— Я уезжаю, — наконец говорит Мэтт.

— Надолго? — И все же мой голос дрожит.

Мэтт опускает мою руку, но не выпускает, машинально поглаживает ее большим пальцем.

— Кто-то в офисе стучит на меня. Все, что нам с тобой казалось незаметным, для кого-то было очевидно. А может, для всех. И то, что я перешел с тобой на «вы», и как ты изменилась, и я как я изменился, и наши взгляды, и постоянно закрытые двери моего кабинета, когда мы вместе. Даже пицца. Все.

— Надолго? — повторяю я.

— Надолго.

— То есть, насовсем?..

Мэтт морщится, но я не успеваю разобрать, что это означает, — он отворачивается. А когда снова поворачивается, его лицо спокойно.

— Я что-нибудь придумаю.

Машина трогается с места. Мэтт отпускает мою ладонь. Не сразу замечаю, что я сама продолжаю ее поглаживать. Мне очень нужно успокоиться, взять себя в руки.

— Куда мы едем? — проглотив комок в горле, спрашиваю я.

— Ко мне домой. Нужно собрать вещи. Через три часа самолет, я должен на него успеть.

Светофоры, машины, переходы — все смешалось в пестром калейдоскопе. Меня знобит.

— И… — Слова приходится из себя выталкивать. — Ты не можешь остаться?

— В Минске? Нет. Мне здесь душно. — Мэтт свободной рукой тянет за ворот тенниски, будто так может его ослабить. — Душно и тесно. К тому же, если останусь, лишусь всего.

— Денег.

— Денег, а значит и всего.

«У тебя останусь я!» — так и хочется выкрикнуть. Но, похоже, это не имеет смысла, если он сам так не думает.

Дальше мы едем молча.

Паркуемся возле его дома.

Мэтт выключает двигатель, но из машины не выходит.

Я сижу, пристально глядя на свои пальцы, ковыряя заусенец.

— Вероника… Эй! — Он чуть склоняет голову, чтобы привлечь мое внимание.

Я перевожу взгляд на него.

— Все, что я зарабатываю, — при этом работая на моего отца, — уходит на жизнь, которую мне нравится вести. У меня нет ничего своего, кроме Теслы. Нужен план. Я вернусь в Москву. Там решу, как быть дальше. — Мэтт тянется к двери.

— А я?.. — говорю ему в спину. Не хотела, само вырвалось.

— Слушай… — Он снова усаживается в кресло. — Я не могу взять тебя с собой. У меня там другая жизнь. Там нет ничего моего. У меня там жена — это было одним из условий, наравне с поступлением в универ. Я не могу просто взять и развестись, — терпеливо объясняет Мэтт, как ребенку.

Смотрю на него спокойно, участливо — по крайней мере, мне так кажется. А сознание будто отделяется от тела и кричит. А-а-а-а-а!

— …Но я буду приезжать к тебе, часто. Может, получится каждые выходные.

«…Как у моряков — в каждом порту…»

Мэтт выходит из машины и помогает выйти мне. Опираясь на его теплую руку, понимаю, какая ледяная ладонь у меня.

Молча поднимаемся в лифте. В том самом лифте, где столько раз целовались — прежде, чем оказаться в его квартире, будто специально созданной для того, чтобы заниматься любовью. Чтобы засыпать и просыпаться с человеком, которого любишь.

Мэтт ходит из комнаты в комнату, забрасывает вещи в сумку. А я, не отрываясь, смотрю на пушистый ковер. Совершенно чистый. На нем ни следа от пролитого вина, ни примятого ворса от наших сплетенных тел. Будто ничего и не было.

И вдруг я с кристальной ясностью осознаю простую мысль: Мэтт меня бросает.

В глазах жжет, в груди давит. Картинка перед глазами снова плывет пятнами. Я закрываю глаза, открываю — пятна исчезли.

Мэтт не останется здесь и не возьмет меня с собой. Он не откажется ради меня от своего богатства, а я не соглашусь быть невестой в порту. Никогда. Ни за что!

— Останешься? Квартира оплачена до конца месяца. — Мэтт останавливается передо мной с дорожной сумкой в одной руке и мобильником в другой. Я медленно мотаю головой. — Точно? Тогда вызову тебе такси.

Однажды Мэтт уже делал подобный выбор: между своей страстью — музыкой — свободой, друзьями и деньгами отца. Он выбрал деньги. Сейчас все даже проще…

Снова лифт.

