Волков натурально ощерился.

— Еще как благодарен, милостивая барышня!

Тут мне пришлось вдохнуть и выдохнуть, вспомнив все уроки мадам Штерн по дипломатическому обхождению.

— Знайте что, давайте начнем еще раз? — предложила я. — Я правда ничего плохого не хочу вам, Эльдар! — я поколебалась, не назвать ли его «Эльдаром Архиповичем», но по отношению к совсем юному молодому человеку, вдобавок ниже меня по социальному положению, это звучало бы как издевка. — Наоборот, вы мне симпатичны! Вы талантливый математик, так упорно работаете! Поэтому я и вызвалась вам помочь. Но и инспекторы вам тоже ничего плохого не хотят. Они схватили вас всего лишь потому, что вы вчера ушли последним, и при этом огрызались на вахтера.

— А еще потому, что я иногородний, — горько произнес Эльдар.

Однако его лицо чуть смягчилось, напряженные плечи расслабились. Он даже отлип немного от стены.

— Ну… да, — поколебавшись, признала я. — Это, конечно, недостаток нашей правоохранительной системы. Но никто вас не станет держать, если вы не виноваты. За такое у нас быстро лишают погон, — (это я слышала от шефа). — Самое худшее, что с вами может случиться — неделя предварительного заключения.

— Как будто я могу позволить себе неделю! — Волков скрипнул зубами. — Кунов меня точно уволит, а работу на заводе я тоже потерял… теперь, раз Иннокентий Павлович… — он замолчал и сжал и разжал кулак, как будто пытался удержаться от чего-то. Может быть, от слез.

Я вспомнила, что Кунов — это фамилия енота Афанасия, в лавке которого я познакомилась с Волковым. И еще я сообразила: Волков на взводе и подавлен не только из-за ареста. Его еще и подкосила смерть Стряпухина. Неудивительно, раз тот для него был ментором и учителем!

— Именно за этим я здесь — чтобы вас быстрее отпустили, — сказала я как можно мягче. — И вы здорово облегчите мне работу, если расскажете, что делали вчера вечером и почему разозлились на вахтера.

Плечи Волкова поникли, он посмотрел на меня исподлобья, но как будто с некоторой надеждой.

— Вы, похоже, верите в то, что говорите, — сказал он. — Или актриса такая, хоть сейчас на сцену.

— Актриса из меня никудышная, — пожала я плечами. А жаль: когда я единственный раз играла ведьму в школьном спектакле, мне понравилось! — Ладно, рассказывайте, что же вчера такого произошло? Может, шеф вас чем-то расстроил? — вспомнив, как Мурчалов советовал мне налаживать контакты с людьми, я добавила: — Мой меня расстраивает постоянно.

Волков качнул головой. Мне показалось, что он колеблется, не уверен, говорить мне что-то или не говорить. Наконец он произнес:

— Нет, Иннокентий Павлович меня не расстроил. Я просто… ну, волновался за него. Он перерабатывал, ночевал даже в кабинете. Домой не уходил. Так готовился, нужно было представить рабочий проект Орехову…

— Не Ореховой? — переспросила я.

— Она сама не занималась этим вопросом, все на сына скинула. Тот вроде бы восходящая звезда в семейной компании, с ним шеф в основном переговоры и вел. А вот как раз завтра они должны были вдвоем представлять этот проект самой мадам Ореховой и остальным директорам кумпанства — уж не знаю, сколько они там решали помимо Ореховой, но Иннокентий Павлович говорил, что их тоже важно уболтать.

— Значит, Стряпухин ночевал в кабинете, и вы тоже задерживались допоздна? — спросила я.

— Когда как, — Волков пожал плечами. — В пятницу вечером я работаю два часа в лавке у Кунова, ему как раз привозят новый товар, я его раскладываю. В общем, Иннокентий Павлович знал, что по пятницам я не задерживаюсь. Но вчера я ему сказал… — Волков сглотнул, — я ему сказал, что если проект выгорит, так с Куновым я смогу распрощаться, и почему бы мне тогда не помочь? А он строго так ответил, что не ожидал от меня, чтобы я свои обязательства свои нарушал, и вообще только оправдывает это тем, что я расстроен… — Волков осекся.

— А, то есть вы были расстроены еще до того, как Стряпухин вас прог… то есть отправил отсыпаться? — спросила я.

