Он поставил передо мной кружку, над которой вился пар.

— Вот пианино, веришь ли, мне в разгар прошлого кризиса отдал учитель музыки, интеллигентнейший тип, за половину ягнёнка. Как сокрушался, чуть ли не рвал волосы, словно любимое дитя продавал! Я и брать не хотел, зачем мне это чёртово пианино? Пылится только. Сошлись на том, что я учителя подкармливаю, а он учит Густава, сына моего, музицировать. Но Густав — остолоп, лишённый слуха, его обучать — только время тратить почем зря да ноты портить. Потом учитель покинул Берлин, заявил, что в погоне за музой возвращается к корням. Ха! Просто у меня тогда опустел стол. Надеюсь, корни его подпитали. Славный малый, хоть и с ветром вместо мозгов. Музыкант! — подвёл черту Курт, как судья, вынесший приговор.

История была поучительной, но меня больше занимала еда на столе. Я с жадностью набросился на неё. Судя по тому, как стремительно проваливалась пища в мой бездонный живот, Макс Кляйн держал себя на голодном пайке, а если и разживался деньгами, то спускал их на пиво, водку и настойки. Такое пренебрежение я решительно осуждал: с его последствиями придётся разбираться мне.

Курт продолжал болтать. Я быстро раскусил причину его благодушия. Он намеревался завербовать меня вместо пропавшего Ганса. Как-никак, я с лёгкостью выполнял работу за троих и к тому же не был полнейшим придурком, а последним немногие громилы могли похвастаться. Вот только меня не привлекала перспектива провести жизнь за перетаскиванием тяжестей. Я стремился к большему.

Из того, что я сам увидел за неполный день в теле Макса, а также из его воспоминаний выходило, что нынешний Германский рейх — это разбитая ваза, которую заново собрали из осколков, но забыли про клей. Если тронуть, дунуть, посмотреть не так — развалится, обрекая огромное число людей на новые беды. Но если подойти к починке бездумно, использовать в качестве клея какую-нибудь радикальную дрянь, результат получится ещё хуже. К восстановлению государства из руин следовало подходить с умом. И я пребывал в полной уверенности, что моей квалификации на это хватит.

Но и рвать контакт с Куртом было ни к чему. Он обмолвился, что о последних днях войны ему рассказали товарищи, то есть он поддерживал с ними связь. Иначе говоря, была велика вероятность, что мясник состоял в одном из кружков, в которые сбивались бывшие солдаты. Если это и не путь наверх, то определённо шаг в нужном направлении, полезные знакомства не повредят.

Я определил себе целью выбить из Курта приглашение на собрание солдат.

Когда вернулся сын мясника, с едой мы уже закончили. Расчёт произвели в нотгельдах [3], марками Курт расплачиваться не стал, отговорившись отсутствием покупателей. Для меня особой разницы не было, что марки, что эти картонки обесценит инфляция; если уж на то пошло, мясницкие нотгельды будут всяко полезнее. Я договорился позвонить ему через неделю, чтобы помочь разгрузить новую повозку. Честно предупредил его, что как постоянную работу его предложение не рассматриваю и будет лучше, если запропастившегося Ганса, если тот вернётся, Курт на мороз не выгонит.

О том, чтобы попасть в кружок, я хотел упомянуть мимоходом, чтобы не спугнуть Курта. Мало ли что подумает, нынешнее правительство, в основном социалисты, к таким обществам относилось с опаской. Капповский путч подпортил репутацию бывших фрайкоров и рейхсвера. Ещё решит, что я шпик — хотя в то, что у нынешнего рейха были деньги на подобные затеи, верилось слабо.

Я поймал себя на том, что последние рассуждения не принадлежали Максу. Его высокие материи не интересовали, он в политике не разбирался. Зато он обладал острым слухом, благодаря чему невольно подслушивал бунтарские разговоры в пивных и даже обрывками запоминал их. Будь Кляйн и в самом деле из особого отдела, то запросто пересажал бы половину Берлина.

