Волков снова изменился в лице — выражение, как будто его сейчас вздернут на дыбе.

Он потянулся вглубь люстры — часть хрустальных накладок была снята и лежала рядом на полу — показывая мне какую-то коробочку с выходящей из нее трубкой.

— Вот в этой коробочке маленький вентилятор, он создавал воздушный поток через коробочку, а внутри — вакуумная емкость с клапаном, в ней, судя по всему, был сжиженный газ, почти наверняка азот. Жидкость постепенно испарялась и стравливалась понемногу, но внешняя оболочка колбы все-таки оставалась довольно холодной. Поток теплого воздуха проходил над колбой и создавал конденсат. Он поступал в другой контейнер. Потом, с наступлением ночи, начинал работать нагревательный элемент, запитанный от сети дома вместе с люстрой. Он быстро испарял собранную воду, превращая ее в пар. На этом паре лазерные лучи рисовали изображение…

— Лазерные? — перебила я.

— Очень узкие световые, — пояснил Волков. — Так они называются. Вообще их давно открыли уже, используют для создания специальных очень мощных микроскопов. В основном генетики с ними работают, широкая публика не знает особо. А теперь вот, придумали, — в его голосе звучала неподдельная злость. Он явно не одобрял применение научных достижений в мошеннических целях.

— «Был» какой-то газ? — уточнила я другой момент. — То есть сейчас уже нет?

— Такие колбы не очень долго держат, газ постепенно весь и испарился, — пожал плечами Волков. — Наверное, если бы они не решили сегодня демонтировать лазер, им бы все равно пришлось колбу заменить.

Да, точно, как я об этом не подумала! Галина Георгиевна ведь сказала, что ремонт плановый, и что «мастера» давно обещали ей поставить новую деталь именно сегодня! А я подумала, что они так испугались моего нападения на Монро, что решили бежать вместе с аппаратом! Но нет, очень может быть, что ничего они не испугались, просто по плану действовали…

— Молодец, стажер, очень точно все рассказали, — одобрительно произнес Сергей Игнатьевич, который, оказывается, все это время внимательно прислушивался к нашему разговору. — Быстро усваиваете информацию. Ну что, удовлетворены, барышня?

Я подумала, что, должно быть, он попросту забыл, как меня зовут.

— Не совсем, — я улыбнулась Эльдару. — Вообще-то, я еще кое за чем пришла… Приходите к нам на ужин? Завтра вечером. Антонина коржиков напечет.

Судя по лицу Эльдара, он не считал, что заслуживает коржиков. Но кивнул.

Сергей Игнатьевич вздохнул.

— Стажер! Вы еще не на уровне Светочки, чтобы демонстрировать дурные манеры! Где ваш голос?

— Чрезвычайно рад, — выдавил из себя Эльдар.

Вот и славно. Завтра шеф хотел привезти домой котенка. Пока они с Прохором будут им заниматься наверху, мы с Эльдаром спокойно поговорим внизу в гостиной. Нужно будет рассказать ему, как я ему благодарна и как он ни в чем не виноват.

Василий Васильевич Мурчалов-младший приехал в наш дом с большой помпой: на воздушном такси. Впечатление от столь грандиозного появления несколько скрадывало то, что котенка пришлось посадить в большой плетеный короб с крышкой, из которого доносилось невыносимо жалостливое, разрывающее сердце мяуканье.

— А что, он… не говорит? — спросила я, когда Прохор внес короб в дом.

Шеф, для разнообразия шествовавший на четырех лапах, покачал головой:

— Котята и щенки генмодов обычно обретают речь к концу первого года жизни. Может быть, парой месяцев раньше, если с ними много разговаривать… Птенцы учатся быстрее.

Вой из корзины сменился громким царапаньем, потом еще несколькими жалобными руладами.

— Нервничает, — сказал Прохор со знанием дела. — Все незнакомое, от мамки оторвали… Отнесем в его комнату, хозяин? Нужно дать время освоиться.

Василий Васильевич вздохнул.

— А я-то надеялся, он ко мне уже привык… Ну что ж, видимо, придется.

