Все проведённые тесты в один голос твердили, что вокруг — реальность. Если я буду воспринимать мир иначе, то не добьюсь ничего. Потому — невозможное, но вероятное следует предпочитать тому, что возможно, но невероятно. А именно, стоит принять как данность, что Существо перенесло меня на другую планету, искажённую копию Земли… либо это она и есть, Земля прошлого.

Телепортация? Перемещение во времени? Современной псионике такое неподвластно. Так кто же это Существо? Само собой, не бог, мысли об этом я даже не допускал.

Скорее всего, мне не посчастливилось столкнуться с неким космическим паразитом, поселившимся на планете, где я работал. Мощь его была неоспорима, а вот техника страдала: при переселении в новое тело я заработал временную амнезию. Технология фокусирующего луча таких огрехов была лишена.

Версия о том, что Существо намеренно лишило меня памяти, не выдерживало критики. Зачем ему это, если оно хотело наказать чужака, вторгшегося в его владения? Сотрёшь память — сотрёшь личность, наказания не выйдет. Потому я и склонялся в пользу теории о перемещении во времени. Ну как мог могущественный псионик, способный создать и поддерживать многогранную иллюзию, ошибиться в таком пустяке? Хотя поведение Существа не соответствовало ожидаемому психопрофилю сущности с силами планетарного масштаба… но это если ориентироваться на людскую психику.

Как бы то ни было, агенты Института не привыкли сидеть без дела. Если это действительно иллюзия и я лежу на алтаре, то рано или поздно силы Существа иссякнут, и я открою глаза под мягким светом ламп орбитальной станции. А если это бесконечно далёкая Земля прошлого… Что ж, тогда впереди много работы; текущая ситуация не особенно-то и отличается от моих обычных трудовых будней.

Я припомнил последние слова Существа. Сопоставил с тем, что мне известно о нынешнем времени. Если хронология этой Земли совпадает с моей, то я недавно отгремела Первая мировая война. Вскоре за ней должна последовать Вторая…

Полевым агентам Института история древних времён преподавалась спустя рукава. Обычно углублённое изучение начиналось с Шестой мировой, так как на её примере удобнее всего было рассматривать искажения человеческой психики, которые приводили к воронке эскалаций.

Но Существо обещало, что вскоре будет ещё одна война. Мои личные заключения это подтверждали — не зря заглянул в библиотеку и перетряхнул разум Кляйна. А вернувшаяся память позволила укрепиться во мнении, что сближение Германии, развитой индустриальной державы, с СССР, на территории которого располагается мощнейшая ресурсная база, — наилучший курс действий. Плюс к этому Союз, в основе которого лежало социальное равенство, представлял собой зародыш общества, при правильном наставлении наиболее способного приблизиться к моей «современной» цивилизации.

Любой мало-мальски приличный аналитик после изучения общественных тенденций пришёл бы к такому же выводу.

Я усмехнулся. Любопытную стратегию выбрало Существо, чтобы наказать меня. Я посвятил жизнь тому, чтобы вколотить разум в людей, которые изо всех сил мечтали остаться дикарями. Что стоит сделать это в очередной раз? Правда, похоже, что права на ошибку у меня в этот раз нет, орбитальная станция не вытянет сознание, чтобы перенести в другой носитель… Что ж, как-нибудь обойдусь.

Чутьё подсказывало, что просто так, без присмотра, Существо меня не оставит. А значит, в будущем оно может вмешаться в проводимые операции. Моя задача, как полевого агента, вовремя отследить его влияние и предотвратить его.

Я оглядел кирху в сгущавшемся сумраке.

— Ты нарочно засунуло меня в человека, который живёт в церкви? — громко спросил я. — Иронию оценил. Но не думай, что я сдамся. Ты ещё пожалеешь, что связалось с выходцем из Института!

Темнота промолчала.

[1] Вильмерсдорф — на тот момент административный округ Берлина, располагался на юго-западе города. Известен тем, что после революции 1917 года его облюбовала русская эмиграция. Впоследствии был объединён с округом Шарлоттенбург.

