.

— А лицо страшное, как моя жизнь, — кривится друг. — Что-то случилось?

— Случилось, — опускаю глаза. — Дочка Льва ждет меня внизу.

— Боже мой, какие страсти, — ведет выдающимся носом Мартуша. — И зачем?

— Поговорить хочет.

— Глянь, а она побежала! — всплескивает руками Вадим. — Софья, душенька моя, жизнь тебя ничему не учит, нет?

— Нет, — поджимаю губы и постукиваю правой ногой.

— У нее уже тик на нервной почве, — шепчет подруга. — Иди, Соня. Если что я прикрою. Не слушай его.

— А что я? Или ты забыла? И знаешь, Соня, ты помни, что яблоко от яблони не далеко падает, — возмущается редактор.

— Вадя, клювик закрой, — Марта складывает длинные изящные пальцы вместе.

— У кого еще клюв, — обижается Вадим и обращается. — Иди уже. Только потом не вздумай плакать.

Знаю, что он не со зла это бросил. Просто переживает. А я…Меня всю колотит от предстоящей встречей с девочкой, которая смотрела на меня маленьким волчонком. Зачем она пришла? Что хочет мне сказать? Попросит оставить ее отца в покое? Начнет приплетать мать? За несколько минут я придумала в своей голове все возможные сценарии развития событий и даже ответы. Девочка-то уже выросла, еще больше не десять. Поэтому на любой ее выпад у меня найдется ответ.

Я попросила Алису подождать меня в нашей кофейне на первом этаж. Захожу внутрь, вижу знакомую девочку-бариста за стойкой. Машу ей рукой и на ходу прошу сделать “как обычно”. Ищу глазами девочку со светлыми волосами и такими же голубыми глазами, как у Льва, и уже через пару секунд спотыкаюсь о ее пронзительный взгляд. Мы узнали друг друга. Я — то мало изменилась за восемь лет, а вот она — сильно. Передо мной сидела уже не бледная тощая малышка со взглядом, полным ненависти, а как мне показалось, высокая, стильно одетая девушка с вьющимися золотистыми локонами, как у Снегурочки.

— Софья? — Алиса поднялась с места, сделала шаг в сторону и протянула мне руку.

— Да, здравствуй, Алиса, — я сделала тоже самое, подумав, что рукопожатие в нашей ситуации — все же странный жест.

— Спасибо, что согласились поговорить, — неуверенно начала девушка. — Я знаю, что вы встречаетесь с моим папой.

— Тебе это не нравится? — вскидываю подбородок, демонстрируя воинственный настрой. Неужели Вадик был прав по поводу яблони?

— Давайте сядем, — предлагает она, легонько улыбнувшись.

Я принимаю это предложение, понимая, что разговор будет нелегким. Сажусь за стол, кладу руки перед собой. Официантка приносит мой любимый кофе с карамелью. На стороне Алисы уже стоит белая чашка чая.

— Слушаю тебя. Претензии, требования, проклятия, — нападаю первая.

— Нет, — качает головой девушка, — я не за этим пришла. Я знаю, что папа любит вас. Всегда знала. Даже тогда, как мама привела меня в то кафе.

— Ты помнишь?

— Да, — усмехнулась она. — Такое сложно забыть. Мама сказала, что мы сделаем папе сюрприз, проследим за ним и удивим. А потом пошло-поехало.

Она чуть помолчала, кусая губы, а потом продолжила:

— По дороге домой я заснула в машине, а проснулась уже в своей кровати. Вышла из комнаты и услышала как родители шепотом ругались на кухне. Из всего сказанного я поняла, что папа хотел уйти, просил маму дать развод. Сначала обещал полностью нас обеспечивать, потом предложил переписать на маму фирму. Это почему-то врезалось в память. Но мама не согласилась. Она сказала, что если он будет настаивать, она убьет себя и ребенка.

Этот рассказ тяжело давался Алисе. В ее глазах стояли слезы, а мое горло словно сковали цепями. В десять лет я тоже подслушала разговор старших и узнала, что не нужна родному отцу.

— Папа вам этого не говорил? — спросила девушка.

— Нет, я не знала. Хотя он приходил в тот день. И на следующий, — перед глазами пронеслись картинки прошлого: белый снег, мороз, мои ледяные пальцы, его последние объятия.

