От его голоса сжимается сердце.

Чувствую себя мерзавкой, хотя точно помню, что у меня была веская причина так себя вести.

— Я собиралась. Попозже. Когда он родится…

— То есть хотела всего-то лишить меня возможности увидеть, как мой ребенок появляется на этот свет, впервые подержать его на руках, когда он немногим больше моих ладоней? Только это, да?.. — говорит он с горечью, глядя на свои руки, сжимающие руль.

Я не знаю, что сказать… Не знаю…

Прикрываю глаза, и из-под век снова выкатываются слезы. Я незаметно смахиваю их варежкой.

— Ладно. Я тоже хорош. Не надо было сразу уезжать, — примирительно говорит Мэтт. — Главное, что все плохое уже позади. Верно?

Он стягивает с меня варежку, сжимает мою ладонь. Кожа к коже… Тепло к теплу.

— Девочка? — тихо спрашивает Мэтт.

— Мальчик.

— Сын… — говорит он каким-то мечтательным тоном, включает передачу, и мы куда-то едем. Дворники сбивают снежный пух с лобового стекла.

Так непривычно: Мэтт и снег… Снова начинают накатывать слезы. Я же столько месяцев держалась…

— Эй… Ты чего?.. — Мэтт мельком смотрит на меня и тотчас же переводит взгляд на дорогу. Кладет ладонь на мое колено. Какое-то другое кино: раньше она лежала на юбке, а теперь на толстой куртке, я даже не чувствую прикосновения. — Вероника… Кем наш сын будет по знаку Зодиака?

Я поворачиваю к нему удивленное лицо.

— Э-э-э… Точно не скажу. Вероятно, Овен.

— И что мне нужно знать про этот знак?

Я морщу лоб. Если Мэтт хотел отвлечь меня от грустных мыслей, у него получилось.

— Мальчишки-Овны любопытные, решительные и непослушные.

— Идеально.

Подозреваю, что он ответил бы так же на любую мою реплику.

Мне становится теплее.

— Куда мы едем? — спрашиваю я, когда машина сворачивает на кольцевую.

— Здесь рядом, не волнуйся. Сейчас все увидишь.

«Сейчас все увидишь», — машинально повторяю про себя. Эмоции настолько меня истощили, что я просто упираюсь лбом в холодное стекло и смотрю, как мелькают за окном серые голые деревья.

Какая-то мысль крутится в голове… Что-то зацепило в словах Мэтта, не могу поймать. Что-то про папу…

Поймала!

Поворачиваюсь к Мэтту, смотрю на него настороженно, с удивлением.

— Мама тебе, как и мне, наврала, что рассказала папе о моем рождении. Откуда ты узнал правду?

— От твоего отца.

— От моего отца?! — Я едва не подпрыгиваю в кресле. — Как?!

— Это я его нашел, не Лис. Просто от меня ты помощь не приняла бы. Пришлось повозиться, чтобы узнать, какие российские труппы гастролировали у вас за девять месяцев до твоего рождения. Потом методом исключения… Вот и нашел. А твой отец оказался нормальным мужиком. Так что я решил, может, если ты с ним сойдешься, вы с мамой перестанете ненавидеть всех мужчин на планете.

— Я не всех ненавижу. Только одного, — тихо бурчу я.

— Не ври. Я же вижу. Я тебя чувствую. Забыла? — У него такой тон голоса, что задевает за живое.

— Я ничего не забыла.

— Ничего? Точно? — с улыбкой переспрашивает он. — Это мне на руку. Потому что у нас с тобой столько всего было, м-м-м…

Его тон снова запускает во мне череду образов: Мэтт входит ко мне в душевую кабину… Белые простыни, мои пальцы впиваются в его спину… Мы целуемся в фонтане, мокрые с ног до головы… Мэтт обнимает меня сзади, пока мы слушаем русский рок, музыка разносится по вечернему городу… Мне так нравится, когда он обнимает меня сзади!

Почему я все еще сопротивляюсь? Почему не могу снова довериться Мэтту? Мне страшно. Страшно, что я, железная леди, расплавлюсь, а потом все закончится, и мне снова придется стать беременной женщиной, сделанной изо льда и металла. Эти изменения даются мне слишком тяжело, слишком болезненно.

Машина съезжает с кольцевой в город, плутает между двухэтажными коттеджами, пока не останавливается у кирпичного дома с черепичной крышей, наверное, самого маленького на этой улице.

