Ах вот почему имя Стряпухина показалось мне знакомым! Его, оказывается, упоминали в газетах.

— Как говорится, в такой ситуации лучше перебдеть, — поддержала напарника Салтымбаева. — Может, парень и не виноват, но выглядит он подозрительно, а в камере предварительного заключения ничего с ним не случится.

— А чем он еще подозрителен? — заинтересовался Мурчалов. — Если Стряпухин его из низов взял и начал учить, так паренек на него молиться должен, а не убивать.

— Он не гражданин, — объяснил Пастухов. — Не в смысле, что не привилегированный, а вообще не гражданин. Деревенский, причем даже не из области, а откуда-то из Сарельских лесов. Не то что пяти, еще и двух лет тут не прожил.

В Необходимске есть две категории граждан: полные и неполные. Неполным гражданином может стать каждый, кто родился здесь или прожил пять лет, сдал бесплатный экзамен, для которого даже не нужно быть грамотным, и прошел проверку на благонадежность в полиции (для этого, по сути, нужно только не совершать преступлений и иметь постоянное место жительства или счет в банке). В этом случае ты имеешь право голосовать за членов Запретительной палаты и заниматься некоторыми работами, например, быть учителем или тем же сыщиком. Из этого следует, что я как минимум неполная гражданка. Мне даже экзамен сдавать не пришлось — шеф раскопал мое свидетельство о рождении.

Полный гражданин — это тот, кто имеет право избираться в Городское собрание и голосовать за членов Законодательной палаты и мэра города, а также занимать высшие административные должности. Есть разные способы стать полным гражданином: можно ежегодно платить налоги на определенную сумму, можно получить научную степень или занять должность профессора в университете, можно дослужиться до офицера флота и выйти в отставку (действующие военные не голосуют), можно десять лет отработать учителем в школе — всего не перечислишь, там разные условия, но все довольно сложные. На них любили заваливать на экзаменах по отечественному праву. Например, полными гражданами становятся родители, если у них самих высшего образования нет, а двое и больше детей его получили (или один ребенок, если родитель тоже один), но при этом дети не должны возражать. О последнем условии многих из моих однокашников забывали.

Шеф, как нетрудно догадаться, полный гражданин: он владеет домом и из своего кармана платит зарплату трем людям — Антонине, Прохору и мне, не считая приходящей прислуги. Налогов со всего этого вполне достаточно, чтобы обеспечить его статус.

А пока человек не стал даже неполным гражданином, отношение к нему предвзятое. Не факт, что его даже возьмут слугой в приличный дом — если, конечно, речь не идет о каком-нибудь модном дворецком, специально нанятом в другой стране, или гувернантке со знанием нескольких языков.

— Ах, Дима, опять ты уступаешь предубеждениям, — укорил его шеф.

— Ты сколько угодно можешь выступать за свою либеральную программу, а я тебе скажу — большую часть преступлений в нашем городе совершают иммигранты и дети иммигрантов!

— И бездомные воришки-генмоды, — фыркнул шеф, — но генмодов же ты сейчас не подозреваешь.

— Были бы признаки, подозревал бы, — буркнул Пастухов.

И тут я сообразила наконец, что шеф имел в виду раньше! Да, конечно, у многих генмодов получается устроиться на должности, которые требуют образования, и заработать себе на хлеб таким образом. Но выучиться непросто даже в нашем городе, где гимназическое и приравненное к нему образование бесплатно для всех, а в высших учебных заведениях можно попасть на место со стипендией. Что делать тем, кому не повезло или кто на это не способен, а соглашаться на роль домашнего любимца не хочет или не может (я допускаю, что есть люди, которые возьмут в домашние любимцы, допустим, козла, но мне такие не встречались)?

Человек в такой ситуации может пойти в услужение или наняться для работы руками. У большинства генмодов нет рук (исключение — те же еноты), поэтому они без вариантов становятся ворами или пытаются заработать всякими сомнительными делами, вроде «кошачьего массажа». Шеф намекал мне, что в некоторых таких массажных творится нечто вовсе неудобоваримое!

