Несмотря на яростное сопротивление, я выбрался в финал. Ожидаемо в него попал и Эмануил Ласкер. Третий день был целиком посвящён нашей битве. Мы сыграли семь партий. В первой я собирался поддаться, чтобы не выиграть вчистую и не вызвать чересчур громкой сенсации, — но быстро понял, что это было ни к чему. Бывший вельтмейстер сражался с полной отдачей. Разница между Ласкером, утомлённым одновременной игрой с десятками людей, и свежим, отдохнувшим Ласкером была видна невооружённым глазом. Памятуя о том, что я люблю размениваться, он вёл крепкую позиционную игру, от которой у меня голова шла кругом.

В конечном счёте я выиграл со скромным отрывом: три победы, две ничьи и два поражения. Даже готовые решения партий на десять фигур не помогали, если я изначально оказывался в позиции в неудобном положении и Эмануил не допускал ошибок.

А Ласкер не любил ошибаться.

Когда мы закончили, ещё светило солнце. Перерывы между партиями были минимальными. Я с удовольствием пожал гроссмейстеру руку; мне показалось, что он, хоть и устал, был доволен. Ласкер ценил хорошую игру.

Церемония награждения получилась несколько скомканной. Я опаздывал на собрание и потому настоял на том, чтобы не растягивать официоз, побыстрее получить от Боша расписку и уйти после обязательной фотографии для газеты. Герберт, к слову, в дни отборочных не присутствовал на соревновании и явился лишь на финал. Судя по бледности и кругам под глазами, в последние дни спал он мало.

— Неужели вы пропустите встречу с журналистами столичных газет? — подмигнул он.

После покушения он обзавёлся парой телохранителей и личным револьвером, однако жизнерадостности в нём ничуть не поубавилось. И это при недосыпе и в свете грядущих безрадостных перемен!

— Их тут собралось не меньше десятка, — продолжил он. — Я потратил уйму сил, чтобы раскрутить предприятие, а вы…

— Дела не ждут, — оборвал его я. — Рассчитываю на то, что вы спасёте меня от формальностей, как тогда в кафе.

— Когда-нибудь гиены пера непременно загонят вас в угол и не выпустят, пока не раскроют все ваши тайны.

— Пусть попробуют. Я буду отбиваться! Что же до моих секретов, то здесь всё просто: я не готов озвучить их журналистам, но с радостью поделюсь некоторыми из них с вашим дядей. Когда будет известна дата аудиенции?

Герберт нахмурился.

— Я написал ему, однако ответа пока не получил. Так или иначе, вскоре мы планировали встретиться и поговорить лично. Но учтите, дело может затянуться: сейчас непростой период. Дяде попросту не до изобретателей, какими бы гениями они ни представлялись.

Я прекрасно понимал Карла Боша. Если события пойдут по худшему сценарию, до инноваций руки не дойдут — тут бы спасти то, что уже имеешь! Южно-Рейнские магнаты, при всём их могуществе, зависели от своих давних партнёров и соперников из северной Рурской области, правобережная часть которой оказалась под угрозой оккупации. Без угля и стали встанет любая отрасль, а тем более химическая, да ещё с прицелом на создание синтетического топлива. Но вышеупомянутое не отменяло того, что в моих силах было избавить Бошей от терзаний, связанных с энергетикой… и не только.

— Не переживайте, герр Бош, с любой бедой можно справиться. Главное — знать как! Я буду занят сегодня, но завтра я хотел бы позвонить вам с конкретным предложением.

Его разработка отняла у меня пару вечеров, которые я потратил на составление чертежей и их подгонку к текущему уровню развития человечества. Без конкретных схем нечего было и думать о том, чтобы подступаться к промышленникам. Они привыкли, что всякую идею можно и нужно разложить на бумаге до последнего винтика.

Взгляд, которым меня одарил Герберт, выражал неприкрытое сомнение. Играл-то я хорошо; но шахматы и индустриальная химия — это очень разные вещи.

— Напомню, что я мало что решаю…

— Не беда! — откликнулся я. — Вместе мы решим очень многое.

В то, что он не имеет влияния на дядю и не занимает в BASF высокой должности, полученной за заслуги, я ни капли не верил. Герберт мог прикидываться недалёким пижоном, который сорил деньгами на сомнительные развлечения, но скрыть от меня свою суть у него не получилось.

