Женщина, которую я убила.

Кажется, после этого мой разум снова отказался работать.

Следующие несколько минут я помню из рук вон плохо. Помню, что ломанулась куда-то, круша тканевые стены. Помню, как увидела какой-то аппарат — длинный металлический цилиндр, похожий на телескоп, и расположенную вокруг него систему маленьких зеркал, по которым бегали розовые и зеленые лучи. Помню огромный вентилятор, вокруг которого клубился белый пар. Помню, как меня схватил кто-то — то ли те же парни, которые попали со мной в одну очередь, то ли сам доктор Монро.

Впрочем нет, доктор Монро командовал — перепуганным, почти истеричным голосом: «Выведите ее на воздух! Выведите… Барышня, успокойтесь, никто вам тут ничего плохого… Да у нее нож!»

Да, у меня правда был нож: я ведь пообещала себе, что никогда больше не стану держать его там, где тяжело достать? Вот и достала.

Но нож — это опасно. Я им убила человека.

Почему-то я вспомнила Волкова: и в звериной, и в человеческой форме. Его лицо, осунувшееся, бледное, несчастное встало передо мной в темноте, и я замерла, прижав руки к телу. Меня била крупная дрожь, я чувствовала влагу на щеках и на загривке — но надо было не двигаться, надо было стоять и не трогать никого, потому что люди хрупкие, и их шеи так легко расходятся под лезвием.

Эльдар смог взять себя под контроль. Неужели я не смогу?

«Разожми пальцы! — велела я себе. — Ну!»

Нож выпал из моей руки.

Дальше кто-то, предельно осторожно придерживая меня за плечи, повел меня куда-то, и на мое разгоряченное лицо вдруг дохнуло благословенно прохладным свежим осенним воздухом. Я ощутила тепло солнечных лучей.

— Аллах милосердный! Что вы с ней сделали?!

Этот голос я знала. Это была Марина Алеева, моя подруга, с которой я поссорилась… или нет?

Почти против воли я расслабилась, обмякла — и повисла на Марине, которая перехватила меня у того, кто вывел меня на свет. Та почти не пошатнулась под моим весом: прямо удивительно, если учитывать, насколько она меньше и легче меня!

— Вы ее знаете? — спросил отлично поставленный голос Монро. — Она служила на флоте?

— Нигде она не служила, о чем вы! — сердито и раздраженно воскликнула Марина. — О всемогущий, да посмотрите на нее! Вы за это ответите!

— Ровным счетом ничего не сделал! — судя по интонациям, Монро взвинчивал себя, чтобы перейти в нападение. — Обычный аттракцион, игра света и тени, ничего более! А вот она, с другой стороны, разрушила декорации, чуть было не разломала аппаратуру, угрожала мне ножом!.. Вы должны быть благодарны, что я ее в каталажку не сдаю! Только по моему великодушию! А вам бы следовало быть внимательнее — кто же выпускает человека с боевой травмой в людное место без присмотра!

— С боевой травмой? — поразилась Марина.

— Неважно, неважно! — тон Монро изменился снова, из обвиняющего сделался просто торопливым. — Пойдемте, нужно усадить ее где-нибудь в тихом месте…

— Подальше от ваших клиентов, вы хотите сказать? — едко спросила Марина.

— Какая вам разница, барышня? Вы хотите ей помочь или нет? Пойдемте же!

Монро в самом деле помог Марине, перекинув вторую мою руку себе через плечо. В отличие от Марины, он был одного со мной роста, так что транспортировать меня куда-то им было сложно, но они как-то справились.

Эту дорогу я совсем не помню: я все еще толком не соображала, меня по-прежнему била дрожь, к горлу то и дело подступала тошнота. Все силы уходили только на то, чтобы не исторгнуть содержимое желудка на собственные ботинки.

Наконец, меня усадили куда-то — кажется, на стул, но мы все еще были на свежем воздухе… и голоса вокруг утихли, так что это не могло быть кафе с верандой… где же мы?

— Мне нужно вернуться к моим клиентам, — торопливо сообщил Монро. — Я пришлю к вам кого-нибудь!

— Это я к вам кого-нибудь пришлю! Скорее всего, наряд полиции!

— Я не причем, меня ЦГУП уже проверило! — тут же возразил Монро.