[2] Мешочничество — здесь: практика поездок в деревни из города для покупки еды для себя или для последующей перепродажи.

[3] Малыш — ироническое прозвище; тут обыгрывается фамилия Макса Кляйн, которая буквально значит «маленький».

[4] Auf die Liebe! Auf die Neuvermählten! — тост с немецкого «За любовь! За молодожёнов!»

Преподобный Отто Браун, долговязый мужчина слегка за сорок, привык вставать засветло. Как известно любому порядочному лютеранину, самый жирный червячок достаётся ранней пташке. Для священника, вечно ищущего способы прокормить своё большое, хоть и неродное семейство, поговорка была актуальна вдвойне. Он крепко верил в то, что в первую очередь Всевышний помогает тем, кто помогает себе сам.

Проснувшись, Отто последовал своей утренней рутине. Он вознёс Господу молитву, протёр и надел свои очки, умылся, оделся и расправился со скромным завтраком, который для него с вечера оставила фрау Шнайдер. Однако привычное течение событий нарушилось, когда преподобный Браун вышел наружу. Его внимание привлёк свет в кладбищенской сторожке. То было дряхлое деревянное сооружение, возведённое чуть ли не при Вильгельме Первом с той единственной целью, чтобы через несколько лет построить на его месте что-нибудь подобающее. Как это водится, временное обернулось постоянным.

Когда отец Отто пребывал в хорошем настроении, он любил порассуждать на тему вечного и преходящего. Ряды могил и покосившиеся памятники настраивали его на философский лад. Но в то утро он проснулся с головной болью и лёгким насморком, последние марки десятины были потрачены ещё вчера, а жалованье в деревенской школе, где он преподавал, задерживали уже второй месяц, — и это ещё мелочи по сравнению с главной бедой, над которой был властен разве что Господь.

В общем, вместо обычных философских мыслей его голову наполнили подозрения о том, что в сторожку забрался вор. Так как жить в ней последние лет тридцать было попросту опасно, её приспособили под сарай. Там хранили инструменты, такие же старые, как и само здание. Никто в здравом уме не покусился бы на них…

Тем не менее Германия нынче мало походила на прежнюю себя. Орднунг, который жители Пруссии раньше впитывали с молоком матери, теперь мало что значил, хотя некоторые и цеплялись за его призрак. К сожалению, попутно они цеплялись и за другие призраки — вроде необходимости вернуться в окопы и как следует вдарить по Антанте. Отец Отто этого желания не разделял. Он был миролюбив и даже трусоват, когда дело касалось пальбы. Сказывался случай, когда его, полевого священника, едва не пристрелил английский снайпер. Тогда пуля оцарапала ему щёку.

Преподобный Браун вернулся в дом и прихватил оттуда увесистую кочергу. Несмотря на кротость характера и стремление видеть в людях лучшее, он считал, что добрые намерения и кочерга куда убедительнее просто добрых намерений. Хоть он и не собирался пускать её в ход, мало ли что приключится. Несмотря на робость перед свистом снарядов, он был весьма храбр, когда дело доходило до кулачных потасовок. Сказывалась бурная молодость, проведённая на дюссельдорфских окраинах.

Утро выдалось зябким. Ступая между покосившихся оградок, он ёжился от прикосновений тумана, который норовил забраться под сюртук и брюки.

Ещё на подходе к сторожке-сараю до слуха пастора донеслось басовитое бормотание. Преподобный Браун добрался до двери и осторожно заглянул внутрь. От увиденного он обомлел. Позабытая кочерга выскользнула у него из ладони и упала на землю.

Человек, раскладывавший инструменты на древнем столе, где стояла керосиновая лампа, обернулся. От его улыбки Отто побледнел. Она была… многообещающей. И не сулила ничего хорошего. Так скалились солдаты во время штыковой атаки, закалывая противника в его траншеях.

К счастью, человек быстро заметил, какое впечатление произвела его кривая ухмылка, и стёр её со своего лица.