Я улыбнулся последователям Эрика, с удовлетворением отметив, что один из его свиты от испуга чуть не грохнулся со стула. Помахал Мецгеру, который что-то втолковывал мелко кивающему Густаву, и Вильке.

Курт смутился из-за всеобщего внимания, но махнул в ответ; при всех его достоинствах он не был публичной фигурой. Утром он вывез из Шмаргендорфа ящик с моим проектом. Я взял с него клятву, что он никому не даст открыть его раньше положенного часа. Мясника просьба удивила, однако он согласился. По всей видимости, ему удалось сдержать слово, раз Эдуард не набросился на меня сходу с расспросами. Содержимое заветного ящика предназначалось для Бека и ни для кого иного.

Каптенармус с широкой усмешкой кивнул мне и вернулся к прежнему занятию. В хаосе, что захватил зал собраний, он умудрялся резаться в карты с соседями.

Эдуард указал мне на пианино, на прощание похлопав по предплечью, и забрался на трибуну. Я устроился на табуретке перед инструментом, убедившись в том, что она не сломается под моим весом.

После пары повелительных окриков Фрейданка собравшиеся притихли. Полной тишины не наступило, но, по крайней мере, теперь председатель мог начать без боязни затеряться в гомоне.

Оказавшись на сцене, невысокий плотный мужчина преобразился. Вытянувшись, он повелительно оглядел свою паству, пригладил усы и заговорил громким поставленным голосом, который без труда доносился до самых дальних уголков зала. Первым делом он поприветствовал гостя, расположившегося в первом ряду, в единственном кресле на весь склад. Военная форма подчёркивала сухощавость Бека и скрадывала его залысины; острым, цепким взглядом он окинул оратора, заливавшегося соловьём, и откинулся в кресле. Пальцы его забарабанили по подлокотнику.

У меня сложилось впечатление, что Людвиг был невысокого мнения о Фрейданке.

После вступления Эдуард перешёл к повестке дня, расхаживая по трибуне и порой взмахивая руками. Он был убедителен, хотя мало кто вслушивался в его речь. Да и зачем, когда всё и так ясно? Люди, очарованные ею, устремляли туманные взоры в пустоту. Голос председателя убаюкивал.

Эдуард непринуждённо шутил, чтобы в следующий миг ударить хлёсткой фразой, произнесённой резко и без колебаний: «Честь нашей страны под угрозой!», «Это нужно остановить!» и «Мы не позволим этому продолжаться!». Известные истины о безработице, позабытых ветеранах и близких врагах сплетались воедино и швырялись в слушателей. Лицо Фрейданка заблестело от пота. Монолог он вёл мастерски, не переступая незримой черты, за которой начинались призывы «Германия, пробудись! Евреи, околейте!», — но та часть публики, которой эти идеи нравились, запросто додумывала их самостоятельно, это было заметно по группе Флюмера.

В паузах между лозунгами бывшие солдаты, подавшись вперёд, шумно аплодировали и кричали. Подростки не отставали от них, а временами и обгоняли в энтузиазме — они-то с мясорубкой войны ещё не сталкивались. Постепенно Эдуард перешёл к обещаниям; он сулил публике личное счастье, личную расплату с врагами — и никто из тех, кто внимает ему, не уйдёт обиженным. Для этого требовалось лишь сплотиться, собраться, быть готовым к великому свершению, которое выше критики и противоречий, которое отвергает сомнения, которое изменит опостылевшую реальность и разгонит серость будней.

Фрейданку внимали, околдованные перспективами. Перед людьми маячили ворота рая. Они забыли про опостылевшую реальность. Их захватила иллюзия. В зале ей не поддались лишь двое: я и Людвиг Бек. Он поджал губы, неодобрительно взирая на стадо, в которое превратились люди, стоило осыпать их мишурой пустых речей. Упоённый своим успехом, председатель не замечал негодования Бека. Да и с какой стати ему злиться? Ведь Эдуард ловко избежал самых щекотливых моментов и создал толпу, послушную его воле. Разве офицер нуждался в ком-то ещё, кроме оболваненных исполнителей?

