— Осеннее обострение у них что ли? — ухмыляюсь я. — Мой бывший тоже вчера сидел под дверью, пришлось пустить в туалет. А там понеслась.

— Что? Тот самый? — глаза сестры загораются в ожидании жареной сплетни. — Мне нужны подробности.

— Не здесь, — кошусь я в сторону тетушек, у которых локаторы работают в радиусе километра.

— Ой, я же с ними не поздоровалась, — смеется Эсми и бежит всех обнимать. В наших краях принято в первую очередь здороваться/обниматься/целоваться со старшими, а уже потом заниматься своими делами.

Эсми очень веселая и неунывающая девчонка. Несколько лет назад она застукала мужа с любовницей в примерочной их бутика на барахолке. Поймала на месте преступления прямо в процессе, выдернула тетку за волосы и протащила по всему рынку. На секундочку, на фрау шлюхер была только юбка и бюстгальтер. Эсми устроила ей такую “прогулку позора”, что в конце у той отвалились накладные волосы. Как позже оказалось, муженек уже несколько месяцев обманывал ее со своей же подчиненной, то есть с продавщицей. После этого Эсми забрала двоих детей, подала на развод и переехала к родителям. Тогда у нее не было ни стабильной работы, ни сбережений. Сестра с нуля начала маленький бизнес — делала полуфабрикаты на продажу: лепила пельмени, вареники, манты. А сегодня у нее уже свой цех и магазин — “Вкусняшки от апашки”, то есть от мамочки.

— Так, всех перецеловала, — шутит сестра, подходя ко мне. — А-а-а-ах, ты посмотри, кто приехал.

Поворачиваю голову и вижу, как из высокого и очень дорого джипа выходит наш двоюродный брат Фархат. Он открывает пассажирскую дверцу и протягивает руку жене. Альфия бросает на него гневный взгляд и демонстративно выходит сама. Он нервничает, но послушно идет следом. По пути к кафе они здороваются с родственниками, а мы с Эсми наблюдаем за ними со стороны.

— Поругались что ли? — шепчу я на ухо Эсми.

— Ты что не в курсе? Я думала мама тебе все уже рассказала, — тихо отвечает. — У Фарика оказывается есть токалка и шестилетний сын. Альфия требует развод, а он не дает. Говорит, токал их жизни не помешает. Мол, я тебя обеспечиваю, хорошо зарабатываю, чего тебе не хватает?

— Козел. Мало мы его били в детстве. Говорила я тебе тогда, давай его к дереву привяжем, — вспоминаю наши с сестрой шалости. Мы правда очень издевались над двоюродным братом.

— Помнишь, как он орал, когда ему делали “чик-чик” в пять лет? — Эсми пальцами показывает ножницы. “Чик-чиком” мы называем обрезание. — Надо было, чтобы мулла ему вместе с крайней плотью отрезал еще и колокольчики.

— Я своего кота все время этим пугаю, — посмеялась я.

— Капец, — цокает она, — настругал четверых в семье и пятого на стороне. Он не боится, что Альфия его однажды ночью задушит подушкой? Она же с характером! Посмотри, как держится! Какой ледяной взгляд! Какая осанка! Я бы уже прибила.

— Улыбайся, они идут к нам, — дергаю за руку сестру и мы синхронно рисуем на лицах такие фальшивые улыбки, что аж скулы сводит.

— Девчонки, привет! — Фарик поднимает руку в знак приветствия.

— Привет-привет! — с издевкой говорит Эсми, а я молча киваю.

— Позвони, как все закончится, я тебя заберу, — он также демонстративно целует жену в щеку, хотя ей это неприятно. Все это шоу сыграно для родни, чтобы показать, что у них все хорошо. Хотя по настроению Альфии этого не скажешь.

Она тихо ему отвечает:

— Пошел ты в жопу.

Ей в ответ он хмыкает, а нам подмигивает. Кобель — и в Африке кобель.

— Ну как ты? — спрашивает Эсми у нашей снохи, когда ее муж уезжает.

— Так хочу его убить, но не хочу в тюрьму, — вздыхает Альфия. — Я вижу один выход — развод.

— Там хорошо, поверь мне, — пытается подбодрить ее Эсми.

— Девочки, пойдемте за стол, — к нам подходит моя мама и зовет в зал.