На первом этаже Мэтт бросает ключи в почтовый ящик.

Он не откажется от Теслы, гостиничных номером с джакузи, серфинга на Бали. Это же так очевидно!..

Выходим из блеклого подъезда под слепящее солнце. Мэтт забрасывает сумку на заднее сиденье Теслы.

— Твое такси. — Он поднимает руку, привлекая внимание водителя. — Ну что, писательница, пока?

Мэтт наклоняется для поцелуя, но я отворачиваюсь, и его губы касаются лишь моей щеки. Он отстраняется. Смотрит на меня с непониманием.

— Не приезжай, — говорю я ровным тоном.

— Вероника… Ты что?..

Я отступаю на несколько шагов.

Такси останавливается возле нас.

— Так, все… Иди сюда… — Он силой притягивает меня к себе, обнимает крепко, почти до боли, пока я не перестаю трепыхаться. — Не говори глупостей. Все будет хорошо. Просто дай мне время.

— Все в порядке, — говорю, уткнувшись ему в плечо. — Я знала, что так будет. Что ты уедешь. — Я словно хочу сделать больнее, еще больнее — себе, не ему. — Это был просто летний эротический роман. Он закончился. Не приезжай.

Мэтт отстраняется от меня, но сжимает плечи, заглядывает в глаза.

— Я прошу дать мне время, только и всего.

Отвожу взгляд.

— Что происходит в Минске, остается в Минске. — Стараюсь говорить будничным тоном, а голос от напряжения дрожит. Посередке, в груди, жжет.

— Я не хочу, чтобы все закончилось вот так, — с надломом произносит он, и я почти готова сдаться. Почти…

— А как должно заканчиваться? Постепенно? От этого что-то изменится? Финал нашего романа изменится?

— Вероника…

— Какие у нас варианты?

Он молчит.

— Какие у нас варианты, Матвей?! Ну что ты такого сможешь придумать?!

— Мой голос ломается. Я так хочу услышать ответ! Ну хоть что-то! Хоть какое-то обещание.

Господи, как же жжет в груди! Это слезы, которые я изо всех сил стараюсь сдержать. Меня все предупреждали, все… Но почему, когда любишь, не видишь таких очевидных вещей? Почему становишься таким наивным, глупым, беспечным!

— Теперь я Матвей? — Он усмехается.

— Ты больше не герой моего романа.

Он снова прижимает меня к себе.

— Я понимаю, что с тобой происходит. Понимаю, как все это выглядит. Но это не безвыходная ситуация, даже если сейчас так и кажется.

— Не надо, — твердо говорю я, а в груди будто раскаленный металл течет, так больно!

— Почему? — шепотом, на ухо, спрашивает он.

— Я не хочу. Этого мало? — тоже шепотом отвечаю я.

— Вероника…

Я вырываюсь из его объятий. Отступаю.

— У меня осталось желание, помнишь? Мы играли в игру, кто кого быстрее коснется. Не возвращайся.

Он опускает голову, трясет еЮ. Потом снова поднимает на меня взгляд. Ему не все равно — я это вижу, чувствую. Но этого мало!

— Зачем сжигать мосты? Какой в этом смысл?

— Я просто хочу поскорее забыть о нашем романе и начать новую жизнь. — Как удивительно спокойно, взвешенно звучит мой голос. Мама бы мной гордилось. Единственная беда — глаза уже жжет. Я надеваю солнечные очки.

Разворачиваюсь и сажусь в такси.

Мэтт меня не останавливает.

Я сразу догадалась, кто стучал на нас в издательстве. Еще тогда, сидя в такси, которое вызвал для меня Мэтт. Он указал адрес моей мамы, но я назвала водителю адрес офиса.

Поднималась по ступенькам, перепрыгивая через одну — и это в туфлях на каблуках. Ворвалась в офис. Прямиком к ее столу. Уперлась в него ладонями, нависла над ней.

— Ты не Коза, ты сука! — сказала я сквозь зубы, но так зло и холодно, что весь офис замер.

У меня не было доказательств — только мелкие детали, которые интуитивно сложились в единую картину. Ее трепетные взгляды в сторону Мэтта, внезапные появления в его кабинете без стука, случайные реплики… Но я угадала. Это была она. Смотрела на меня, вылупив глаза, и молчала. Я так и не знаю, почему она стучала: из-за денег, желая выслужиться перед главным боссом, из зависти или ревности. Без разницы.