А потом он узнал ее. Ева Эгин. Брюнетка со сломанной судьбой. Он хорошо помнил, ее отца убили. Судя по материалам, он во что-то влез запрещенное. Девчонка оказалась в борделе. Но перед этим ее опоили, впрочем, как и всех. И если бы ни зимний шабаш и ее сердобольная подруга, он бы забыл о ней. Сначала Арнольд усомнился. Рэй сказал бы ему, если бы одна из свидетельниц пришла в себя, и готова давать показания. А если бы Рэй скрыл, ему Доминик звякнул. Арнольд не сомневался, что узнал бы в любом случае. И тут перед ним, сидит за рулем мышка. Вредничает, раздражается, но только вот ехала она не на шабаш. А он смотрит на нее и все что хочется сделать это…

— Ты действительно выводишь меня из себя, — сказал он, рассматривая двигатель под капотом. — Я очень хочу перекинуть тебя через колено и…

— Задашь мне хорошую трепку? — Девчонка насмешливо рассмеялась. — Я бы хотела посмотреть, как ты это сделаешь. Это нас ни к чему не приведет.

Их глаза встретились, как у двух воинов, готовых к битве. Но она заметила, как его взгляд остановился на капельках пота, собравшихся в маленькой ложбинке между ее грудями. Арнольд облизнул разгоряченные губы, зудевшие от желания прикоснуться к её сиськам. Почувствовать на язык, каков вкус у мышки, у ее солоноватой кожи, тончайшей как белые листы бумаги. Ему не терпелось вкусить маленькие горошинки, венчающие ее розовые соски.

— Не отрывай глаз от работы, приятель, — предупредила она.

Арнольд наклонился, чтобы посмотреть на двигатель и различные провода и заглушки, взгляд девушки задержался на том, как ткань штанов натянулась на его подтянутом теле. Плавно проскользил по его плечам, спине, и неизменно возвращался к аппетитным ягодицам.

— Поверни для меня ключ, ладно? В замке зажигания, — медленно произнес он, как будто разговаривал с идиоткой, ощущая, как член в паху тяжело наливается, пульсирует, заявляя права на вечер.

Она повернула ключ зажигания, но двигатель по-прежнему был глух.

— Должно быть, что-то отсоединилось, — сказал Арнольд, продолжив возится с несколькими проводами, но безуспешно. — Похоже, мы действительно застряли здесь, — произнес он, со вздохом смирения и захлопывая капот.

Девчонка стояла перед ним и странно мялась. Она трогала пальчиками горло, смахивала пот, трудно дышала, казалось, страдала от жары. Но так ли это? От одной жары? Арнольд поймал себя на том, что усиленно ищет другие признаки, будь то более длительный зрительный контакт или демонстрация шеи.

— У меня пересохло во рту, — сказала она. — У тебя есть что-нибудь выпить? Вода? Даже чаю?

— В бардачке есть банка кока-колы, — он выпрямился, ощущая дрожь в животе смешивающуюся со знакомой пульсацией. В груди сердцебиение ускоряло темп от ее передвижений через пассажирское сиденье и то как, так называемая юбка эротично задирается вверх по бедрам.

Скорее кусочек прозрачной ткани, под которой очевидно нет никакого белья, даже самого тонкого или неприличного. Никакого. От паха у Арнольда во все стороны распространилась приливная волна тепла, снося все запреты, словно страйк в боулинге. Запахи усилились, и он прекрасно понимал к чему это.

— Полагаю, сейчас мы примерно в расчете, — произнесла девушка, доставая алюминиевая банку газировки.

Он улыбнулся в ответ, показав аккуратные белые зубы. Ева сделала глоток лимонада, глотая с такой жадностью, что струйка шипучей сверкающей жидкости стекала по ее подбородку и шее, попадая на топ с глубоким вырезом.

— Ты его пролила, — заметил он, не сводя с нее горячего взгляда.

— Мне все равно. Мне действительно это нужно.

— Когда ты закончишь, я бы тоже хотел утолить жажду, — произнес он, неуверенный, что он говорит только о напитке.

Она протянула ему недопитую банку, но вместо того, чтобы взять ее, он схватил Еву за запястье, потянул к себе. Их разгоряченные тела столкнулись, плоть к плоти. Ева ахнула, когда Арнольд наклонил голову и нагло слизнул липкую жидкость с ее шеи, подбородка, вокруг губ.

— Вкусно, — сказал он, дожидаясь, как она отреагирует. Возможно, он ждал пощечины или удара в пах. Он ухмылялся, поддразнивая ее. Но настала его очередь удивляться, когда она схватила выпуклость в его брюках и сжала.

