Остальные трое не обратили на нее внимание — судя по всему, привычно.

Я невольно засмотрелась на этих девушек: какие они были легкие, смешливые, свободные и аккуратные в своих белых форменных шапочках и с одинаковыми полотняными сумками через плечо. Если бы и я могла так же легко шутить и разговаривать на самые разные темы с кем-нибудь помимо шефа! Если бы и у меня была подруга — а еще лучше две или три!

Но за все годы в пансионе у мадам Штерн мне так и не удалось преодолеть застенчивость и с кем-нибудь подружиться. Одна девочка относилась ко мне по-доброму, делилась присланными из дома сладостями и защищала от остальных. Но она была старше, выпустилась двумя годами раньше меня (то есть пять лет назад) и с тех пор ни разу не написала. Наверное, она себя все-таки моей подругой не считала.

Вскоре после медичек в кофейню ввалилась пара кадетов военно-морского училища им. адмирала Грошина — того самого, мальчиков откуда мадам Штерн когда-то приглашала в пансион, чтобы мы, воспитанницы, могли получить представление о противоположном поле.

Мальчики были совсем молоденькие, хорошо если лет по четырнадцать. Увидев студенток, моих ровесниц, они тут же покраснели до корней волос. Один из них, подойдя к прилавку, срывающимся и несчастным тоном заказал черный кофе — громко, чтобы слышно было на всю кофейню. Другой последовал его примеру. Бедняги, а наверняка ведь хотели взять что-нибудь сладкое! Вроде моего заказа.

Который, кстати говоря, как раз принесли и поставили передо мной. Высокая вазочка с фигурной шапкой сливок, пахнущая горько и обольстительно — и три деликатных разноцветных пироженки на блюдце, одно розовое, другое миндально-зеленое и третье нежно-голубое.

Сглотнув слюну, я отхлебнула сначала кофе, чтобы не опозориться и не закапать слюной белоснежную салфетку на столешнице. И замерла.

Кофе оказался… неправильным.

Не могу сказать, в чем было дело, просто… неправильным. Не то чтобы я хорошо разбиралась в кофе — я отличаю на вкус одну обжарку от другой, но сказать, какая из них полная городская, а какая эспрессо, уж точно не могу. Однако тут вкус был совсем не кофейный! Очень похожий, но другой. Различие слабее, чем, скажем, между персиком и абрикосом, но в то же время очень, очень четкое.

Между тем, кофейня все наполнялась и наполнялась посетителями. Видимо, мне удалось попасть на период затишья. Не успела я сделать второй глоток, уговаривая себя, что мне почудилось, как уже входным колокольчиком прозвенел один из усатых импозантных кошачьих заводчиков — тот или другой, кто его знает!

Увы, второй глоток не развеял иллюзию, и я поняла, что пить это не могу. Не то чтобы напиток был так уж невыносим — просто шеф долго втолковывал мне не пить и ни есть ничего такого, чей вкус вызывает у меня хотя бы малейшие подозрения. «У вас чудесные инстинкты, Анна, и прекрасная интуиция, — говорил он мне. — Позвольте им играть роль вашего интеллекта, пока последний еще недостаточно развит».

Едва я смирилась с мыслью, что девять копеек оказались выброшены на ветер, как вошли двое слуг с генмодами на плечах. «Неужели и они пьют кофе?» — подумала я, но тут бариста выставил на стойку бутыли разных оттенок белого, и все стало понятно. Почти сразу я учуяла знакомый кисловатый запах. Вопреки распространенному мнению, коты не слишком уважают молоко. У многих даже развивается от него несварение. Но всякого рода кисломолочные продукты — совсем другое дело, не говоря уже о взбитых сливках.

А потом в кофейню, постукивая копытами, вошел козел.

Нет, конечно же, это был генмод — никто бы не допустил через порог обычного козла. И уж тем более обычный козел не пристроил бы между рогов шляпу-котелок, и не стал бы носить черную шелковую попону, не сжевав ее. Пансион мадам Штерн находился за городом, при нем держали животных, и на повадки козлов я насмотрелась.

Этот козел вел себя степенно, даже слегка надменно.

