Разошлись мы довольные друг другом. Я пообещал доставить ещё пятнадцать винтовок после Нового года; половина была уже готова, однако об этом я упоминать не стал, Фрейданк и без того отнёсся к моим успехам с опаской. Эдуард и Вильке доехали на телеге до ближайшей станции, а от неё мы с Мецгером отправились вдвоём, не считая четырёх винтовок в сене. Курт с наслаждением закурил.

— А жизнь-то налаживается? — спросил он, вглядываясь в серые облака.

— То ли ещё будет.

Ветер донёс до меня запах отличного табака. Сигареты Мецгеру подарил я, так как курил он сущую дрянь, от которой запросто можно было выплюнуть лёгкие не только курящему, но и всем, кто его окружал. Добыл я сигареты у Шварца, которому их поставлял сослуживец сына, спасённый им в бою.

Сослуживец ещё тогда приторговывал папиросами в траншеях. Когда сын Георга вытащил его, раненого в плечо и обе ноги, он расчувствовался и пообещал снабжать спасителя сигаретами до конца жизни; но она оборвалась на следующий день. Из-за бюрократической ошибки сын Шварца до конца войны проходил в пропавших без вести несмотря на то, что застрелил его французский снайпер на виду у половины батальона. Сослуживец же пережил войну — и, ведомый чувством долга, заехал к Шварцу. В ротах часто принято было оставлять сведения о своих родственниках — передать последнюю волю, письмо или личные вещи, не очень ценные для посторонних, но имеющие значение для семьи.

Когда война завершилась, Георг так и не узнал о судьбе сына, пока на пороге его дома не появился парень в солдатской форме и не сообщил ему печальную весть. Помимо неё, солдат вручил Шварцу и коробку сигарет, которую не успел отдать его сыну. Когда он удалился, Георг, отродясь не куривший, деревянными пальцами вытащил сигарету и сунул её в зубы.

Прошли годы. Сослуживец поднялся на торговле табачными изделиями, однако о брошенном в пылу схватки обещании не забыл. От него исправно приходили посылки с импортными, американскими сигаретами, а порой и бразильскими сигарами. Георг их не продавал. Для него эти передачки стали частью памяти о сыне. Но моей просьбе он не отказал.

— Замечательные сигареты, — счастливо выдохнул Мецгер, рассматривая пачку. — Делают же вещи американцы! И зачем мы с ними воевали?..

Он был как ребёнок, который никак не мог наглядеться на новую игрушку.

Я оставил его вопрос без ответа.

Перед Новым годом я заглянул к Фишеру, чтобы подписать договор. В нём утвердили тираж — меньше предварительного, потому как расходы на типографию за последние недели резко возросли, как объяснил извиняющим тоном Самуэль. Я не расстроился, вся эта затея так или иначе была авантюрой, которая, скорее всего, провалится. Если французы вторгнутся в Рурскую область, обществу будет не до антивоенных посылов.

Аванс, выданный Фишером, был не очень велик, однако и он послужит неплохим подспорьем в моей деятельности. Деньги я не жалел: курс доллара рос как на дрожжах, вслед за ним тянулись ценники, и никакого смысла копить средства не было. После издательства я зашёл к Мецгеру, которого мой визит удивил — и сильно обрадовал, когда я раскрыл, зачем заскочил к нему.

— Это что, правда… — Он не закончил.

Руки мясника заметно задрожали, когда он прикоснулся к протезу. Его изготовил я, и он был гораздо лучше, чем тот, которым государство наградило своего верного сына: легче, прочнее, с более подвижными шарнирами, удобными ремнями и ручной регулировкой при необходимости. Он и смахивал на ногу куда больше полукостыля Мецгера.

В отличие от Эрика с его подагрой, Курт не выпячивал напоказ боевое увечье и старался ходить так, чтобы отсутствие ноги не бросалось в глаза. Я решил, что его скромность заслуживает награды, да и хорошо было слегка разгрузить голову от основного проекта.

— Где ты его взял? Он же… такой целое состояние должен стоить!

— Сам состряпал. Надень-ка, проверим, что вышло, — отмахнулся я.

