Но еще я с детства знала, что Василий Васильевич в городе на особом положении. Во-первых, он дружил с полицией — не только с Пастуховым, но и с другими инспекторами, — и они порой приглашали его проанализировать свидетельства или высказать свое мнение о месте преступления (это, конечно, не настоящее расследование, но оплачивались такие экспертные консультации неплохо, и мне всегда хотелось на таком побывать). Во-вторых, то, как шеф раскрывал даже самые сложные дела, вошло в легенду. Даже на моей памяти к нему дважды обращались люди, обвиняемые в преступлении (один раз в расхищении государственных средств, другой — в тяжком избиении), чтобы он нашел истинного виновного.

Кстати, в одном из этих случаев (расхищение) шеф-таки определил виновность клиента. На что она рассчитывала, эта приказчица?..

Но с начала моей официальной работы у шефа ни одного подобного случая не было. В общем-то, ничего удивительного: даже в таком большом городе, как Необходимск, тяжелые преступления с неясным виновным происходят не так часто, как кажется почтеннейшей публике после чтения криминальной хроники. В большинстве случаев преступник либо сознается сам, либо очевиден настолько, что с его поимкой справился бы даже гимназист.

Поэтому можно понять, как я была выбита из колеи, шагая домой после кружка!

(Разумеется, после ухода полиции занятие не продолжилось — вместо этого завязалось такое живое обсуждение случившегося, что из самой церкви спустился причетник и вежливо попросил нас разойтись.)

Мне было еще тяжелее, потому что я знала больше других. Убийство! И полиция настолько уверена в виновности Эльдара, что даже арестовала его! А ведь разрешение на арест просто так не выдают.

В таком сумеречном состоянии ума я и вернулась домой — и застала у шефа в кабинете Пастухова, Салтымбаеву и незнакомого мне пожилого лысого господина в пенсне и полицейской форме.

— Анна Владимировна! — проговорил шеф с довольным видом, едва только я вошла в его кабинет. — Вас-то мы и ждем! Вы, оказывается, не просто уже знакомы с подозреваемым по нашему новому делу, но даже и присутствовали при его аресте!

— По нашему новому делу? — я оглядела всех присутствующих. — Здравствуйте, господа.

— Прошу прощения, где мои манеры, — спохватился шеф. — Сергей Игнатьевич, это Анна, моя ассистентка. Анна, это Сергей Игнатьевич Копылов, глава отдела судебной экспертизы городского управления правопорядка.

— Честь имею, — старомодно поклонился мне лысый Копылов. — Василий Васильевич, раз все в сборе, так надобно спешить. Моя команда осматривает место преступления, но мне не хотелось бы задерживать руководство завода дольше, чем это необходимо.

Так что мы поспешили.

Я до дрожи не люблю Оловянный конец. Скорее всего, у меня есть для этого веские причины: именно там меня в свое время подобрал шеф. Но, поскольку я почти ничего не помню из жизни на улице и вообще из того, что происходило со мной лет до десяти, я, конечно же, не помню и того, чем Оловянный конец мне так насолил.

Кроме того, здесь и правда очень грязно: и от заводского дыма, и от того, что ни брусчатки, ни асфальта на дорогах здесь не дождешься. Грузы между заводами перевозят по рельсам, несколько самых широких магистралей вымощены, а обычные дорожки, по которым ходят простые люди, натоптаны в земле. Стоит пойти дождику или выпасть мокрому снегу, все это превращается в непролазную грязь.

Рабочие живут в бревенчатых домиках в два-три этажа, каждый из которых делят между собой несколько семей, и большинство этих домиков попросту разваливаются. Все жилые постройки лепятся у подножия гигантских башен заводских комплексов. Пару десятков лет назад сюда хотя бы провели водопровод и канализацию, а то история Оловянной слободы — Оловянным концом его прозвали позже, когда эта территория официально стала частью города — пестрит упоминаниями о многочисленных эпидемиях и пожарах.