Короб был водворен в специально приготовленной наверху комнате. Прохор таки выиграл сражение с Василием Васильевичем, и глобус с телескопом были оттуда вынесены, а книжные шкафы заперты на замки. Кроме того, вместо изящной кроватки, вроде той, на которой спит сам шеф, появилась мягкая напольная лежанка. А еще Прохор поставил в комнату несколько приспособлений для лазания и заточки когтей, который он сделал самостоятельно из досок, фанеры и пеньковой веревки. Одно из них он начал давно, и я даже успела его раскрасить — еще до того, как постоянно прописалась в собственной спальне.

Теперь оно радовало взгляд золотистой расцветкой и орнаментом в виде лозы с колокольчиками в сарелийском стиле.

— Как вульгарно, — вздохнул шеф, глядя на плоды наших с Прохором рук. — Ну уж ничего не поделаешь, надо так надо. Прохор, выпускай.

Прохор поставил короб на пол и откинул крышку.

Так я впервые увидела наследника Василия Васильевича.

Котята в три с лишним месяца уже бывают довольно крупными, примерно в половину взрослого животного. Но Василий-младший показался мне очень маленьким. Может быть, потому, что он забился в угол короба и шипел оттуда, словно маленький рыжий комок.

Да, котенок был ярко-рыжим, как мама, обычная кошка Звездочка. На этом фоне голубые генмодные глаза казались ярко-синими. Так осеннее небо тоже кажется ярче по сравнению с золотыми листьями деревьев. А шерстью котенок удался в папу: такой же пушистый, с таким же роскошным подвесом на ушах.

— Ах ты моя прелесть! — не удержалась я. — А кто у нас такой маленький? А кто у нас такой лапусенька? А кто у нас такое масенькое золотое солнышко?

— Анна, с детьми вредно сюсюкать! — воскликнул шеф.

Но котенок внезапно перестал шипеть. Издав короткую трель, что-то среднее между мяуканьем и мурлыканьем, он подошел к той стенке короба, что была ближе ко мне, и вопросительно уставился вверх.

Затаив дыхание, я опустила руку и дала ему обнюхать пальцы. Котенок тут же потерся о них своей головенкой. Ну надо же! Шерстка у него была мягкая-премягкая, у шефа далеко не такая!

Я уселась на пол рядом с коробом, потянулась внутрь и вытащила котенка. Он жалобно пискнул, но остался у меня на руках. Его маленькое тельце трясло, он хватался коготками за мою юбку… Надо же, а я читала, что котята, оказавшись в незнакомом окружении, первым делом прячутся куда-нибудь, и попробуй их оттуда достань! Именно поэтому в одном из своих фигурных сооружений Прохор предусмотрел ящик с дыркой, чтобы котенку было куда забиться. (Задняя часть у этого ящика открывалась).

Но генмоды все-таки умнее обычных котят, да к тому же стремление походить на людей заложено у них в генах. Вот Василий-младший и реагировал на мою ласковую речь примерно как мог бы среагировать на ласковую речь годовалый человеческий ребенок.

— Ах ты мой хорошенький, — продолжала сюсюкать я, поглаживая Васю по спинке. — Ах ты мой Васенька…

Минут через десять котенок перестал дрожать и заурчал. А еще спустя немного — заснул, и мы переложили его на подушку. Прохор принес из кухни грелку, чтобы котенку было не одиноко, и миски с едой и водой. Даже шефу при всем его желании видеть отпрыска как можно взрослее не пришло в голову настаивать, чтобы ребенок ел за столом и с обычных тарелок, как он.

— Ладно, позволю эти сюсюканья… на первое время, — проговорил шеф неохотно, когда мы втроем вышли из детской. — Но вскоре нужно будет вводить регулярное воспитание! Я не потерплю, чтобы мой сын вырос неучем!

— Ничего, шеф, — сказала я легко. — Я же ничего так выросла. Значит, и этого воспитаете.

Шеф вздохнул.

— Аня, с вами я сделал все ошибки, которые только мог сделать. А учитывая, что вы другой биологической природы, думаю, что, пытаясь руководствоваться вашим опытом, я наделаю еще худших!

— Не вы ли мне читали лекцию, что люди и генмоды — суть одно и то же? — улыбнулась я.

Шеф сердито посмотрел на меня.

— Не передергивайте! Вас мне не требовалось учить правильно вылизываться или наказывать за попытку напасть на каждую пролетающую мимо синицу!