— Что завтра делаешь? — поинтересовался Лев.

— Завтра выходной. С подругами встречаюсь.

— Про меня уже рассказала? — уголок его рта чуть дрогнул.

— В общих чертах, — пошутила я.

— Это радует, — кивает он и совершенно неожиданно подносит мою руку к своим губам и целует ее. Сердцу становится тесно, оно увеличивается с каждым биением и давит на ребра. На лбу выступают капельки пота, а низ живота начинает непривычно покалывать. Это новое ощущение мне неожиданно нравится.

— Лева, — шепчу я неуверенно.

— Соня, — отвечает он тоже шепотом, словно зная наперед, о чем, я хочу попросить.

— Поцелуй меня, пожалуйста.

— Хорошо, — он наклоняется ко мне и бережно кладет ладонь на мою шею и ведет вверх, фиксируя затылок. — Не бойся.

— Я не боюсь, — выдыхаю в миллиметре от его губ и закрываю глаза.

Первый раз — осторожный, неспешный, щемящий, медовый. Поцелуй, которого стоило ждать столько лет! Когда Лев понял, что я не дышу, он слегка оттянул мою нижнюю губу, чуть отстранился и спросил:

— Ну как?

Как? Как будто у меня за спиной выросли крылья и я вот-вот взлечу. Мне требовалось время, чтобы распробовать его, но я уже понимала, что не остановлюсь и захочу еще. И вскоре я осмелела настолько, что действительно пожелала большего.

— Кажется, я готова, — осторожно призналась подругам, когда они собрались у меня на Женсовет.

Они уже давно были замужем и воспитывали детей: у Айлин — школьницы, у Дианы — маленький сын. Мужья их любили и на руках носили, и я искренне была за них рада. Вот только в моей душе ближе к тридцати начала образовываться пустота, которую хотелось заполнить. Дело в том, что я никогда не любила и не была любима. Для всего мира я была неунывающей и свободолюбивой Соней, но за улыбкой и смехом я скрывала боль одиночества. Это когда ты не вроде и не один, но одинок.

— Ты уверена? Он что-нибудь тебе говорил? Просил? — рассудительная Айлин забросила вопросами.

— Нет-нет, Лев очень терпелив, — покачала головой и тут же покраснела. — У нас дальше поцелуев на заднем сидении машины ничего не зашло.

— Да-а-а, — мечтательно потянула нежная. — На улице сейчас целоваться холодно. Вот так отлипнешь от него, глотнешь ледяного воздуха и заболеешь. И как оно — в машине? У нас с Азаматом никогда там не было.

— Целоваться? — переспросила я и задумалась. — Очень атмосферно. Тесно, правда. Но

так как будто в сто раз острее. Маленькое пространство, мы вдвоем закрыты в машине от всего мира, и салон наполнен нашими запахами. У него такой кедровый, сандаловый, с нотками гвоздики и корицы. У меня — сладкая малина, пион и магнолия. И это сводит с ума, — мечтательно произнесла я с закрытыми глазами. А когда открыла, увидела, как на меня, разинув рты смотрят подруги.

— Айлин, тебе не кажется, что наша девочка созрела? — Диана просто сияла, как солнце.

— Определенно, — вторила ей подружка.

Нет, я не была инициатором нашей близости. И не подавала Льву никаких завуалированных сигналов. Мы даже не говорили о своих чувствах, хотя мне хотелось о них кричать на весь свет.

Конец ноября выдался снежным. Мы с Левой не могли проехать мимо такой красоты и пошли гулять в сквер на Старой площади. Тепло-желтый свет фонарей освещал узкие аллеи, где снег на елях лежал, словно белый хлопок. Пушистые снежинки, кружась и летая, ложились на сверкающий воздушный ковер. Деревянные скамейки сиротливо стояли, присыпанные сахарной пудрой.

Подняв голову к небу я завороженно наблюдала за падающим снегом.

— Красиво. Я будто в детство вернулась. Дедушка катал меня здесь на санках.

От воспоминаний стало тепло на душе, хотя пальцы показывало от холода. Перчатки я по рассеянности оставила в другом пуховике. Лев встал рядом со мной и, переплетя наши пальцы, сказал:

— Какие ледяные! Давай согрею.