Эдуард подал мне сигнал, чтобы я начал играть. Согласно утверждённой программе, следовало начать с гимна, а затем исполнить задорную патриотичную песню о бравом немецком рядовом. Но я счёл, что способствовать успеху Эдуарда непрактично. Я присутствовал здесь для того, чтобы завоевать расположение Бека, а тому методы Фрейданка, очевидно, не пришлись по душе. Людвиг явно предпочитал осознанность слепому следованию за бессмысленными лозунгами и прочей мишурой. Большего по его реакции сказать было нельзя, но я решил рискнуть — остудить горячие головы, напомнить им о том, что за обещанные воздушные замки приходится платить высокую цену… чтобы не получить в итоге ничего.

Я заиграл «Ich bin Soldat», знаменитую антивоенную солдатскую песню. Сложно было спрогнозировать, как к ней отнесётся Бек. Он мог и осудить её за пораженческий настрой. Но лучше так, чем оказаться в одной лодке с Эдуардом перед стартом переговоров.

Эффект проявился почти тотчас. В остекленевшие глаза вернулась осмысленность. Слушатели встряхивались, освобождаясь из плена сладких речей Эдуарда, переглядывались, растерянные, изумлённые, будто спрашивали друг друга, что с ними только что произошло. Но долго эта свобода не продлилась; моя игра захватывала их не хуже, чем словесные упражнения Фрейданка. Даже Флюмер и его прихлебатели поддались всеобщему настрою. Затем кто-то принялся подпевать. Голос смельчака подхватили, песню разнесли по залу. Не присоединились лишь двое.

Бек, который замер в своём кресле. Его лицо приняло отстранённое, нечитаемое выражение.

И Эдуард, который пылал от ярости. Его тщательно построенное выступление оказалось сорвано, и он жаждал мести.

А я продолжал играть.

Ставки сделаны, ставок больше нет.

[1] Фридрих Эберт — первый рейхсканцлер Германии после Ноябрьской революции, а также первый рейхспрезидент Германии. Примечателен ещё и тем, что поднялся с низов: родился в семье портного, сам работал шорником. Пробился во власть через СДПГ, стал её депутатом, а затем и председателем. Скончался в связи с заболеванием аппендицитом. Вторым — и последним — полноправным президентом после него стал знаменитый Пауль фон Гинденбург.

[2] «Симплициссимус» — прогрессивный немецкий юмористический и сатирический журнал, подвергавший резкой критике клерикализм, буржуазные, дворянские и офицерские предрассудки, равно как и императорскую династию. Прекратил своё существование после прихода к власти нацистов.

[3] «Фёлькишер беобахтер» — немецкая газета, основанная в 1919 году. С 1920 работала на НСДАП, выкупленная главой рейхсвера в Баварии. Была флагманом нацистской пропаганды. Символом газеты служила свастика. Редактором в ней работал в том числе Адольф Гитлер. Последний номер газеты вышел 30 апреля 1945 года.

Людвиг Август Теодор Бек взирал на представление, развернувшееся перед его глазами, едва сдерживаясь от того, чтобы подняться и уйти. Расхаживавший по трибуне председатель союза — как его там, Фрейданк? — воплощал в себе всё, что Людвиг презирал. Его самодовольный вид, его ядовитые слова, смысл которых, если убрать шелуху, был прост в своей разрушительности — вызывали у офицера грустную усмешку.

Это была далеко не первая такая встреча. Он наслушался подобных речей — всегда одно и то же. А от пианино, за которое посадили какого-то громилу, едва ли способного отличить ре минор от ре мажор, так и хотелось закатить глаза. В конце выступлений неизменно — и фальшиво, ведь найти достойного музыканта никто не удосуживался — звучал имперский гимн, словно подчёркивая их затхлость. И хоть бы раз удивили! Но нет, в нынешней обстановке это было невозможно.

Фрейданк и его союз были уже привычным символом Германии, утратившей верное направление.

Как и всякий немецкий солдат, Бек горько воспринял поражение в Великой войне. Он не строил иллюзий относительно того, удалось бы рейху победить, поскольку знал ответ загодя. Идея Людендорфа [1] нанести стратегическое поражение на Западном фронте одним мощным ударом была не более чем последней конвульсией смертельно больного. Главнокомандующий, под конец войны заработавший у народа непререкаемый авторитет, угодил в плен собственной гениальности, и его наступление могло закончиться лишь провалом. Это понимали все, кто служил на Западном направлении и имел доступ к стратегическим планам.