Волков неохотно кивнул.

— А чем?

— А вот это — не ваше дело! — он огрызнулся, но тут же как будто сдался, вздохнул. — Ладно, простите. Ничем особо не был расстроен. Считайте, что меня догнало это все: две работы, да еще учиться в свободное время. Ну, Иннокентий Павлович и заметил.

Звучало это вполне логично, я и сама сделала схожие выводы. Только вот формулировка Волкова наводила на мысль, что это была отрепетированная причина, а не настоящая.

— Если у вас какая-то проблема в семье, — начала я, — то об этом лучше знать, потому что…

— Да нет у меня семьи! — Волков сверкнул глазами. — Родители умерли, когда я еще под стол пешком ходил, потом дед воспитывал, он тоже преставился. Поэтому я сюда и подался!

Ну что ж, это делало несостоятельной мою гипотезу о десяти братишках и сестренках мал-мала меньше. Но тогда не очень ясно, почему Волкову нужно работать на двух работах, чтобы прокормить себя?

Вопрос звучал неделикатно, но мне уже пришлось задавать ему и другие неделикатные вопросы, поэтому я спросила.

— Из-за вашей дурацкой системы! — буркнул Волков. — В универ чтобы поступить, нужно школьный аттестат иметь! А в гимназиях у вас всякие дурацкие предметы, даже в старших классах — изящные искусства там, музыка или рисование на выбор, иностранные языки… — он видимо распалялся, щеки его порозовели, грудь ходила ходуном, кулаки сжимались и разжимались. — Да зачем они мне, если я на инженера учиться хочу! Но нет, без этого даже платно никуда не поступишь! И может, я бы какой-нибудь юландский язык еще самостоятельно выучил, или там рисовать научился… но тут еще и ваша чертова литература, и городское право, и… — он задохнулся, а я изо всех сил постаралась не морщиться от бранного слова: надо, надо привыкать к этому, не все же с благовоспитанными людьми общаться придется. Волков до сих пор не ругался при мне, но тут, видно, забылся от эмоций. — Короче, мне нужно хотя бы год в вашей дурацкой гимназии продержаться. Может, и года не хватит, может, два придется. И еще вступительный экзамен нужно сдать, а к нему подготовиться! И пока я буду столько времени впустую тратить на все эти цирлихи-манирлихи, кто меня кормить будет?!

Надо же, примерно то же самое я недавно думала о генмодах. А оказывается, это и к обычным людям относится.

— Мне очень жаль, — сказала я. Потом добавила, не зная, что еще сказать: — Вы очень сильный человек, Эльдар!

Неожиданно он усмехнулся, будто гавкнул, и с размаху уселся-упал на койку, даже пружины загудели.

— Надеюсь, это вам чем-то поможет, — буркнул он. — Вахтер мне… правда ничего не сказал особенного. Просто спросил, что это я своего благодетеля одного бросил… ну, там знали, что Иннокентий Павлович меня привечает, шуточки про это ходили… всякие, — он вдруг поморщился, а я порозовела, представив, с чем могли быть связаны некоторые из этих шуточек. — Ну, тут я с катушек и слетел.

— Понятно, — я вздохнула. — А когда вы ушли из завода, вы пошли к Кунову разбирать склад?

— Пошел, — кивнул он. — Ему огромную партию привезли, я до полуночи провозился. А он, скунс этакий, сверхурочные зажал, сказал, что если за два часа не справился, так сам виноват.

— Отлично! — воскликнула я. — Значит, он сможет подтвердить ваше алиби! Так вы поэтому на кружок опоздали? Не выспались?

Волков отвел глаза.

— Вроде того.

У меня снова сложилось впечатление, что он что-то от меня скрывает, но я не стала давить. Пусть он моложе меня, но лет шестнадцать-то ему есть, наверное, а то и все семнадцать. В этом возрасте у юношей почти всегда бывают девушки, и почти всегда родители девушек против (по крайней мере, так обстояли дела в прочитанных мною романах). Если он зашел после Кунова побросать камешки в чье-то окошко, то, скорее всего, признается, только его в самом деле начнут обвинять в убийстве.

Ну это неважно: алиби, которым обеспечит его Кунов, вполне хватит, чтобы надежно исключить юношу из числа подозреваемых!