Авдотья с довольным видом похихикала.

— Милиционеры меня хотели допросить о пропавшей бабушке, — продолжила она своё повествование, — А мужчины в пиджаках тоже по её душу приехали. Очень уж они ругались с милицией, чтобы меня к себе забрать. Сначала меня повезли в Балабино. Милиционеры о бабушке расспрашивали, а потом заставили подписать обязательство не заниматься незаконной деятельностью. За паспорт отсутствующий поругали крепко и велели заявление написать на его восстановление.

— Как же его вам восстановят с семидесятилетним возрастом? — не сдержал я своего любопытства.

— Я покамест в дурах не числюсь, Пашенька. Была Авдотьей Аристарховной, а стану Авдотьей Ивановной. Паспортов наших у сельских жителей отродясь не было никогда. Знавала от знакомых о сильном ведуне, работающим лесником в Сибири. Ездила к нему после войны. Жил дед на своей заимке у реки Енисей. У него не то, что паспорта, фамилии своей не имелось. Кузьмичём его все называли. Я указала в заявлении, что являюсь его дочерью. Фамилию выбрала — Иванова. Пусть проверяют, сколько хотят. Ведуна давно на белом свете уже нет.

— Миша я теперь. Не забывайте, — поправил целительницу, — А что дальше?

— А дальше меня забрали люди из органов и привезли в Москву, в институт Вишневского. Со мной беседовал какой-то доктор с бородкой и в очках. Всё пытался узнать, как была излечена нога у Костика. А я то откуда знаю? Христос помог. Молиться нужно. Потом меня отвезли в другой высокий дом к какому-то главному чину. Не помню его, но фотографию видала раз в газете. И на демонстрациях его портрет носили. Симпатичный такой, но лицо строгое. Александром Николаевичем назвался. Говорил со мной уважительно, приятственно. В ресторан водил, вином угощал. Вот какой чести удостоилась на старости лет…

— Так, что же ему надо было от вас? — не выдержал я.

— Как что? Доченька его в аварию попала. Вся переломана и ходить не может. А тут вдруг какому-то мальчику ногу всю исцелили. Ну, пообещала позвонить, как только вернётся бабушка. Так ведь уж не вернётся она.

Авдотья снова хохотнула, а меня словно прошибло внезапно нахлынувшей мыслью. Даже голос охрип, когда спросил:

— А как дочку его звать, случайно не Инной?

— Не интересовалась я именем.

— Телефон этого Александра Николаевича у вас остался?

— В сумочку положила. Сейчас поищу… Вот, держи, коли сгодится.

Даже руки затряслись, когда получил маленький аккуратный листочек с нанесённым поверху полупрозрачным штампом «ВЦСПС». Номер телефона и имя были начертаны энергичной рукой. Зуб даю на отсечение, что мужчина дал Авдотье номер своего домашнего телефона. Раз так, то чего я сижу.

— Ты куда сорвался, Пашенька? — услышал я вслед, сбегая с крыльца.

Таисия ещё не спала. Сидела перед телевизором с вязаньем. Мои мельтешения прокомментировала ехидственно:

— Наблукался.

Я прикрыл дверь в комнату, чтобы не мешал звук, и набрал номер. Трубку на другом конце сняли почти сразу, будто бы ждали. Густым, властным, немного смягчённым для домашнего употребления голосом спросили:

— Слушаю вас!

Сразу почему-то представился пыхин батя в пижаме и со своим неповторимым тембром.

— Добрый вечер! Вы хотите разыскать бабушку Авдотью, которая смогла когда-то исцелить мальчика Костю?

— Допустим.

— Она готова помочь вашей дочери, но только при соблюдении определённых условий.

— Я уже имел встречу с её родственницей и говорил, что согласен на любую сумму, — решительно высказались на другом конце провода.

— Не о деньгах речь. Вы должны просто привести девушку в дом целительницы и оставить её там одну. И чтобы никого больше из ваших помощников там не наблюдалось. Тогда бабушка выйдет из лесу и проведёт сеанс исцеления, а я сообщу на этот номер телефона результаты лечения.

— Кто это со мной говорит?

Голос немного изменился. Походу, его обладатель слегка прифигел от моей наглости.

— Помощник великой ведуньи Авдотьи, — завершив на этой пафосной ноте телефонный диалог.

