Новости подавались так, что создавалось впечатление, будто вокруг в мире царит хаос и насилие, тогда как в нашей стране — лишь тишь да божья благодать. К счастью, новости не долго тиранили наши уши. Из приёмника полилась песня советской эстрады. Кажется «Снежинка» Саульского и Леонидова в исполнении ВИА «Самоцветы». Нормальная такая вещица, не мудрящая. Можно будет включить её в репертуар нашего будущего ансамбля, чтобы худсовет не сильно придирался по составу песен.

Ярослав угрюмо вперился в набегающую дорогу. Змей скучающе позевывал, слушая поднадоевшие композиции. А меня вдруг охватило беспокойство насчет ближайшего будущего. Если мне не изменяет память, то на Старой площади располагался ЦК партии. Чем я мог так заинтересовать партийных дедушек? Неужто и среди них завелись поклонники блатных песенок? Если отталкиваться от моих бесчинств в Балабино, или в электричке, то тогда мою тушку, закованную в железа, скорее всего, должны свезти на Лубянку, то есть на площадь Дзержинского.

Фантазия раскочегарилась не на шутку. Я представил, что по моим блатным композициям собрали целый Пленум, а меня заставили исполнять их на гитаре. Все сидели злющие, как инквизиторы во время пыток Галилея. Андропов катал желваки по лицу и вместе с Сусловым яростно сверкали на меня очками. Брежнев периодически ронял челюсть на пол. Прочие старцы осуждающе качали головами.

— Да он же всю нашу молодежь развратит, и мы коммунизм тогда никогда не постоим! — постановил генсек, — Что будем делать, товарищи?

— Мачумбу ему! Мачумбу! — раздалось со всех сторон.

— Ставим вопрос на голосование. Единогласно. Немедленно исполнить постановление Пленума.

Откуда-то появился вовкин отец и поволок меня на Красную площадь. Там перед мавзолеем, на который моментально взобрались члены Политбюро, был установлен помост. Дядя Витя содрал с меня джинсы, зажал мою голову между своих ног и принялся жестоко лупасить палкой по моей несчастной заднице. Я в ужасе заорал, что никогда больше не буду петь блатных песен и проснулся.

Змей испуганно и вместе с тем сонно хлопал глазами, видимо, тоже только что проснулся. Водила удивленно посматривал на меня в зеркало.

— Ты чего разорался? — недовольно пробухтел Вовка.

— Рожа твоя приснилась…

Чего ещё ему сказать?

За окнами проносились городские пейзажи. Опять вечные плакаты, но в основном по женской тематике в честь надвигающегося, как ледокол, праздника восьмого марта. Вскоре наша Волга осторожно подкатила к неприметному четырехэтажному зданию напротив Политехнического музея. Над скромным входом была выбита надпись золочеными буквами «ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ ВСЕСОЮЗНОГО ЛЕНИНСКОГО КОММУНИСТИЧЕСКОГО СОЮЗА МОЛОДЕЖИ». На входе за столом сидела добродушная бабулька с вязанием. Наш провожатый показал ей свой пропуск и сообщил:

— Вызваны к Касимовой.

— А, к нашему новому секретарю! — почему-то обрадовалась бабулька, — Проходите, сынки.

Четверг, 06. 03.1975 г.

Прошли на второй этаж с типичными красными коврами-дорожками и стенами, обитыми деревянными панелями. На внушительной двери, обитой дермантином, красовалась свежевыполненная табличка «Секретарь ЦК ВЛКСМ Касимова Л. М.» За дверью обнаружился предбанник с диванами и письменным столом, за которым сидел молодой и серьезный паренёк. Водила приветственно кивнул секретарю и провел нас к двери, из-за которой доносился знакомый голос.

Во вместительном кабинете все было выполнено по обычным бюрократическим стандартам: стол для заседаний буквой «т», обитый зеленым сукном, кресло, портрет Ленина над ним, письменный набор под малахит, три телефонных аппарата разного цвета.

Сидевшая в кресле Лейсан, заметив меня, деловито кивнула на одно из мест за столом, продолжая общаться с группой молодых людей. Места по обе стороны ножки буквы «т» занимали восемь человек. Ярослав подвел нас к самой дальней от Лизка части стола и сел рядом.