Расстались мы на позитивной ноте. Строго говоря, Герберту не нравились выскочки, которые стремились пробиться за его счёт, но мои успехи в шахматах и нарочитый оптимизм подкупили его; кроме того, он ещё не забыл, что я спас ему жизнь — с оговорками, конечно. Убить-то его желал не водитель, а Существо, о котором Бош понятия не имел.

Среди малочисленных хороших вещей, связанных с Великой войной, особняком стояла мода на бессчётные союзы, объединения и кружки. Немцы распробовали их, и популярность этих организаций росла, как снежный ком. Они давали чувство причастности, крайне важное для людей, выбитых из привычной колеи жизни чудовищным кровопролитием и развалом государства.

«Сообщество» не стало исключением. Собрания оно проводило регулярно. Зачастую они носили неформальный характер: попросту были встречами знакомых и друзей в выбранной пивной. На такие мероприятия приглашали не всех участников «Сообщества», а лишь приближённых к той или иной фракции внутри него — в зависимости от того, кто был инициатором сбора. Официальные встречи проводились реже, под них Эдуард и арендовал склад на краю города.

Я не посещал ни публичных, ни приватных собраний. Они отнимали драгоценное время — на попойки или на выслушивание жалостливых историй от ветеранов, не столь важно. Своё отсутствие я обговорил с Эдуардом заранее, объясним его тем, что занят восстановлением винтовок. Председатель мне поверил и не мотал нервы приглашениями, хотя иногда я с ним всё же встречался. В первый раз я продемонстрировал ему Gewehre 98, высокое качество которых едва не выставило меня вором; во второй — привёз ещё пятнадцать обещанных винтовок, обсудил с ним репертуар допустимых песен и сыграл на пианино, чтобы Фрейданк убедился в моих навыках.

Изменения, внесённые мной в привычные мелодии, поразили Эдуарда. Он до того расчувствовался, что освободил меня от сборов на нужды «Сообщества», включая обязательные, на весь двадцать третий год.

На встречу я чуть не опоздал. Меня даже собрались отчитать охранники на входе, некстати вспомнившие о своих прусских корнях. Моя комплекция их смутила, но они превозмогли свой трепет, ибо свято веровали в дисциплину и полагали всякого человека равным перед ней. Я, не собираясь терпеть к себе такого отношения, приготовился пробиваться внутрь силой. Скандал предотвратил Фрейданк, который выскочил из здания, погрозил кулаком охранникам и потащил меня за собой.

На стенах склада висели германские флаги: поровну чёрно-бело-красных бывшей кайзеровской империи и чёрно-красно-золотых — республиканских. Эдуард, этот хитрый жук, отказывался ставить на одну команду, а значит, у него не вышло выведать политических предпочтений приглашённого офицера. Фрейданк хотел подороже продать «Сообщество» заинтересованной стороне и не мог позволить себе отпугнуть покупателя ошибочным мировоззрением. Я не сомневался, что Эдуард выписывает себе и «Симплициссимус» [2], и «Фелькишер беобахтер» [3] — хотя бы для того, чтобы держать нос по ветру. Он был прирождённым политическим флюгером.

Впрочем, я вспомнил, что председатель попросил меня сыграть имперский гимн в числе первых композиций… Может, он что-то и знал.

Перед широкой трибуной, возле которой разместилось пианино, ровными рядами выстроились стулья. Свободных не было, отчего просторное помещение казалось крошечным; воздух был спёртым и жарким. Между взрослыми сидели, восторженно озираясь, подростки и даже редкие дети. Они радовались тому, что их пригласили на солидное мероприятие.

С некоторыми членами союза я пересекался во время прошлых визитов на склад, провозглашённый Эдуардом залом заседаний. Однако новых лиц было куда больше — удивительно, если учесть, что была среда и рабочий день ещё не закончился. Видимо, действующий офицер рейхсвера был диковиной, на которую хотели взглянуть, несмотря ни на что. В зале стоял гул, словно в него согнали несколько пчелиных роев. Наше появление приковало к нам сотни взглядов, далеко не все из которых были дружелюбными. Клика Флюмера в полном составе скорчила такие рожи, будто им скормили заплесневелый лимон. Другие, хотя и не проявляли ненависти, были в замешательстве. Они не понимали, кто я такой и почему меня провожает сам председатель; не много ли чести?