Благодаря лифтам мы добрались до помещения завода печатных машинок на четырнадцатом этаже всего за несколько минут.

Два сборочных цеха пустовали. Лежащие на столах наполовину собранные печатные машинки напомнили мне челюсти странных доисторических животных — в нашем палеонтологическом музее есть такая выставка.

Административные помещения нависали над цехом: высокие потолки позволяли встроить их в помещение в виде полуторного этажа. Видимо, это было сделано для того, чтобы владелец завода мог наблюдать за производством, как надсмотрщик.

Перед ведущей к этим помещениям подзаржавевшей металлической лестницей стояло несколько голубых картонных конусов: знак, что территория оцеплена, и на ней работает полиция. Главный судмедэксперт Копылов галантно отодвинул эти голубые конусы перед нами с Жанарой. А может быть, дело было не в галантности, может быть, ему так полагалось по должности.

Едва мы поднялись наверх, в святая святых этого арендованного заводика, я тут же поняла, что здесь никто за работой внизу не наблюдал уже давно. Все огромные оконные переплеты были заставлены изнутри чертежными кульманами, как будто покойный их коллекционировал.

Сам инженер Стряпухин лежал в луже темной крови у обширного стола, больше напоминающего верстак, чем конторскую принадлежность. От него начинало уже немного попахивать разложением — возможно, только для самых чувствительных носов (шеф брезгливо дернулся у меня на руках, Пастухов тоже замешкался на пороге, но остальные и не поморщились).

— Сколько здесь уже лежит тело? — спросил шеф.

— Со вчерашнего вечера, — сказала девушка в белом халате, которая как раз устанавливала в кабинете фотокамеру. Копылов представил ее коротко: «Иванова, из моей команды». Полицейские редко соблюдают этикет, особенно при деле.

— А точнее? — встопорщил усы Василий Васильевич.

— А точнее вам только господь Иегова скажет, — бестрепетно сообщила шефу девица, и я тут же мысленно ее пожалела. — И то только после всестороннего обследования. Которое я еще не закончила!

Но шеф не выдал ей отповедь, а Копылов только мягко вздохнул.

— Света, нам бы ваши предварительные выводы.

Видно, девушка отличалась большим талантом, раз ей такое дозволялось. Это же подчеркивало и обращение Копылова по имени. А может быть, он просто рулил своим ведомством крайне эксцентрично.

Иванова поджала губы.

— Между десятью вечера и часом ночи, учитывая то, что на ночь вентиляцию тут выключают.

После этого — невиданное дело! — шеф вежливо испросил разрешения на обход помещения.

— Только наденьте это, — Иванова вручила Василию Васильевичу предмет гардероба вроде такого же белого халата, что был на ней, только с капюшоном и явно рассчитанный на генмодов небольшого размера. — Не хочу найти вашу шерсть там, где ей быть не полагается.

Мне пришлось приложить все мои актерские способности, чтобы сдержать смешки: обряженный в этот белый наряд, шеф выглядел препотешно! Тем более, что белая ткань, оказывается, еще и обвязывалась вокруг каждой лапы.

Шефу это тоже пришлось не по вкусу, и единственным утешением стало то, что Пастухов вынужден был облачиться точно так же, а я, Салтымбаева и Копылов надели белые халаты.

После этого приступили к осмотру.

Больше всего меня поразила степень захламленности помещения. Шефов кабинет тоже не подарок: когда я протираю там пыль, то всегда мечтаю о таком специальном устройстве, вроде каминных мехов со слоновьим хоботом. Я бы направляла этот хобот на книжные полки, стопки и папки журналов, и вуаля, работа была бы закончена за несколько минут.

Тут, подумала я, в помощь бы такому меха-хоботу понадобилось бы десяток фей с метелками, никак не меньше.

При этом, в отличие от кабинета шефа, бумаги не выглядели запыленными: складывалось ощущение, что ими часто пользовались.

Административных кабинетов имелось два. Один — начальственный, другой вроде бы бухгалтерский, побольше, потому что в нем должно было работать несколько человек. В бухгалтерском было светлее, чем в начальственном: здесь имелись окна, выходящие наружу, одно из них даже представляло собой пожарный выход. Я подергала ручку и убедилась, что она хорошо открывается: значит, следили за техникой безопасности, молодцы!