Мясник, всё ещё ошеломлённый, подчинился.

— Стопа великовата получилась, — отметил я, когда Мецгер примерил подарок. — Надо доделать.

— Брось, это и так… Он и без того…

Курт задохнулся, не в силах подобрать слова. Вдруг он схватил мою ладонь:

— Сколько ты за него хочешь?

— Это подарок.

— Подарок… — тупо повторил он и встряхнулся, словно пробуждаясь ото сна. — У меня припасено кое-что, я сейчас принесу…

Благодарный мясник нагрузил меня таким количеством мяса, что я всерьёз засомневался, не стану ли целью номер один для всех окрестных собак.

— Как подъешь, ты приходи ещё! Для тебя всегда найдётся чем перекусить! — заверил Курт на прощание.

Я искренне надеялся, что он не выгреб все свои запасы в попытке отплатить добром за добро.

Так, в делах, подошёл к концу двадцать второй год.

[1] Чёрный рейхсвер — нелегальная военная группировка, которая была создана для обхода требования Версальского мира о стотысячном лимите сухопутных войск рейхсвера с попустительства немецкого правительства. Активизировалась в 1923 году на фоне Рурского конфликта и возможной войны с Францией. Чёрный рейхсвер спонсировался известным магнатом и промышленником Гуго Стиннесом.

В новый год Германия вошла с тяжёлым предчувствием беды. Западные союзники по Антанте давили на немецкое правительство, требуя выплат репараций в натуральной форме, поскольку их не очень-то интересовала обесценивающаяся марка. В рейхстаге брыкались — отчаянно, но безуспешно. Экономический кабинет беспартийного рейхсканцлера Вильгельма Куно не сумел договориться с французами и англичанами, хотя и был поставлен рейхспрезидентом Эбертом [1] непосредственно для решения финансовых проблем. Ещё в сентябре двадцать второго комиссия по репарациям заметила, что рейх не справляется. С тех пор победители в Великой войне не раз бряцали оружием, намекая на повторную оккупацию Рура. В январе эти намёки превратились в открытые угрозы — и над республикой распростёрлись чёрные, гнетущие тучи отчаяния.

Как по мне, это был вопрос решённый. Французы уже не отступят, слишком лакомый кусочек представляла собой Рурская область — с её добычей угля, а также производством чугуна и стали. Со мной соглашались и знакомые из «Сообщества», хотя их рассуждениями двигали не экономические предпосылки, а эфемерные понятия о национальной чести и о том, как чёртовы жабоеды отыгрываются за былые поражения. Не избежал этого даже Эдуард, хотя он выглядел наиболее разумным среди своих товарищей.

Другие люди, менее поражённые политической заразой, вроде Отто Брауна и владельцев фирмы по установке памятников надеялись, что как-нибудь да пронесёт. За последние годы они привыкли полагаться на удачу, несмотря на то что она вечно их подводила. Надежды не мешали им носиться как угорелым, проводя напоследок закупки, как подсказывал опыт прошлых кризисов.

Ценность марки стабильно снижалась; страна готовилась к катастрофе.

На этом фоне немало внимания привлёк шахматный турнир Герберта Боша. Не то чтобы люди прониклись любовью к игре, но вот солидный призовой фонд заставил прийти многих зрителей. Пусть они не могли претендовать на деньги, однако им хватало и мечтаний о нём. Да и сама возможность отвлечься от тяжелого предчувствия неизбежных бед дорогого стоила.

В первый же день соревнования зеваки косились на меня. Сперва в их взглядах читалось недоумение, ведь я не больно-то походил на типичного шахматиста; затем его сменило удивление, а потом и откровенная зависть, когда я с лёгкостью разделался со своими соперниками.

Второй день заставил поднапрячься. Отсеялись самые слабые шахматисты, а оставшиеся твёрдо вознамерились биться как львы за призовые места. Подстегнули их решимость скверные новости. Международная комиссия по выплатам объявила, что Германский рейх намеренно тянет с поставками и не выплачивает обещанных объёмов. Все понимали, что настают трудные времена. Даже если рейхстаг в последний момент договорится с Антантой, простым гражданам придётся туго.