“Праздник колыбели” проводят, когда младенцу исполняется сорок дней. До этого его не показывают посторонним, потому что считается, что в первые дни жизни он очень уязвим. Все это время его берегут от сглаза и злых духов, дают ему возможность подрасти, окрепнуть и адаптироваться к новой среде. Также в первые сорок дней нельзя стричь волосы и ногти, а у ночью у колыбели должен гореть светильник, чтобы отгонять нечисть.

Если мама малыша — первородка, то по традиции ее и новорождённого из больницы привозят в дом родной матери. Та сорок дней заботится о внуке и в первую очередь о дочери, которую она ограждает от всех бытовых дел. Задача молодой мамочки — есть, спать, отдыхать и кормить новорожденного. Все остальное делает ближайшее окружение.

Через сорок дней младенец готов к смотринам. Родные устраивают большой той, на котором гуляют женщины со стороны мамы и отца ребенка. Амина — моя двоюродная сестра, дочь папиной младшей сестры. Ей всего 23, а она уже мама. Вся светится от счастья, хотя видно, что устала. Порхает между столами, принимает поздравления и подарки.

Аслана — так зовут сына Амины — показывают гостям во время проведения главного ритуала “Бющук тоя”. Пока он спокойно спит на руках мамы, женщины раскладывают на столике в центре зала все атрибуты обряда. Две расписные ритуальные чаши и серебряную ложку. В одну чашу набирают воду и бросают туда монеты и какое-нибудь украшение из золота, которая нужна для очищения жидкости и считается символом богатства. Гости по очереди подходят к столу, зачерпывают воду ложками и выливают в пустую чашу, высказывая ребенку добрые пожелания и наставления. Ложек должно быть сорок. В тот же день мама должна искупать младенца в этой воде, наполненной позитивной энергией.

Подходит наша с Эсми и Альфией очередь. Маленькому Аслану уже пожелали счастья, здоровья, удачи, успехов и богатства, а у меня в голове вертится другое слова. Держа ложку с водой над второй чашей, говорю вслух:

— Пусть будет честным.

Честность — важное качество для мужчины наравне со смелостью. Это я еще восемь лет назад поняла.

После всех обрядов начались танцы. Мы с Эсми выбрались подышать на улицу. Эсмии обмахивает лицо ладонями, потому что в зале было как всегда душно — бабушки на таких мероприятиях запрещают включать кондиционеры, боясь, то их продует.

— Что-то с возрастом я стала слишком сентиментальной, — вздыхает Эсми. — Вспомнила, как мои были такими же крошечными. — А у тебя как? — тихо спрашивает.

— Нормально. Завтра иду к врачу. Скоро начнем новую стимуляцию.

— Молодец! Все получится. Тьфу-тьфу-тьфу, — Эсми делает вид, что плюет через плечо. Это ее фишка. — Ой, смотри, кто к нам пришел!

На крыльцо вышла Амина с сыном на руках. Он был одет в небесно-голубой слип с вышитым мишкой Тедди на груди и завернут в белоснежное вязаное одеяло.

— Какое чудо чудесное! — умилялась Эсми, разглядывая племянника. — Аминка, он наш! Сто процентный Касымов! Такой же беленький, как ты. Тьфу-тьфу-тьфу на тебя!

— А можно подержать? — спросила я осторожно.

— Конечно, эдэ (уважительное обращение к старшей сестре), — улыбнулась Амина и передала мне малыша.

Стоило взять на руки Аслана, как меня затопила волна такой пронзительной нежности, что я чуть не задохнулась. Он чуть закряхтел, после чего показал мне свою крохотную пятерню и чуть приоткрыв глазки, неожиданно улыбнулся.

— Эсми, смотри! — восторженно позвала я.

— У нас говорят, что когда младенец улыбается во сне, значит он общается с ангелами. Это хороший знак, — объясняет мать двоих детей.

— Серьезно?

— Да, мама тоже мне так сказала, — подхватила Амина. — Смотрите, как ему хорошо. Вот так он днем спит, а ночью кричит. Колики, — морщится она.

— Это же такое счастье, — я не удержалась, приподняла Аслана и коснулась щекой его маленькой щечки. — Я тоже так хочу.

Лежу на гинекологическом кресле, затаив дыхание, пока мой репродуктолог водит датчиком и внимательно смотрит в монитор. По ее взгляду сложно определить, как обстоят дела — хорошо или плохо. Я уже год наблюдаюсь у Анастасии Николаевны и столько же живу на гормонах. Может, именно от них у меня помутнение рассудка и странная реакция на Льва?