Ева проклинала его, ненавидела, пыталась забрать у него всю колдовскую силу, как могла сопротивлялась, но не отрицала, что он ее прикрывает. Всякий раз, когда ее и других девушек забирали в результате полицейских облав, он выручал ее. Не просто так. И секс с ним был невероятно чувственным, страстным. Каждый раз его глаза проникали сквозь ее и своим горячим пламенем пробирали ее до мозга костей. Словно просили сжалиться над тем, кто по ней чахнет. Но это же было не возможно! Норд глядел на нее разинув рот. И когда хватал ее, находясь так близко к ней, в ней, как мог, он резко посылал в глаза Евы искры из своих глаз и тем самым направлял жизненный дух Евы. Приказывал жить дальше. В обоюдной встрече лучи их глаз легко объединялись, и также объединялся и жизненный дух одного с жизненным духом другого. Это было так сильно, когда испарения жизненного духа Арнольда, проводимые его сердцем, сразу же устремлялись к сердцу Евы, сгущались в твердой субстанции этого сердца и становились кровью. То есть тем, чем они были раньше в Арнольде. Еве каждый раз казалось, что она умирает в его объятьях и возрождается вновь. И она работала на Арнольда, предавая своих новых подруг, клиентов, а также половину сутенеров и проституток, работавших на улице Красных метел. К счастью его интересовал только пиразин, который, к слову сказать, на нее аномально не действовал.

Она не могла сказать, что любит его. Нет, не любит. Ева получала удовольствие от того, что зарабатывала на жизнь траханьем с незнакомыми мужчинами. Она была настолько бисексуальна, что едва ли могла заметить разницу. И хотя это, возможно, было неэтично, Норд был более чем готов использовать ее по полной.

Ева считала, что правда заключается в том, что этот полицейский извращенец. Будучи таким красавцем, с раскаченным телом и внешностью, за которые можно и умереть. И такими поцелуями, а Норд целовался так, что любая затрепетала бы от желания. Он часто следил за ней. Ева знала об этом. Ей говорили об этом. И она видела сама. Потому что каждый вечер, работая в городе, она одевала сексуальные чулки и туфли на невероятно высоких шпильках, шла на свое место в переулке, и он там чаще всего уже был. Она чувствовала, буквально знала, что найдя хорошую наблюдательную точку, плотно темную и уединенную этот коп подглядывает за ней. За тем, как она в тусклом свете желтых фонарей расхаживает туда-сюда, облизывает губы и ловит клиента. То есть нарушает закон.

Этому психу были в кайф многочасовые скучные слежки. Это она уже уяснила. Она была уверена, что Норду в ней нравится абсолютно все. И то, как она одевалась, как двигалась и как работала. Трудно было объяснить причину его странного выбора и вожделения. Но когда дело доходило до драки, Норд всегда оказывался на ее стороне. Хотя ему трудно было держать пальцы подальше от ее кудрявой щелочки. Может в этом заключалось простая истина? Норд безумен? Ведь в тот момент, когда клиент Евы передал наличные и надеялся на секс, Норд знал, что у него более чем достаточно улик, чтобы арестовать обоих. Но вместо этого, он арестовывал клиента. Ева прикусила губы, чтобы не застонать от восторга, в то время, как Норд изо всех сил старался молчать. А затем она приседала на корточки, чтобы пососать его пульсирующий член. Некоторые проститутки могли бы притворяться, что стонут от удовольствия, чтобы осчастливить своих клиентов, но Ева не притворялась. И когда Арнольд наконец кончал ей в рот, она так яростно гладила свою обнаженную киску, что тот не мог не хотеть присоединиться к ней.

Эти странные взаимоотношения повторяющиеся раз за разом, только удивляли Еву.

— Привет еще раз, — соблазнительно рычал он, прижимая развратную Еву к стене и заставляя ее «принять позу». Она разводила ноги, призывно выгибая спину и обильно текла. А когда он медленно проводил рукой вверх поглаживая внутреннюю сторону бедра и лаская ее обнаженную киску, Ева неизменно щебетала, как канарейка с распущенными губами, рассказывая ему все, что она знает еще до того, как у того появился шанс задать хоть один вопрос.