Он оказался напротив меня взял мои ладони в свои и принялся то растирать, ты дышать на них. А я смотрела на него и мое сердце вновь утопало в нежности. И вдруг само собой вырвалось:

— Я люблю тебя.

Лев остановился, посмотрел мне в глаза и на мгновение мне почудилось, что в них промелькнула радость.

— Сонь…

— Нет-нет, Лев, прости, — растерялась я. — Это случайно вырвалось…

— Я тоже тебя люблю, Соня, — уверенно сказал он. — Ты удивительная. И я сейчас чувствую себя влюбленным школьником, с не взрослым дядей.

А потом мы побежали греться в машину, где целовались как безумные на заднем сидении. Я вздрогнула, когда неожиданно уже теплая ладонь Льва проникла под мой свитер, легла на живот и поползла вверх.

— Лева, — простонала я и он резко отстранился и сел.

— Прости. Прости, Соня, не удержался.

Я поправила пуловер и, набравшись смелости, сказала ему:

— А что если я скажу тебе, что готова?

Лев привез меня к себе, несмотря на то, что моя квартира находилась неподалеку. Он сказал, что живет там один, но дочка ночует по субботам.

Поначалу было боязно оказаться на его территории, но все произошло так быстро, что я и опомнится не успела. Нас накрыло цунами и смыло огромной волной. От пуховиков и всем, что было под ними, избавлялись на ходу и двигались в сторону спальни. Я была дезориентирована в пространстве и полностью положилась на Льва. А он все раздевал меня, целовал, шептал, что любит и сильно хочет. И я хотела его не меньше. Приглушенный свет в комнате; тишина, разрезаемая нашим шепотом и стонами; я, обнаженная и пунцовая от стыда пыталась прикрыть руками то, что так тщательно скрывала. Но моя стеснительность и невинность еще больше распалили Льва, который выглядел как настоящий царь зверей — мощный, статный, мускулистый.

И вот самодостаточная независимая Соня рядом с этим мужчиной стала совсем ручной, зависимой.

Разум отключился, остались только чувства. И они были настолько яркими и сильными, что я с удовольствием принимала его смелые ласки. А в тот самый момент — своеобразную точку невозврата — я посмотрела в его потрясающие голубые глаза и прошептала неуверенно:

— Пожалуйста, ты только не делай мне больно.

Понимаю, что прозвучало двусмысленно, но он меня понял.

— Никогда, — пообещал он и сделал меня своей.

Конец осени и начало зимы были самым прекрасным временем в моей жизни. Я купалась в любви, заботе и нежности Льва. Он называл меня своей любимой девочкой и как-то признался, что дуреет от того, что стал моим первым. Ни секунды я не сомневалась ни в его словах, ни в поступках. Мы встречались каждый день, но по субботам приезжала Алиса, с которой он меня пока не познакомил. Я понимала, что девочка воспримет меня в штыки. О матери Лисы, как называл ее Лев, мы практически не говорили. Он просто сказал, что они давно перестали друг друга понимать и решили расстаться. Я не лезла в душу. Да и зачем мне знать, ведь он теперь мой…Мой мужчина. Я смаковала это слово, часто так говорила и этим же дразнила. Все, что у меня было, я тоже отдавала ему.

В середине декабря, на день независимости (16 декабря), мы закрылись в его квартире. Я все-таки приготовила мясо по-французски по рецепту Дианы и не спалила дом. Лев даже похвалил. Мы лежали в обнимку на диване, укрывшись пледом и смотрели кино. Потом целовались. Снова любили друг друга. А вечером меня “обрадовал” редактор спецпроекта, для которого я снимала репортаж. Он позвонил и сказал, что надо срочно внести правки, которые отправил по почте. Я уже была в своей любимой шелковой пижаме — коротких шортиках и майке. Накинув тонкий белый пуловер, я пошла в гостиную и достала из рюкзака ноутбук, который всегда носила с собой. Лев сказал, что раз уж я занята, то и он поработает.

Я села по-турецки на широком диване и открыла ноут. Рядом лежал блокнот с вложенным карандашом, которым я зацепила пучок на голове. Лев устроился в кресле напротив.

— Сонь, — тихо позвал он, когда я уже заканчивала править текст.

— М-м-м? — отозвалась я, продолжая стучать по клавиатуре.