Также стояло несколько кульманов с чертежными приспособлениями — ясно, что здесь занимались чертежами четыре или пять инженеров, каждый со своими принадлежностями. На одном из столов я увидела знакомый учебник: «Основы электромеханики». Как я уже говорила не раз, на зрительную память я не жалуюсь, а потому отметила частично затертое чернильное пятно на обложке и ярко-красный шнурок закладки. Эльдар Волков сидел за этим столом и читал эту книгу!

— Не очень-то похоже, чтобы здесь вели бухгалтерские книги, — подтвердил шеф мои догадки.

Он тщательно обнюхивал ножки столов, потом вспрыгнул на один из стульев и обнюхал лежащие на столешнице предметы. Я знала, что он не столько обнюхивает, сколько ощупывает усами: нюх у котов не намного лучше человеческого, а зрение и вообще гораздо хуже (именно поэтому шеф всегда полагается на мои портреты и словесное описание). Зато осязание у котов — по крайней мере, генмодов — развито отлично.

Вспомнив об этой детали, я тут же сообразила, что мне лучше начать использовать свое более острое зрение, разглядывая все как можно лучше. Например, чертежи на кульманах.

Впрочем, я быстро поняла, что толку от моего разглядывания будет немного: фотографической памяти у меня нет, чтобы запомнить что-то, мне надо это понимать. А тут я не понимала ровным счетом ничего. Правда, один рисунок — даже не чертеж, просто маленький набросок сбоку от чертежа — меня удивил. На нем был изображен пес-генмод с каким-то странным приспособлением на морде, который стоял возле сборочной линии.

— Верно, бухгалтер у него был приходящий, заглядывал раз в месяц. Нам уже удалось выяснить, что у Стряпухина была своего рода идея фикс, собственный проект, на который он тратил всю прибыль от предприятия и собирался взять в банке ссуду, — сообщила Салтымбаева, раскрывая блокнот. — А именно — станки с высокой степенью автоматизации, чтобы даже генмоды могли с ними работать.

Я не удержалась и вскинула брови. Генмоды часто становятся учителями, врачами, преподавателями, полицейскими, бухгалтерами — им открыто множество специальностей! Многие трудятся няньками или прямо нанимаются в человеческие семьи в качестве домашних любимцев (Василий Васильевич относится к таким с некоторой брезгливостью и говорит, что психология раба не чужда ни одному виду). Кто захочет променять любую из этих профессий на то, чтобы стоять у станка?

— Поразительное изобретение! — проговорил шеф взволнованно. — Скольких это освободило бы экономически!

Реакция шефа вызвала у меня удивление. Что он видит такого, чего не вижу я?

Между тем обсуждение продолжалось.

Как оказалось, хотя рабочие на сборке трудились только разрешенные законом девять часов (минус полчаса обеденного перерыва), сам Стряпухин просиживал у себя в кабинете дни и ночи, и с ними его помощники — четверо молодых инженеров и студентов, из которых Эльдар Волков выделялся, во-первых, тем, что начинал как рабочий на сборочной линии, а во-вторых, тем, что единственный не имел даже гимназического образования.

Это меня, опять же, удивило: ведь я видела, какие сложные книги он читает! Однако свое удивление я предпочла держать за зубами.

— Мы пока допросили вахтеров, которые контролируют входы и выходы в здание в ночное время, — продолжила Салтымбаева. — По всей видимости, Волков также покинул здание позже всех и, по словам вахтера, выглядел нервно. Его трясло, а когда вахтер попробовал заговорить с ним на невинную тему, подозреваемый на него накричал.

— И это единственная причина, по которой его арестовали? — спросил Мурчалов, как мне показалось, слегка недовольно. — Что-то быстро вы.

— Так дело очень важное, не зря аж Сергея попросили самого проконтролировать, — объяснил Пастухов. — Этот Стряпухин давно в газетах светился со своими прожектами, и пороги влиятельных банкиров обивал. Говорили, что у него сделка с Татьяной Ореховой уже на мази. Потому начальство у нас кипятком пи… — он покосился на меня и поправился, — нервничает, и на нас свою головную боль переваливает.