— Зачатие без души и любви? Ты в этом уверена?

— А тебе какое дело? — отталкиваю его. — У меня уже было зачатие и с душой, и по любви! И что? Получилось у меня? Ты видишь здесь девочку или мальчика возраста твоего сына?

— Нет, — говорит сдавленно, понимая, к чему я клоню.

А у меня уже снесены к чертям все стоп-краны и теперь я буду делать больно, даже если не хочу этого.

— Ты помнишь, что мне сказала твоя жена в ресторане? Помнишь? Ну что ты молчишь?

У меня эти слова потом эхом звучали в голове! — прикладываю ладонь к виску. — “Желаю тебе и твоему выродку сдохнуть”! Она-то родила и у тебя замечательный, добрый, светлый ребенок, которого, к счастью, не коснулась вся эта грязь. А у меня нет никого кроме кота! И это черт возьми так несправедливо. Потому что я тоже хотела малыша от любимого мужчины. Но я не смогла его сохранить!

Я уже кричу дурниной, а Лев молча меня слушает, дает выговориться. На нем лица нет, потому что горькая правда ранит больнее всего.

— Ты спрашиваешь, зачем мне донор? Да потому что, Лева, я не могу сама, — развожу руки в стороны и рублю дальше. — Да, представляешь, я практически бесплодна. И мне поможет только медицина. И я уже смирилась со всем, научилась справляться сама с этой болью. Если это единственный вариант, то я сделаю это. И мне не нужно ничье одобрение, чтобы взять донорскую сперму. Тем более твое!

Лев не ждет конца моей тирады, а через силу обнимает и держит крепко-крепко, блокируя все пути к отступлению. Я колочу его кулаками по спине, а ему хоть бы хны.

— Отпусти меня, Лева. Отпусти, — задыхаюсь я.

— Тише, тише, Сонечка.

— Я сейчас ударю тебя, — тихо угрожаю.

— Ударь. Я заслужил. От первого слова до последнего, — его теплое дыхание щекочет и успокаивает.

Я перестаю драться и цепляюсь пальцами за рубашку, чувствую, как напряжены его спина и руки. Поняв, что я почти успокоилась, Лев ослабляет хватку, смотрит в мокрые глаза, приглаживает растрепанные волосы и пальцами касается щеки. Я же все также стою, вцепившись голубую ткань до хруста.

— Ты во всем права, — мое лицо теперь в его ладонях. — А я идиот, что допустил такой исход, а потом просрал шесть лет. Но я тебе скажу сейчас и повторю столько, сколько нужно. Я любил тебя тогда, и я люблю тебя до сих пор.

И в следующую секунду Лев целует меня сначала страстно и безумно, а затем мучительно нежно. Этот поцелуй не похож на тот, первый, после нашей случайной встречи в коридоре телецентра. Сейчас я разделяю с ним одну боль на двоих, горечь нашей общей утраты и потерянное время, которое уже не вернешь.

Он признался, что любит меня. И я его люблю. Но не признаюсь в этом.

Сейчас я хочу того же, что и он. Забыться и утонуть в бешеных эмоциях и страсти. Она больше не поддается контролю, как и я…

Ладони Льва проскальзывают под блузку, гладят, ласкают, мнут, сводят с ума. Я послушно поднимаю руки, он быстро снимает ее с меня и отбрасывает в сторону. Дрожащими от желания пальцами расстегиваю пуговицы на его рубашке. И когда она тоже оказывается на полу, Лев рычит, а я постанываю от предвкушения. Хочу снова обнимать и целовать его, сплетать наши пальцы, таять от прикосновений и горячих поцелуев, прожить эту запоздалую близость.

Об остальном я подумаю после.

Почему я не могла быть близка ни с кем, кроме Льва? Восемь лет — большой срок. За это время я бы вышла замуж, родила. Может, даже двоих. Психолог сказал, что я эмоционально привязана к первому мужчине, которого не просто любила, но и которой запустил в моем теле естественные процессы. До Льва меня трогал лишь насильник. После Льва — никто. Я просто не представляла ни рядом с собой, ни в себе другого. Говорят, такое бывает со вдовами, которые до самой своей смерти хранят верность мужьям. Но чтобы девушка после двух месяцев отношений так влюбилась, что никого к себе больше подпускала, — случай нестандартный. Но и такое бывает. Как объяснил психолог, я интересный, многогранный человек, в котором занимательно ковыряться. Главное — не сумасшедшая, уже легче.