— Принесите воды, затем можете пиздовать на все четыре стороны! — гневно проговорила Марина.

Я не ожидала от нее, неизменно правильной, даже такого относительно мягкого ругательства, но засмеяться не смогла: воздух втягивался и вырывался со всхлипами, в груди его не хватало.

— Ну-ка, дыши со мной, — Марина отняла мои руки от моей же груди, где я машинально комкала ткань пальто, словно оно меня душило, взяла их в свои. Она тоже не носила перчаток. — Давай, вдох — выдох, вдох — выдох, и-и вдох — выдох…

Постепенно я начала успокаиваться. Мне стало ясно, что я сижу на стуле, действительно принадлежавшим ранее кафе на веранде, теперь закрытому по случае осени: все огромные окна веранды были закрыты ставнями, и на каждой ставне висело по замку. Узнала я и место: к востоку к цирку примыкает небольшой сквер. Никогда раньше я по нему не гуляла, а поэтому и про кафе не знала.

Кроме стульев — проржавевших и не очень удобных — здесь стоял даже железный столик со столешницей, заваленной коричнево-оранжевыми листьями и древесной трухой. Почему их не внесли внутрь кафе, бог весть. Может быть, забыли. Может быть, решили выбросить, но почему-либо не сообщили службам вывоза мусора. Тогда владельцы непременно получат штраф…

Но сейчас мне было не до проблем владельцев кафе. Я только радовалась, что есть возможность присесть не на землю, потому что ноги не держали. И не на общественную лавочку: мне не хотелось, чтобы на меня глазели дети.

— Анечка… — проговорила Марина очень нежно, ласково. — Что с тобой, моя дорогая? Что они с тобой сделали?

Не особенно задумываясь о том, что я говорю и почему, я сказала:

— Я убила человека, и они мне это показали.

— Что?! — Марина ахнула.

— Я убила человека, — покорно повторила я. — Милену Норбертовну Златовскую. Она меня сконструировала. Я генмод. Я родилась в лаборатории, уж не знаю, где они меня выращивали. В чьем-то животе, наверное. Едва ли она сама меня рожала. Только я ничего не помню оттуда. Шеф говорит, это потому что я была под булавкой очень долго. Может, с самого раннего детства. Не знаю.

Марина быстро оглянулась — смотрела, не подслушивает ли кто. В этом не было необходимости. Мои чувства уже пришли в норму, и я могла бы сказать, что вокруг нас в радиусе слышимости нет ни человека, ни генмода: по ковру опавших листьев невозможно подкрасться незаметно. Да и кому мы нужны? У слабонервной девицы случился истерический припадок, подруга ее успокаивает — ничего необычного!

Но мне сейчас было все равно, даже если бы кто и подслушал и захотел бы отправить меня в тюрьму. Я бы пошла покорно. Лишь бы не в лабораторию на опыты. Тогда я бы, наверное, впала в священную ярость и разнесла бы вокруг все, и покончила бы с собой.

Мне подумалось: вот сейчас Марина убежит в ужасе.

Но вместо этого она уселась прямо на стол, по-прежнему держа мои руки в своих, так что они оказались у нее на коленях.

— Расскажи мне все, — попросила Марина тем же спокойным, ласковым тоном. — Если только это не засекречено.

Это, конечно, было засекречено. Но в тот момент соображения секретности были от меня дальше, чем возможный полет на Луну при помощи пушки.

Я уткнулась лбом в колени Марины, а она положила ладонь мне на шею. Ее рука была очень теплой, ободряющей.

И я рассказала все.

Сбивчиво, путано — Марине много раз приходилось осторожно меня переспрашивать и направлять рассказ в другое русло. Кое-как у меня хватило присутствия духа не обмолвиться о том, что Эльдар оборотень: в конце концов, это был его секрет. Ладно моя генмодность — я рисковала только собой. Но оборотней относительно много; из обмолвок шефа я поняла, что в Сарелии действительно до сих пор прячутся по лесам целые деревни волков, а еще есть оборотни-птицы и где-то совсем на юге, по слухам, — оборотни-большие кошки. Если их попытались уничтожить полностью три-четыре века назад, то где гарантия, что не попытаются уничтожить снова.