Уже на выходе, спрятав деньги, я вспомнил про пианино. Незаметно пошевелил пальцами, проверяя их подвижность. С силой я разобрался, но необходимо было оценить и другие параметры тела, в том числе мелкую моторику, чтобы лучше представлять объём грядущих переделок. К тому же академическая музыка успокаивает людей и делает их сговорчивее, так что моя просьба будет иметь больший шанс на успех. Да и кто поверит, что шпик из комиссариата знает, с какого конца браться за пианино?

Я попросился исполнить что-нибудь на прощание.

— Ты умеешь играть? — недоверчиво прищурился Курт.

Я умел. Весьма средне, но это, как и многое другое, входило в стандартную программу подготовки. Подготовки чего, я пока затруднялся сказать. Выборочная амнезия понемногу начинала меня злить, однако в полевых условиях избавиться от неё крайне сложно.

— Нашему батальону как-то досталось пианино в качестве трофея в одном захваченном городке. Герр обер-лейтенант поспорил с герром гауптманом [4], что сумеет обучить игре даже гориллу. Выбор пал на меня, как на его денщика.

Курт с усмешкой закивал, словно хотел закончить: и как на солдата, что больше всех похож на оную гориллу.

— Так что кое-что я исполнить могу, хотя, разумеется, ничего сложного, только начальный уровень.

— Золотой у тебя был командир, даром что вольнопёр, — с оттенком зависти сказал Курт. — Наш был первостатейной сволочью. Зато как умел орать «Примкнуть штыки!», аж по спине холодок бежал. Бывало, часами заставлял их пристёгивать да убирать. А потом на фронте ему снесло полчерепа. Как раз когда собрался свистеть идти броском через ничейную, уж и к заграждениям подобрались. Случаются же совпадения!

Я пожал плечами. Мой обер-лейтенант был персонажем, полностью выдуманным с той целью, чтобы я списывал на него свои странности. А раз так, ничего не мешает обрисовать его достойным человеком.

Получив разрешение, я уселся за пианино. Ожидаемо оно было расстроенным. На настройку ушло несколько минут, за которые Курт и Густав извелись — боялись, что что-нибудь сломаю, раз полез внутрь. Я же кулаками мог тыквы в пюре разбивать, как мне доверить деликатную работу подкрутить колки, точно ведь испорчу. А расстроенного пианино они, стало быть, не боялись. Что за люди… Мясник десять раз пожалел, что пустил меня за клавиши. Хоть он и заявлял, что пианино годится только пыль собирать, а всё ж таки гордился тем, что оно у него есть — статусная вещь.

Наконец пытка отца и сына подошла к концу. Я коснулся пальцами клавиш — и заиграл.

[1] Денщик — солдат, который выполнял обязанности прислуги при офицере.

[2] Вольноопределяющийся — доброволец, который по собственному желанию поступил в армию, как правило, для получения офицерского или унтер-офицерского звания в резерве. Имели хорошее «гражданское» образование.

[3] Нотгельд — псевдоденьги, деньги чрезвычайных обстоятельств, которые выпускались в условиях экономического кризиса органами немецкой власти и неправительственными организациями, в том числе фирмами и магазинами, с 1914 по 1924.

[4] Гауптман — воинское звание в германской имперской армии, аналог капитана.

Курт Мецгер считал себя тёртым калачом. Боевую закалку он прошёл в окопах, где обнаружил, что способен с первого взгляда определить, стоит ли иметь дело с человеком или же он, что называется, с гнильцой. Это чутьё порой спасало ему жизнь на фронте. По возвращении домой навыка Курт не утратил, что позволило ему прожить первые неспокойные годы мира в относительном достатке, несмотря на смерть жены.

Мецгер во всяком деле полагался на шестое чувство, и прежде оно его не подводило. До сегодняшнего дня.

Поначалу, обнаружив у витрины своей лавки звероподобного верзилу, Курт прикрикнул на него для порядка — и выбросил из головы. Мало ли шлялось по стране крестьянских увальней, которых война вырвала из привычной среды? Если им не везло, то встречал их лишь пустой дом и рядок простеньких могил. Кто-то спивался, а самые отчаянные выбирались в город в поисках лучшей жизни или хотя бы хмельного забытья — поступок отважный и глупый в равной мере.