— Это так же вкусно, как это?

Кто кого раскрыл и дразнил? Кажется, она разозлилась. Они стояли у машин, посередине пустой улицы, в канун летнего солнцестояния. Арнольд никуда уже не успевал. А она явно никуда не собиралась. Он колебался, но когда посмотрел в ее насмешливые карие глаза, сверкающие гневом, передумал. Гори оно все синим пламенем. Две недели, он как последний истукан отказывал себе и дряни в крови во всем. Он не знает, каковы последствия, может быть срыв? Вокруг он обезумеет от желания переиметь все подряд? Плевать! Сегодня можно все. Он не забыл, как Ева звучала. И формально, она не была под его следствием. Он больше не вел, то дело. Так что раз они здесь застряли, то…

— Ты всегда можешь попробовать и посмотреть, мышка, — предложил он, обхватив ее руками за талию, легко поднял в воздух и посадил на капот кара.

— Боже, как горячо, — вскрикнула она, когда жар от пропитанного солнцем металла обжег ее плоть.

— Не так горячо, как может быть у твоей киски, — парировал он, задирая юбку до бедер и широко раздвигая ноги.

Девушка пискнуть не успела, как оказалась растянувшейся поперек капота, он зарылся лицом между ее бедер, и она задрожала, почувствовав, как язык Арнольда умело исследует ее влажную киску. Она извивалась, зажатая между жаром металла и жаром между ног, а он жадно ласкает ее. Лижет. Ему было все равно, увидит ли кто-нибудь их? Все, о чем он заботился, удовлетворение сиюминутных потребностей в удовольствии и разрешении этого удовольствия. Пока девушка размахивала руками, отчаянно пытаясь за что-нибудь уцепиться, приближаясь к разрядке, Арнольд схватил ее запястья правой рукой и прижал их над ее головой.

— Пошел ты, — выдохнула она, отказываясь сдаваться, едва дыша от накрывающего ее желания. Дыхание у нее стало прерывистым, горячим и, несмотря на ненависть во взгляде, все остальное указывало на страсть. Она текла от вожделения. Арнольд поднял голову.

— Да пошла ты тоже, — прошептал он, проводя свободной рукой по ее груди, сжимая твердые горошины сосков, и слушая, как она ахает, но не поет для него. — И я собираюсь это сделать.

Затем он оказался на ней сверху, толкаясь резко внутрь, растягивая ее членом, погружаясь в ее гостеприимные глубины. Но этого было недостаточно, и она обхватила ногами его узкий торс, руками вцепилась в широкую спину, втягивая его все глубже и глубже в себя. Ева ругалась и проклинала его, проводя ногтями по мускулистой спине, под жилетом, оставляя красные линии на загорелой коже. В ответ Арнольд ртом с неистовой страстью приник к ее губам, шее, плечам. Он целовал ее не сдерживаясь, жестко покусывал, пожирал Еву. Эта ведьмочка казалось ему невероятно желанной. Он входил в нее короткими, глубокими толчками, твердо удерживая в нужном положении. Их тела были скользкими от горячего пота, и он подумал, что они оба сгорят в этом огненном жаре. Но не прекращал наращивать темп, двигаясь в ней с бешеной страстью. Он помнил, в прошлый раз, ей не хватало темпа. А ждать рассвета он не собирался.

— Ублюдок, — закричала она, когда бурно кончила в первый раз, забилась под ним, сокращаясь, сжимая его член мышцами.

Он вонзился глубже, поднажал, и девчонка взорвалась сочным оргазмом. Арнольд продолжал толкать ее сильнее, и удивительно быстро она вновь почувствовала себя на грани. Сдалась под ним. Наконец, зазвучала. Восхитительными томными распевами, звонкими охами, с проклятиями в ушах Арнольда. Все слилось в чудесную симфонию, которая не могла соперничать с криками удовольствия других ведьм.

— Типичный мужлан, — бормотала она, сладко кончая, мгновенно падая в беспамятство ведьмовской горы. Только после этого, Арнольд исступленно кончил в девушку, ощущая, как член исторгает из себя щедрую порцию семенной жидкости. Он испытывал невообразимое великолепное облегчение после двух недель воздержания. И в этот раз он никуда не спешил потому, что правильно определил разницу между ней и другими ведьмами. Между своими реакциями на нее и на других ведьм. И разница эта заключалась в звучании Евы, от него становилось нереально легче и ощутимее лучше.