— Все, что угодно? — прорычал он, едва сдерживая рвущееся раздражение. — Все!?

Арнольд был так интимен с ней. Их носы почти касались друг друга. Дыхание смешивалось воедино, без малейшего касания.

— Все!!! Все, что у меня есть!

— Даже жизнь?

Ева дернулась в страхе назад, но пальцы удержали лицо на месте.

— Она и так твоя, — выдохнула она, сдаваясь, не подозревая, как слышится подобное эротично, сладко, красиво.

— Добро, Ева. Я расскажу тебе, что предпочитаю. И ты — подчинишься, — произнес деймон жестко и категорично. — Если, ты хоть раз, проявишь непокорность или неповиновение. Я проведу ритуал обращения тебя в черную ведьму. Ты принимаешь мои условия?

С пушистых черных ресниц Евы от их дрожания срывались капли слез на ее тонкие, точеные скулы. Их взгляды плавились в химической реакции женской жути и мужской твердой уверенности.

— Даю слово, — прошептала, и тут же пальцы выпустили подбородок, и Ева отклонилась назад.

Моргнула, словно занавес рухнул на сцене сознания, на секунду другую закрывая бездонный сломанный дух, а затем резко взмыл вверх. За ним на сцене повисло признание чужой победы, принятия любых условий, а ее самой уже не было.

Арнольд четко видел, как в глубине ее глаз, в закулисье стоит сломанная мышка. Обещает, клянется, надеется выжить. Хочет пусть надломленной, оскверненной, загнанной в угол, но самой собой.

— Вот и славно. А теперь ответь мне на простой вопрос, Ева? Я понимаю, что ты не помнишь, но как ты относишься к порке?

Она пару секунд хлопала глазами, не понимая, дышала слегка приоткрытым ртом.

— Никак. Неудовлетворительно, — отозвалась растерянно, полагая, что когда тебя бьют, тебе точно должно быть плохо.

Арнольд заметил ее реакцию и подавил улыбку.

— Я не спрашивал о битье, Ева. Ты видимо даже не проводишь разницы между плетью, кнутом и невинной поркой. А я кое-что тебе обещал. Помнишь? И поверь, я всегда держу слово.

Теперь она выглядела опасающейся. Конечно, она не могла забыть об обещании наказать ее. И скорее всего ее никогда не пороли. Потому что Арнольд уже видел, что первой ее реакцией было умолять его, что-то типа глупого «О, не нужно, пожалуйста…». Но то, что он задумал, было намного-намного хуже невинной порки. И гораздо тяжелее обычного секса.

— Никто больше не понимает, что такое плеть, — начал говорить он приглушенным и доверительным шепотом. Он смотрел ей глубоко в глаза. — Некоторые думают, что это наказание для детей. Другие думают, что это нелепая мания. Но это величайший способ отдать дань уважения самой достойной, самой изысканной части и самой щедрой у женщин: ее ягодицам. Не знаю, знаешь ли ты мышка, но человек единственное существо в природе, у которого есть ягодицы. У животных их нет. У них задние конечности. А у вас, у девочек, есть высокомерная и очаровательная округлость, которая притягивает, выделяется и которая провоцирует. Она у вас принимает форму восхитительных изгибов, непреодолимой привлекательности для рук. Порка, Ева, это не избиение. Это значит ласкать и насиловать одновременно.

Арнольд произносил слова до того вкрадчиво, жгуче, играя тоном в голосе. Ева непроизвольно переключилась, под действием яда в крови и клюнула на его игру.

— Я не знаю ничего более великолепного, чем женские ягодицы, которые подрагивают под моей рукой, затвердевают, а затем снова умоляют об еще одном ударе. Они сдаются и восстают в одном и том же движении. Шлепать женщину по заднице лучше, чем трахать ее. Это все равно, что заниматься с ней любовью, наблюдая за ее последствиями.

Он видел, как весь ее страх, трепет и переживания, самым предвиденным образом трансформируется в волнующее любопытство. Ева ерзала, представляя то, о чем он говорил. И наверняка ее нежные ягодицы горят. Не могли не гореть. Ведь он пару раз уже шлепал их. И она еще хорошо помнила его тяжелую ладонь на своей белой коже.

— Что ты об этом знаешь?