Но однажды Ева исчезла с улицы. Арнольд не нашел ее ни в притоне Пусмена, куда сам же ее и пристроил. Ни на точке, где она работала. Ни в ближайших магазинчиках, куда она забегала перекусить и отдохнуть. Ее не было, нигде.

Арнольду потребовалось много времени, чтобы найти Еву. Она пряталась в своем старом доме. Дверь оказалась отворенной. Впервые с того дня, как они познакомились заново, когда Норд вошел в комнату, и увидел на лице Евы вовсе не похоть, новым выражением был страх. В темной комнате, освещенной настольной лампой в углу она съежилась, сжимая в руках большую бумажную коробку так, словно от этого зависела ее жизнь.

В груди у Арнольда проскочило нервное чувство. Возможно, пора уже вызывать подкрепление? Может в доме кто есть чужой? Ведь по его сведениям, она в этот дом не приходила после, даже мимо не шла. Ни одного раза, Ева с момента перерождения не посещала его. Он был уверен, что это оттого, что она забыла. Конечно, с ее стороны были отданы распоряжения управляющей компании подготовить дом к закрытию. А потом поставить под сигнализацию. Она также велела распустить весь штат слуг. Охранная контора не получала отзывающих приказов.

Что же могло стрястись?

Вытащив оружие из кобуры, он обыскал каждую комнату в доме, каждый угол. Проверил шкафы, ванные и даже заглянул под кровати. Убедившись, что Ева совершенно одна, он сварил им свежий кофе и спросил, что случилось. Ева не произнесла ни слова. И когда Арнольд сел рядом с ней и открыл посылку, он ощутил потрясение. Та оказалась наполнена купюрами, каждая из которых имела по десять нулей. И это не попросту много денег. А колоссальная сумма! У Евы оставалось наследство, но что оно, когда сейчас она в руках держала бюджет страны.

— Что это, такое? — он, едва поверил своим глазам.

Ева могла не работать совсем, но столько денег у нее точно не было. Один взгляд на убогую квартирку Тони доказал, что она ни за что на свете не смогла бы наложить лапу на такие деньги, и это не наследство, и вообще что-то иное… Что так напугало ее? И настолько сильно, что она пришла в свой прежний дом. Неужели такое возможно? Вспомнила что-то о себе прежней!?

Ему было известно по истории столетней войны, переродившиеся ведьмы даже имя собственное забывали. Не то, что старую жизнь. Процесс существовал односторонне. Считался необратимым. Так устроена психика ведьм. Они забывают, что случается на шабаше, и забывали при перерождении. Слыла молва о том, что беспамятство на шабаше отголосок перерождения их первой ведьмы в роду.

— Ты уверена, что не хочешь сказать мне, откуда они?

И неожиданно Ева разрыдалась, умоляя его о прощении. Арнольд не знал, что и думать. Он обнял ее, гадая, что же она натворила? Она продолжала отказываться говорить. Но очевидно, что она пребывала на странной психической грани. Черная ведьма пришла в свой прежний дом, разве поступок норма? Арнольд утешал, как мог, гладил ее, ощущая, что скоро подобное утешение превратиться в возбужденное наваждение. Оно охватывало их каждый раз, как черное проклятие.

Спустя десять минут, он уже просовывал руку ей под подол короткой юбочки, заставляя шумно вдыхать от ожидания и играя с ней в туже игру, что они обычно играли. Только в этот раз, без свидетелей, на мягком уютном диване в полумраке пустой комнаты полной теней и воспоминаний.

— Тебе придется мне все рассказать, мышка, — в его голос от возбуждения прокрадывались предательские хриплые нотки страсти.

Он сам дрожал от предвкушения и того, какой она выглядела беззащитной, особенно, когда плакала и текла.

— Или мне придется снова арестовать тебя.

Еве отчаянно и безумно хотелось рассказать ему все. Очевидно, что она полюбила их странные отношения. Ей не терпелось быть вознагражденной его лаской, его страстью. Но она лишь пылко дышала.

— Давай, мышка, колись?

— Я не могу, меня убьют. И ты знаешь это. А я не хочу-не хочу умирать. Опять…