Мэтт помогает мне выйти из машины. Открывает калитку, и мы оказываемся на дорожке, мощенной плиткой. Идем по ней через лужайку к крыльцу.

Входим в дом. Здесь тепло и уютно, хотя мебели совсем мало: в гостиной — угловой кожаный диван, круглый стол с четырьмя стульями. На кухне — стол поменьше, два стула. Зато окно до пола, с него открывается вид на лужайку.

— Ты здесь живешь? — спрашиваю я, когда мы поднялись на второй этаж по неприметной лестнице.

Я думала, здесь чердак, а здесь мансарда с тахтой и письменным столом.

— Мы живем здесь. — Он делает ударение на первом слове.

Я поворачиваюсь к Мэтту. Не понимаю.

Он достает из-за пазухи сложенные вчетверо листы бумаги.

— Вот, — протягивает их мне, — здесь все написано. Этот дом я снял на твое имя. Оплатил на полгода вперед. Больше пока что не получается, но это временно.

Я верчу договор в руках, откладываю его на стол. Наверное, Мэтт ждал от меня другой реакции. Но я к такому совсем не готова.

— Откуда у тебя деньги на все это: дом, бизнес? Ты говорил, у тебя только Тесла.

— Я продал Теслу. И собрал со знакомых долги — тоже, оказалось, хорошая сумма. Бизнес я открыл вместе с компаньоном. Он только вложился, в издательском деле мало что смыслит, вмешиваться не будет. Но ведь ты не об этом, верно? Что не так? Тебе не нравится дом?

— Нравится, но…

— Ты просто не видела самого главного. — Он за плечи разворачивает меня к окну. — Посмотри вдаль.

И я вижу между крышами домов, за кольцевой и полем голубую полоску воды. Минское море. Блестит под холодным осенним солнцем.

Мэтт обнимает меня сзади, упирается подбородком в плечо.

— Это, конечно, не настоящее море, но…

— Мэтт… — Я поворачиваюсь к нему, упираюсь в его грудь ладонями, чтобы оттеснить от себя его запах, его притяжение. — Ты понимаешь, что сейчас все иначе? Понимаешь, насколько все серьезно?

Он скрещивает руки на груди, улыбается.

— Вероника, думаешь, я развелся, уволился, начал собственный бизнес, переехал в другую страну и снял на полгода дом на твое имя… чтобы развлечься? Не веришь в серьезность моих намерений? Ладно! — с запалом произносит он. — Тогда выходи за меня!

— Вот еще! — фыркаю я, а у самой сердце ёкает. Знал бы ты, Мэтт, сколько соли сейчас высыпал на мою рану.

— Я серьезно. Стань моей женой. — Он берет меня за руки, я вырываюсь, злюсь.

— Мэтт, перестань! Зачем тебе это?

— Как — зачем? Кто в здравом уме откажется от жены, которая пишет эротические романы? У которой постоянный плотский голод из-за фантазий?

— Это вообще не так происходит, — смеюсь я. Смеюсь! Как он это делает?!

— То есть мне приснилось, как ты однажды набросилась на меня после написания отрывка?

— Мэтт!

— А я помню, как ты тогда меня раздевала, как затыкала меня поце…

Я и сейчас затыкаю его поцелуем.

Просто как-то само получилось. А когда понимаю, что произошло, — все, уже поздно. Его запах заполняет мои лёгкие, от вкуса его губ тоненько режет под ложечкой — будто запоздалая боль от того, что всего этого у меня столько времени не было.

Мэтт мгновенно откликается, распаляя чувственный пожар. И снова дрожь в коленях от предвкушения, мурашки по коже — будто мы все еще в его апартах и ничего не изменилось.

Он целует меня еще жарче, притягивает к себе — и застывает, когда в него упирается мой живот.

— Прости… — шумно дыша, говорит он мне на ухо. — У меня не было женщины четыре месяца — с тех пор, как я уехал. А тут ты со своим запахом, мягкостью, теплом… И с моими фантазиями о нашей встрече наедине.

— Все в порядке, — отвечаю я, покрывая поцелуями его лицо, — я тоже этого хочу!..

Но Мэтт больше не торопится: опускается на колени, оголяет мой живот и кладет на него ладони, будто пытается обхватить, но где уж там. Целует его, каждый миллиметр, пока ему на нос не падает моя слеза.

— Ну а сейчас ты чего ревешь? — с нежностью спрашивает он и встает с колен.