Поэтому я от души надеялась, что мы возьмем аэротакси, хотя наша компания и была слишком велика, чтобы уместиться в одно (аэротакси берет не больше двоих пассажиров, а если пассажир особенно дороден и сам шофер не худышка, то могут и одному отказать).

Однако мы поехали даже не на извозчике — на полицейской парной упряжке, — и я приготовилась делать каменное лицо и не реагировать, если за нами побежит толпа уличных попрошаек.

Однако, к моему удивлению, ни попрошаек, не уличных нищих, которые, насколько я помнила, в Оловянном конце кишмя кишели, нам не встретилось. Да, деревянные домики, мимо которых мы проезжали, по большей части дышали на ладан, но никакой непролазной грязи — наоборот, везде вдоль заборов росли и лопухи, и крапива, и малина, и рябины с липами. Почти как в деревне. Кое-где кудахтали куры — должно быть, некоторые семьи держали их ради восполнения своего дохода. А еще копыта лошадей чаще стучали по асфальту, чем по утоптанной земле. Видно, Оловянный конец тоже начали мостить!

Кроме того, по дороге порой встречались двух и трехэтажные дома из бетонных плит на железном каркасе — я про них только читала, но своими глазами еще не видела. Заметив мое любопытство, Василий Васильевич пояснил:

— Субсидированное жилье. Город снижает налоги тем предпринимателям, которые строят дома для своих работников.

Я с умным видом покивала.

Наши попутчики в экипаже все больше молчали. Пастухов вообще заснул, улегшись прямо на пол: очевидно, в отличие от многих генмодов, у него не было предубеждений против традиционно животного поведения. А может быть, он просто настолько вымотался на своей работе, что ему было уже совсем все равно.

Наконец мы приблизились к одной из семи башен — к башне номер два; большая двойка, выложенная отполированным металлом, сияла на солнце над нашими головами.

При взгляде снизу это строение поражало воображение. Его металлический каркас, по каким-то соображениям размещенный снаружи здания, уходил прямо в зенит — крыши увидеть было нельзя даже на порядочном от нее расстоянии. Если задрать голову, виднелись черные точки аэротакси, сновавшие вокруг на разных уровнях. Я вдруг сообразила, что это та самая башня, в которой находилась достопамятная кофейня.

Надеюсь, тело убитого лежит не в ней?

Нет, оказалось, что не там.

Убитый, Иннокентий Павлович Стряпухин, был главным инженером и по совместительству владельцем небольшого предприятия по сборке пишущих машинок, которое снимало помещения в башне — два производственных цеха и административные кабинеты. Меня поразило то, что эти довольно просторные площади делили этаж с заводиком по производству каркасов для газовых ламп.

Семь Башен были когда-то построены богатейшими людьми города и муниципалитетом вскладчину, на репарации, выплаченные после Большой войны. Строительство тянулось двадцать лет. Внутри Башен размещались не какие-то большие заводы — скорее, множество маленьких заводиков, производящих все что угодно, от алюминиевых вилок до шляпок.

Все это могло сосуществовать благодаря сверхсовременной системе вентиляции и электрификации: каждое помещение башни представляло собой универсальный каркас для любого производственного цеха, оставалось только завезти и подключить нужное оборудование.

Все это было мне известно — нельзя работать в Необходимске, а тем более под началом моего шефа, и не знать таких вещей! Но я никогда особенно не осмысляла это свое знание. Оловянный конец меня интересовал мало.

Теперь же, оказавшись внутри одной из Башен, я поразилась тому, как на самом деле удобно тут все устроено. Вентиляция и впрямь работала прекрасно: в коридорах постоянно витали легкие запахи сварки и еще чего-то, непонятного, химического, но было прохладно — вполне можно жить! Правда, в жаркие дни здесь, скорее всего, не так радостно.

Кроме того, мне стало понятно, зачем каркас здания вынесен наружу: на нем размещались запасные ходы и выходы. Архитекторы Башни постарались устроить все так, чтобы, если в одном из цехов произойдет авария, башня не оказалась бы ловушкой для всех, кто в ней находится.