Девушка с обаятельным курносым лицом начала докладывать о подготовке к церемонии открытия Спартакиады в Лужниках, которая должна состояться в начале мая. Судя по сосредоточенному взгляду и сжатым до размеров куриной гузки губам Лейсан, она очень волновалась. Это был её первый проект в ранге одного из руководителей центрального органа. Выслушав эту девушку и ещё одного парня, Лейсан объявила:

— Товарищи, на заседание нашей коллегии я пригласила одного творческого сотрудника, композитора. Знакомьтесь, Миша Чекалин. Думаю, что сотрудничество с ним принесет для всех нас огромную пользу. Следующее заседание состоится по обычному графику в четверг через неделю, а завтра, напоминаю, торжественное мероприятие в три часа дня. Присутствие обязательно. Всё. Все свободны, кроме товарищей Чекалина и Сангушко.

Вовку тоже пока отправили в приемную, поручив его заботам секретаря. Оставшись втроем, мы подсели друг к другу поближе. Лейсан достала из стола и протянула мне несколько листочков бумаги. На одном из них с кодом «секретно» было постановление ЦК о подготовке празднования успешного завершения стыковки советского и американского космических кораблей, завизированное Тяжельниковым Е. М. Чтобы прочитать это распоряжение, я сначала расписался на другом листке об обязательствах неразглашения. На другом листке за подписью Лейсан было издано распоряжение о создании сектора с названием «Космос-75» и назначении меня руководителем. Я должен был расписаться внизу, что ознакомлен. Вот дают шороха комсомольские активисты! Стыковки ещё не было, а они уже праздновать собрались.

— Почему я? Я даже ещё не состою в комсомоле, — ошарашенно промявкал я.

— Ярик, не сочти за службу, сгоняй в организационный отдел за Верой. Пусть она с собой принесет всё необходимое. Примем его здесь и сейчас, — моментально распорядилась Лейсан.

Пока водила с озабоченной мордой летал по коридорам здания, мы с Лизком дружески похихикали под чай с баранками. В общем, девушка не поленилась исполнить свою угрозу и протолкнула меня на организацию шоу, идею которой подал космонавт Волынов. Мне предложили не очень бояться и не сильно напрягаться. Всю основную тяжесть процесса предполагалось перебросить на плечи референтов, среди которых будет значиться мой невольный тантрический партнёр — Ярослав Сангушко. Короче, получилась синекура с приятными начальственными и денежными бонусами. Буду отращивать попу в мягких креслицах и поплевывать на суетящихся в мыле помощников. Кстати о них.

— Лиз, мне бы в сектор девушек деловитых побольше. Парней не надо, девушки более исполнительные, — закинул удочки я.

— Инжир тебе под нос, — плотоядно пожелала секретарь, — И ГЗМ в придачу. Мальчиками вполне удовлетворишься.

— Не умею я мальчиками удовлетворяться, — горестно пробурчал в ответ.

— Научишься, — неумолимо высказалась Лейсан.

Оказалось, что этот Ярик, который Сангушко, переведен сюда недавно из украинского комсомола и землю рыл копытами и прочими рогами, чтобы показать себя с самой лучшей стороны. Что-то не заладилось у него с карьерой в силовых органах, и после училища и двухгодичной службы, окончательно погряз в комсомоле.

Он, кстати, уже нарисовался в дверях с полногрудой девушкой в серой блузке и с косой. Я выцепил из приемной Змея, и нас обоих заставили написать заявление о приеме в комсомол. Повели в подвал, чтобы там сфотографировать. В итоге нацепили значки. Вот так скоропалительно я с другом оказался принятым в эту молодежную группировку без всяких ритуалов и камланий. В запарке забыли, что положенный для приёма в комсомол возраст у Вовки наступит только через два месяца. Книжки обещали выдать по месту учебы.

Наедине с Лейсан я поопасался задавать вопросы о личной жизни. И она тоже не горела желанием посвящать меня в свои проблемы. Распрощались мы с ней душевно, получив в подарок к значку яблоко. Ярик повез нас новоокрещенных и обалдевших на своей серой машине в Просторы. Змею чего-то вдруг приспичило повидаться с родителями. Ну, а мне захотелось проведать Таисию и узнать состояние дел у Авдотьи.