Не думаю, что батя Инны, несмотря на всю свою крутость, станет докапываться до звонившего к нему домой номера. Если всё же вычислят, то у Таисии есть кегебешная крыша, а к несовершеннолетним недоумкам не должно быть претензий по причине их естественной мозговой недозрелости. Как ни силился, не смог вспомнить кремлёвского небожителя по фамилии Филатов. А вдруг я сильно промахнулся, и привезут вовсе не Инну? Боже, я тогда точно сепуку какого-нибудь органа организую.

Перед сном принял ванну и провёл там построение потустороннего контингента. Девчонки вроде бы окончательно освоились и перестали меня стесняться. Предупредил их о предстоящей сверхсложной и суперважной операции. Семёныч плотно сел на хвост Панка, пытаясь отыскать подходы к логовищу пресловутого Индюка.

Пятница, 07. 03.1975 г.

Утром проснулся от гомона голосов. В бабулькиной квартире толклись военные разной степени представительности. Я прошкандылял через всю эту свору в трусах и тапках, злясь по поводу сорванной трени. Когда вылез из туалета, в квартире остались только генерал Витя — приятель Таисии и юлин папа — Штирлиц. Они сидели за круглым столом, что располагался по центру большой комнаты, и по-чекистски пристально меня разглядывали. Я поднёс руку к пустой голове в воинском приветствии, затем смачно зевнул, почесал свои кубики на пузе и потопал досыпать в свою спаленку, удовлетворённо воспринимая приглушённо доносящиеся определения в мой адрес:

— Нахалюга… Ершистый…

Через пару минут у меня в спальне нарисовалась бабулька и принялась укорять:

— Люди специально приехали к тебе, а ты разлёгся.

— Я никого не звал… в такую рань, — отозвался, напустив по максимуму сонных интонаций в голос.

— Как же рано — почти десятый час уже. Вставай, топтыжка, не упрямься, — настаивала Степановна.

Поднялся, куда деваться.

— Ребёнку нужно позавтракать, — послышался категоричный голос хозяйки.

Ребёнок выкушал целую тарелку молочной рисовой кашки и стакан кофе со сливками, с парой бутербродиков вприкуску. После чего предоставил себя в полное распоряжение терпеливо ожидающих служилых. Решил ничего от них не утаивать, кроме, пожалуй, разборок в котельной с последующим разграблением бандитской сокровищницы. Кто-то, кажется, Крюк, тогда ушёл к верхним людям. И стволы не стоило бы светить.

Мои откровения записывались на миниатюрный магнитофончик. Вопросы почти не задавались. Я по своему произволу выстраивал канву повествования. Описал все события, начиная со своего незаконного ареста жабунякой с последующим мордобитием и прочим пыталовым, заканчивая разгромом балабинского отделения милиции толпой, возмущённой убийством молодого парня Скворцова. Всунул благородиям меж извилин одну идейку, что возглавляет группировку, состоящую из бандитов и ментов, некто, имеющий отношение к высшей прослойке во внутренних органах. А ещё я назвал несколько мест, где предположительно должны располагаться подпольные производственные единицы. Откуда я про всё такое знаю? Меня самого как-то раз похитили и некоторое время держали в бандитском притоне. Удалось подслушать разговоры. Сбежал, пользуясь нерасторопностью своих конвоиров. Кстати, пропажи несовершеннолетних парней тоже следует отнести к деятельности этой группировки.

Когда моё интервьюирование завершилось, оба слушатели не скрывали своего удовлетворения. Стопудово они настроились на расследование антисоветской деятельности граждан. А тут всего лишь милиция чуток перегнула палку.

— Ну, ты даёшь! По твоим похождениям сценарий приключенческого фильма стоит написать, — восхитился Штирлиц.

— Ага, новые приключения неуловимого…, хмм, — добавил генерал-лейтенант, деликатно скрыв припасённое словечко, — А, впрочем, ты у нас — большой молодчина и даже достоин серьёзной награды.

Моя впечатлительная натура моментально представила, как в Кремле, в присутствии всех членов Политбюро, сам товарищ Брежнев прикнопливает к моей мужественной груди звезду Героя Советского Союза. А в нагрузку к награде одаряет жарким и продолжительным поцелуем. Физически вдруг ощутилось, как с каждым мгновением меня погружало в мощный и глубокий засос с непередаваемыми тактильными и прочими ощущениями.