— И начните с этого мальчика в каталажке, — сказал шеф.

— Вот как раз им закончу, — бросила Салтымбаева. — Он-то явно никуда не денется, а другие могут и сбежать от испуга, — она, похоже, увидела выражение моего лица и добавила чуть мягче: — У нас в предварилке недавно ремонт сделали, он там даже насморк не схватит.

Но я вспомнила, как на нашем математическом кружке все обсуждали Эльдара. Вспомнила эту стопку книжек. Подумала, что он работал и в лавке енота, и тут, на заводе, да по вечерам еще и учился. В камере у него книжек нет, и работать он не может. Что, если енот его уволит? Как ему тогда быть?

Да и работу у инженера он уже потерял, раз того убили. Есть ли у него какие-то накопления, чтобы прожить, когда его отпустят?

Почему-то я сомневалась в этом. Я не знала, сколько сейчас платят на заводах, но от хорошей жизни на две работы не пойдешь. Может быть, Волкову приходится содержать семью — например, младших братишек и сестренок.

Внезапно шеф сказал:

— Если хотите, я могу взять проверку алиби Волкова на себя.

Пастухов удивленно на него поглядел:

— Что это ты?

Шеф слегка раздраженно взмахнул хвостом.

— Так ведь ты мне сам рассказал, что вы взяли этого парня на математическом кружке, где присутствовала моя помощница. Анне не повредит лишний опыт, и к тому же она теперь будет переживать. Ведь будете, Анна?

Шеф проницательно посмотрел на меня, и я покраснела. То ли он рассуждал так же, как я, и ему стало жалко юношу, то ли он решил поощрить мои взаимоотношения «с другими человеческими детенышами», как он сам прежде выражался. Так или иначе, но он внезапно предложил именно то, чего мне самой отчаянно хотелось. Давно я не испытывала такой горячей благодарности к Мурчалову!

Но вслух я сказала:

— Вы правы, шеф, я еще не проверяла ничьи алиби. Этот опыт мне пригодится.

— Все равно потом самим еще раз опрашивать… — с сомнением покачала головой Салтымбаева. — Без обид, Анна, но…

— Ладно вам, Жанара Адильбековна! — возразил шеф. — Вы на проверку алиби все равно посылаете стажеров. А потом, если надо, уже во время предсудебной подготовки разошлете всем повестки да подтвердите протоколом. И времени никакого тратить не надо, они к вами сами придут.

— Пусть их, Жан, — коротко гавкнул Пастухов. — У нас все равно рук не хватает.

— Ладно, — сдалась Салтымбаева, — но вашу полную почасовую ставку за эту работу мы платить не будем!

— Ничего иного я и не ожидал, — шеф усмехнулся в усы. — Молодежь полезно учить тому, что альтруистические порывы удовлетворяют за свой счет.

Ах он котяра! Опять запряг меня работать бесплатно!

До этого случая мне никогда не случалось бывать в Центральном городском управлении правопорядка — а именно там работали Пастухов и Салтымбаева. И правильно, ведь они были инспекторами, а не обычными городовыми. Обычные городовые обитают в квартальных участках и занимаются по большей части мелкими бытовыми спорами, регистрируют проживающих в городе не-граждан, а также помогают утихомирить расшумевшихся пьяниц.

Издалека я управление правопорядка, конечно, видела: это очень красивое старинное здание в готическом стиле, со стрельчатыми окнами, забранными витыми переплетами. Есть легенда, что когда сто лет назад его начали строить, тогдашний мэр возмутился предстоящими расходами и воскликнул: «Что вы за смету мне показываете, это же собор какой-то!» Главный архитектор немедленно нашелся с ответом: «Конечно, это храм, ваше превосходительство! Храм правосудия!»

Так и пошло, что в народе его называют просто Собором. Как я уже сказала, в Необходимске соборов несколько, но если говорят просто, без уточнения (например, Собор святой Троицы или Собор Богоматери на Неперехожей), то, значит, имеют в виду его — ЦГУП.