Впрочем, мне некогда было радоваться, что я своим умом разгадала эту загадку: шеф продолжал расспрашивать полицию, на сей раз сосредоточившись на эксперте.

— Орудия убийства уже нашли, — говорил тем временем Копылов, — еще утром. Только нам это особенно не помогло.

Мы вернулись в первый кабинет, где все еще лежало мертвое тело, Копылов взял со стола пакет из плотной бумаги и достал оттуда пресс-папье, выполненное в виде знаменитого парусника адмирала Грошина «Стремительный» (я не разбираюсь в силуэтах кораблей, просто название было подписано мелкими рельефными буквами вдоль корпуса).

— Удар в висок тяжелым острым предметом, предположительно вот этим, — сообщил Копылов.

На носу парусника запеклась кровь. Я подумала: «Куда уж предположительно!» Потом вспомнила, что в отчетах экспертов всегда пишут так, чтобы была свобода для маневра. Видимо, Копылов на всякий случай предпочитал и словами говорить так, чтобы нельзя было подкопаться.

— На пресс-папье найдены смазанные и частичные отпечатки жертвы, — продолжал эксперт. — С одной стороны, снятие отпечатков затрудняет форма предмета, с другой стороны, могу вынести осторожное предположение, что после того, как его брала жертва, его брал кто-то еще — в перчатках.

Тут я подумала, что в этом ничего удивительного: многие носят перчатки. Впрочем, даже с моего детства мода изменилась разительно: помню, когда я была маленькой, без перчаток на улицу выходить было неприлично. Теперь летом даже дамы-аристократки перчатки носят не всегда или обходятся короткими кружевными митенками.

Но шеф многозначительно кивнул, как будто эта деталь что-то для него проясняла.

— А пожарный выход вы проверили? — спросил он. — Отпечатки сняли?

Копылов посмотрел на свою помощницу, которая скрепляла в папке какие-то бумажки, пользуясь столом инженера.

— Не успели еще, — сказала она. — Потому что тут ходят и отвлекают.

Василий Васильевич вздохнул.

— Обратите внимание на следы на пожарной лестнице, — проговорил он. — И на отпечатки пальцев на косяке. Впрочем, я полагаю, что вы ничего особенного там не найдете.

— Поразительно полезный совет, — с иронией заметила Иванова. — Будьте уверены, если там что-то есть — найду!

— Вряд ли, — шеф снова покачал головой. — Вы имеете дело с профессионалом.

— Думаешь, Вась? — спросил Пастухов. — Больше похоже на убийство в порыве чувств. Схватил, что было под рукой, да и вдарил со всей богатырской силушки.

— И бумаг никаких не раскидал? — хмыкнул шеф.

— Да как тут поймешь, раскиданы бумаги или нет, бардак такой!

— Это для тебя, военная косточка, бардак. А так — нормальный рабочий беспорядок… И заметь, всеми бумагами недавно пользовались, пыли на них нет, — тут я поздравила себя с удачным наблюдением. — Если ты верно говоришь, и Стряпухин был на грани заключения договора со спонсорами, наверняка он старался привести проект в божеский вид, вот и поднимал всю документацию. В случае борьбы бумаги были бы раскиданы, помяты. Планшеты бы повалились, чернила бы разлились. Но все, как видишь, аккуратно.

Я еще раз оглядела комнату новыми глазами. Шеф был прав. Бумаги и впрямь были сложены если и не аккуратно в прямом смысле, то в довольно логичном порядке: более старые (либо пожелтевшие, либо с датами прошлого и позапрошлого года) лежали подальше от стола, более новые — поближе. На всех кульманах, прикрывающих окна, были приколоты чистовые версии чертежей, ни одного незаконченного.

Да, хозяин кабинета явно сводил все воедино!

— Логично, — сказала Салтымбаева. — Но если это и впрямь профессионал, найти его или заказчиков будет очень трудно. Поэтому лично я собираюсь отработать вероятность, что это кто-то из помощников или работников на фабрике. Вахтер уверяет, что они все прошли через проходную, и росписи это подтверждают. Но кто-то мог проскочить назад мимо него. Надо проверить их алиби.