— Ничего, — Ева начала расхаживать по комнате, поднимать различные кожаные изделия, рассматривать их и снова класть на место. Сама не понимая, зачем это делает. Почему дразнит того, кто обещал ее выпороть. Они в запертой комнате, бежать ей некуда, и она ничего не делает, чтобы дальше сопротивляться.

— Что это?

— Это мышка, настоящий флоггер. Ты что, раньше такого не видела?

— Что ты с этим делаешь? — спросила она с опасливым видом, широко раскрыв глаза.

— Хочешь, я тебе покажу?

Арнольд встал и приблизился к ней. Ей тут же захотелось отпрянуть.

— Нет. Ты не понял. Не хочу, — отозвалась она, дергаясь от него в сторону.

— Хм, мышка, маленькие девочки, которые не могут сами принять решение, часто обнаруживают, что за них решают другие.

— Что ты имеешь в виду?

— Я собираюсь отшлепать тебя так, как ты заслуживаешь, — сказал Арнольд, направляясь к ней.

Только сейчас Ева поняла, причину своего странного поведения и вопросов. Она попросту ушла в отрицание. Ее лимбическая система пришла к выводу, что для Евы все это слишком сложно, и, выставив защиту, система сделала вид, что ничего не происходит. И эмоции и отношение со случившимся просто не дошли до ее сознания, как угроза. Она продолжала защищаться, но теперь уже не только от Арнольда, но и от себя самой. Отказаться она не могла. Но как согласиться, когда так страшно не хочется.

Она попятилась от него, пока не почувствовала, как холодная поверхность каменной кладки упирается ей в спину.

— Брось, Ева, ты уже несколько месяцев ведешь себя как маленькая соплячка, тебе давно пора научиться жить в реальности.

— Да что за бред, Что за разговоры!? Ты себя слышишь? Ты кого из себя строишь, а? Гребанного доминанта? Нет!

Схватив ее за запястье, Арнольд потащил ее через комнату. Сев на диван, он перекинул ее через свое колено. Ева закричала.

— Не смей прикасаться ко мне!

Но что она могла поставить против чужой силы? Ева продолжала брыкаться, но сделать ничего не могла.

— Вы, юная леди, не в том положении, чтобы говорить мне, что я могу или не могу сделать, — со звонким шлепком Арнольд опустил правую руку на ее приподнятый зад, оставив в нем ощущение жжения на правой ягодице. Подняв руку, он снова звонко шлёпнул свою ладонь о ее левое полушарие.

— Оууууууу! Это чертовски больно, ты, паршивый гнилой ублюдок!

— Ругаться на меня, Ева, не самая лучшая идея, — рассмеялся Арнольд. — А порка и предназначена для того, чтобы причинять боль.

Она извивалась, но он только прижал ее еще крепче. О, как она ненавидела этого властного мужчину. Как она его проклинала.

— Это не настоящая порка, мышка. Настоящая та, что по голому заду.

Арнольд просунул пальцы за пояс ее «юбки» и распуская ее до середины бедра. Ева потянулась за спину и попыталась снова натянуть обратно.

— Нет, ты этого не сделаешь, мышка!

Ева взмолилась. Очевидно, ему нравилось с ней вот таким способом развлекаться. Он схватил ее за правую руку и завел за спину.

— Это то, что все ведьмочки должны получать на регулярной основе.

Арнольд продолжал шлепать ее по голому заду… сначала по одной ягодице, потом по другой. Ева взвыла, усилила свои извивания, когда ее попку не начало покалывать и она почувствовала себя невыносимо горячей. Не только места, по которым он ее шлепал. Она вся горела, пылала от жара каждой клеточкой кожи.

— Теперь твоя попка определенно выглядит намного лучше, — удовлетворенно проворчал он. — Но она недостаточно красная.

— Ты паршивая свинья, — визжала она, колотя его по ногам. — Ударь меня еще раз, и я прокляну тебя по-настоящему.

Арнольд целую секунду размышлял об этой новой угрозе. Ева успела за это время нанести еще один удар по его ноге. Он помог ей сесть. Она совершенно зачарованно наблюдала, как он медленно снимает кожаный ремень со стены. Ее глаза расширились, когда он обернул ремень вокруг своей руки, оставив около 30 сантиметров свисающими.