Хотя, как на это посмотреть, ведь минуту назад в объятиях Льва я была близка к помешательству. Кричала, молила, стонала, подгоняла, извивалась и таяла под его очень чутким руководством одного хищника.

Но это уже была не тридцатилетняя Софья, а циничная Сонька, которая хотела взять от этого мужчины все, что он может дать. И он, конечно, дал. Лев вновь то рычал, как царь зверей, то шептал на ухо о любви, прощении и искуплении. А я смотрела на него затуманенным взором и боролась с собой, чтобы только не сказать ему три главных слова. Не сейчас.

Когда мы оба получили то, чего хотели, — взлетели и упали вместе — я собиралась отстраниться, но Лев перехватил инициативу и своей огромной лапой пригвоздил меня к себе. И вот теперь моя голова лежит на его плече. Он гладит мои волосы, пропуская их через длинные пальцы. Мне и самой очень хочется положить ладонь на его грудь, но я держусь и выгляжу нелепо, потому что не знаю, куда деть руки. Не придумав ничего получше, натягиваю на себя одеяло, прикрывая грудь. Лев смеется:

— Что я там не видел?

— Лучше тебе не знать, — глухо отзываюсь я.

— По-моему там все прекрасно, — не унимается Лев, и я бросаю на него гневный взгляд.

— Это была разовая акция, Лев Николаич. Спасибо, конечно, но тебе пора на работу, — сажусь на кровати, прикрывшись плотной тканью.

— Я уже сказал, что меня сегодня не будет, — Лев поворачивается на бок и подпирает голову ладонью.

— Только я не предлагаю тебе остаться на чай.

— Зачем чай? Есть другие способы провести время, — нагло подмигивает мне.

— У меня в зале больной кот, — показываю рукой на дверь.

— Да, точно. Кот, — обреченно вздыхает бывший.

Я хочу встать с кровати, но Лев ловит Мышку за запястье, и за какую-то ничтожную долю секунды я снова оказываюсь под ним.

— Попалась! — улыбается он.

— Тебе правда пора. Кеша хоть и слабый, но ботинки твои найдет с закрытыми глазами, — предупреждаю я.

— Кеша — мужик. Он помнит добрые дела. И потом я держал его на руках. Мы считай породнились.

Лев заскользил по мне взглядом, отчего лицо вмиг вспыхнуло слабым румянцем, а глаза сощурились в ожидании подвоха.

— Что ты хочешь? — спрашиваю серьезно и мужчина сокращает расстояние между нами.

— Тебя, — шепчет в губы и снова целует.

А дальше все снова как в тумане. Надо всерьез задуматься о смене гормональных, которые вызывают во мне очень сильное желание. Еще пара таких фокусов от моего организма, и Лев у меня пропишется, потому как мы уже переступили черту, разделяющую наши разборки и постель. И в постели у нас получается ладить намного лучше.

— Я в душ, — сбегаю прежде, чем он снова заграбастает меня своими львиными лапами.

Забегаю в ванную, поворачиваю замок на двери и смотрю на себя в зеркале. Опухшие губы, взлохмаченные волосы, довольный блеск в глазах, а внутри бабочки не просто порхают, а истерично взмахивают крылышками, требуя продолжения банкета. Ага, разбежались. У меня с возвращением Льва такие эмоциональные качели, что уже страшно. В одну минуту я ору и плачу, в другую отдаюсь ему без боя. Наверное, в психологии и этому найдется объяснение.

Привожу себя в порядок и выйдя в коридор сталкиваюсь с бывшим…как он есть, то есть как мать родила. Я вмиг становлюсь пунцовой и еще раз убеждаюсь в расхожем мнении, насколько все-таки некоторых мужчин украшает возраст. Лев — живое тому подтверждение. Считав мою реакцию, он довольно хмыкает и скрывается за дверью.

Я захожу в зал и проверяю Иннокентия. Котик, почуяв хозяйку, открывает глаза и смотрит с осуждением:

— Му-у-ур, — жалуется он, что в переводе на человеческий значит “Нифига себе ты орешь, мать! Меня не стесняешься, хоть соседей пожалей”.

— Прости, Кеша, мать твоя сегодня согрешила, — признаюсь я и опускаюсь на пол, прислонившись спиной к дивану и вытянув ноги.