Обширный вестибюль Центрального управления напомнил мне почту или банк: много конторок с клерками, толпа народу, все чего-то хотят и требуют. Я даже растерялась: почему-то мне казалось, что здесь не должно быть так шумно и людно. Салтымбаева решительно взяла меня за локоть и провела к двери в служебный коридор, который сиял свежей побелкой, освещенной электрическими лампочками через равные промежутки.

В конце коридора обнаружилась еще одна конторка, за которой скучал полицейский — на сей раз не клерк, а одетый в форму, только фуражка лежала рядом. Увидев инспектора, он торопливо принялся ее нахлобучивать, но моя спутница только рукой махнула.

— Петюнь, это ассистентка Мурчалова. Поможет нам с проверкой свидетелей по новому делу. Пропусти ее, пусть поговорит с заключенным, которого я пару часов сдала — Волковым Э. А.

Она так и сказала «Э-А». Впервые я слышала, чтобы чье-то имя вот так произносили инициалами. Плюс к тому Салтымбаева назвала подчиненного фамильярно по имени и на «ты»! Да и меня не подумала представить. Правду говорят, что манера речи у полицейских ни на что не похожая.

— Слуш-с, — кивнул головой Петюня.

И тоже не добавил ни «госпожа инспектор», ни «Жанара Адильбековна».

— Пойдемте, барышня, — сказал он мне и, взяв со своей конторки стопку ключей, приглашающе позвенел ими.

— Ну, на сем я с вами прощаюсь, — сказала Салтымбаева, уже разворачиваясь прочь. — Напишите отчет, занесете мне в кабинет, вам покажут.

— Кто покажет? — спросила я ей в спину с легким отчаянием. Я понятия не имела, как писать отчет так, чтобы он устроил полицию.

— Кто-нибудь, — она сделала неопределенный жест рукой в коричневой форменной перчатке.

Мы прошли еще немного беленым коридором и оказались у ряда камер. В моем представлении вся передняя дверь камеры должна была быть забрана решеткой, чтобы видеть, что происходит внутри, но двери оказались обычными, только с маленькими полукруглыми решетчатыми окошками. Они тоже напоминали скорее конторские, чем тюремные.

Петюня наклонился к одному из них и сказал скучным голосом:

— Задержанный Волков, к вам ассистентка сыщика по вашему делу. Согласны с ней разговаривать?

Изнутри последовало молчание.

— Молчание — знак согласия, — Петюня обернулся ко мне, добродушно улыбаясь. — Буквально, так для этой процедуры в законе написано. Так что проходите.

Он отпер дверь ключом и широко ее распахнул.

Обстановка камеры богатством не отличалась: одна койка, привинченная к стене, ватерклозет, скрытый за низкой перегородкой (зачем она была нужна, когда даже не прятала его полностью, я не поняла) и маленькое окошко под потолком, тоже забранное решеткой.

Эльдар Волков, не в арестантской робе, а в той одежде, в которой я видела его с утра, сидел на койке, мрачно глядя в противоположную стену.

— Здравствуйте! — сказала я.

Он обернулся ко мне, глаза его расширились. Он вскочил с койки и начал пятиться, пока почти не уперся лопатками в дальнюю стену, как будто страшнее меня не было существа в Необходимске.

Я обернулась к Петюне.

— Можно ли поговорить с ним наедине? — спросила я.

— Как угодно, барышня, — пожал плечами тот. — Я буду за дверью, кричите, если что.

И вышел, прикрыв за собой дверь.

Почему-то я не ожидала, что это будет так легко: в моем представлении полицейские не должны были так охотно оставлять преступников наедине с гражданскими! С другой стороны, Эльдар ведь не был преступником. В тот момент он как никогда походил на перепуганного подростка.

— Пожалуйста, не надо так от меня шарахаться, — попросила я. — Я хочу вам помочь! Я пытаюсь проверить ваше алиби, чтобы точно доказать, что вы не убивали своего начальника.

— Помочь хотите? — спросил он хмуро и резко. — С чего бы? Я смотрю, меня уже в главные подозреваемые назначили.

— К сожалению, так наша полиция работает, — я пожала плечами. — Но я-то не из полиции!

— Но вы с ними! — горько сказал он.

— И будьте благодарны за это, потому что иначе меня бы к вам не пустили! — сказала я довольно резко.