По тому, как тут же затихли и подскочили с мест медички, я решила, что, должно быть, он один из преподавателей Медицинской академии. И верно: они тут же чуть не хором произнесли: «Здравствуйте, профессор!»

Козел размеренно кивнул им — а может быть, просто так мотнул головой.

Бариста, вежливо поклонившись козлу, осведомился:

— Что сегодня изволите отведать, Матвей Вениаминович?

— Смотрю, у вас довольно оживленно, — брюзгливо проговорил козел. — Ну что ж, мне, как всегда. Ваших лучших обжаренных зерен.

— Сию секунду, — снова поклонился бариста. — Не желаете ли пройти на ваше обычное место? Вас немедленно обслужат.

«Обычное место» профессора оказалось прямо напротив моего, и я могла совершенно беспрепятственно наблюдать, как профессору Матвею Вениаминовичу принесли блюдце с поджаренными зернами, которыми он тут же аппетитно захрустел.

Я вздохнула и откусила от последней печеньки-макароны — как, неужели последней?! Когда я успела приговорить две предыдущие?

Тщательно разжевав первую порцию, профессор замер. Затем повернул голову и внимательно посмотрел на меня желто-черным глазом. Я тоже торопливо оглядела себя, опасаясь, что нечаянно пролила кофе на лиф платья или посадила где-то пятно сливок. Чтобы скрыть неловкость, я сделала еще глоток кофе — и снова поразилась его странному вкусу, даже закашлялась.

— Сударыня, — сказал профессор тем же надменным тоном, — рискуя прослыть грубияном, все же спрошу — почему только у вас одной кофе кофе практически не тронут?

— Н-ну… — пробормотала я. Почему-то мне не пришло в голову, что можно ограничиться вежливой полуправдой. — Очень странный вкус, знаете ли.

— Да, — сказал профессор. — Странный вкус… Скажите, где я мог вас видеть, юная особа? Не связаны ли вы как-то с сыщиком Мурчаловым?

Я слегка покраснела: привыкнуть к тому, что все в городе, особенно генмоды, знают шефа, я уже успела, а вот к тому, что так же начинают узнавать и меня саму, еще нет.

— Я его помощница.

— Ну конечно, — кивнул профессор. — Анна Владимировна Ходокова, не так ли?

Удивленная тем, что он даже мое полное имя запомнил, я кивнула.

— Хм. По всей видимости, ваш наниматель сейчас в соседней гимназии по деликатному делу, так? Мое дело также деликатно и не терпит отлагательств, поэтому я хочу, чтобы вы немедленно извлекли его из пучин сладострастия и принесли сюда.

— Что?! — мне оставалось только хлопать глазами на такое нахальство.

— Что слышали! — козел (а сейчас у меня не поднимался язык назвать его как-то иначе) требовательно стукнул копытом по полу. — Речь идет о возможном преступлении века! По всему городу, — он сделал драматическую паузу, — продают поддельный кофе!

Василий Васильевич, конечно, не обрадовался, когда его отвлекли от такого важного дела.

К счастью, он уже заканчивал. Когда я, слегка переживая, вернулась в спортзал и приблизилась к знакомой красной занавеске, он выходил оттуда, высоко подняв хвост. Сперва шеф был раздражен, но услышав, что в деле с кофе замешан козел Матвей Вениаминович, шеф тут же оживился.

— Он — важная шишка? — спросила я шефа, когда мы с ним вместе выходили из гимназии.

Точнее, я выходила, а шеф сидел у меня на руках.

— Как сказать… Он — преподаватель Медицинской академии, но еще и работает в Центральной больнице. Диагност милостью божьей. Если когда-нибудь серьезно заболеете, молитесь, чтобы он согласился взяться за ваш случай.

Я чуть было не спросила, как же он лечит больных — с копытами-то, — но вовремя прикусила язык. Очень невежливо напоминать генмодам о физических ограничениях, связанных с их телосложением!

Матвей Вениаминович и шеф проговорили недолго: в той же самой кофейне они быстро заключили договор — шеф берется за это дело и доводит его до момента, когда совершенно ясно, почему именно кофе был подменен. Дальше Матвей Вениаминович подключает полицию или решает дело по другому, в зависимости от обстоятельств.