— Я тогда очень испугалась, что мамы не станет. И я поняла, что вы одна во всем виноваты. Папа хлопнул дверью и ушел, а я…я хотела его вернуть и сделала вид, что снова задыхаюсь. Это сработало. Ночью он был со мной.

— В чем-то я тебя понимаю, — кивнула я, повернув ручку стеклянной кружки на ножке. — Ты была всего лишь ребенком. Это ожидаемо.

— Знаете, очень сложно расти в семье, где родители не любят и не уважают друг друга. Я так хотела помирить их, что перестаралась. А потом Матюша родился, и маме стало только хуже. Вы, наверное, знаете, что он обжегся? После этого папа принудительно отправил маму на лечение, а нас забрал к себе. За Матвеем смотрела няня, бабушка нам помогала. Ну а потом они, наконец-то, развелись.

Алиса ловит мой взгляд и долго всматривается. Ежусь от ее пронзительного взора, как от холода.

— Вы, наверное, думаете, зачем я вам все это рассказываю? Дело в том, что я тоже прошла терапию, чтобы разобраться в себе. И от папы с Мотей я поэтому съехала. Мне надо было понять мотивы родителей, все разложить по полочкам. Я столько лет винила вас в несчастьях семьи, что заочно возненавидела.

— Приятно слышать, — хмыкнула я.

— Не обижайтесь, пожалуйста. Я так больше не думаю. И маму с папой ни в чем уже не виню. Я просто знаю теперь, что не в ответе за их решения, поведение и выбор. Я люблю свою маму и желаю ей только счастья. Но и папу я очень люблю. Да, он растил меня, как цветок под колпаком. Но именно он научил меня ценить каждый сделанный вдох. А сам он не мог дышать свободно много лет.

— Как ты обо мне узнала? — спрашиваю, подавшись вперед.

— Мотя сказал, что у них ночевала красивая девушка с фотографий. Он показал мне ваши снимки в папином столе.

— Отец, я так понимаю, не в курсе, что ты здесь…

— Нет, но я ему скажу, — тихо смеется он. — Устроит мне, наверное, взбучку.

— Я надеюсь, с мамой теперь все хорошо? — искренне интересуюсь я той, что желала мне смерти. — Папа сказал, она вышла замуж и уехала в Бельгию.

— А вы не знаете, да?

— Не знаю чего? — хмурюсь я.

— У мамы опухоль мозга. Она уже несколько месяцев лечится. Я беру академ и еду к ней.

— А как же Матвей? — ком в горле разрастается до небывалых размеров.

— С ним сложнее, — Алиса опускает голову и смотрит на свои пальцы. — Мама не хочет, чтобы он видел ее такой, какая она сейчас после химии. Поэтому отказывается от видеосвязи. Он обижается, потому что не знает. И нам надо бы ему все рассказать, но мы все боимся.

— Мне очень жаль, — все, что я могу выдавить из себя. Но это чистая правда.

— Спасибо.

Украдкой поглядываю на дочь Льва и понимаю, что все-таки они оба — Алиса и Матвей — больше похожи на отца. Он был прав, гены у него хорошие. Я и раньше знала, что Лева хороший отец, но только сейчас поняла, через какой ад прошли и он, и его дети. А теперь еще и болезнь матери.

Нет, я не злорадствую и не торжествую. И несмотря на то, что я рационалист и агностик, невольно вспоминаются слова “мома” — папиной мамы о том, что “нельзя желать человеку смерти, потому что проклятие может обернуться против тебя”. Неужели это действительно так работает?

И тем не менее, дай ей Бог здоровья и исцеления. Зла не держу. Мне оно сейчас противопоказано.

Пока мы беседовали с Алисой на улице зарядил дождь. Мы были единственными посетителями в этот час, поэтому никто и ничто нам не мешало.

— Знаете, а папа за последние дни прям ожил, — воодушевленно произносит Лиса. — Обычно он такой серьезный, собранный, деловой, а тут смотрю — шутит, улыбается. Я его сто лет таким не видела.

— Он может быть разным, как и все мы.

— Вы правы. Но я-то знаю, что все это не просто так. Он, наконец-то ожил. И причина в вас, Софья. Скажите честно, вы на меня не злитесь?